Фантазии Баранкина. Поэма в двух книгах - Валерий Владимирович Медведев
Я услышал, как к двери подошла на цыпочках моя мама и ласково прошептала:
— Юра… Может быть, ты поужинаешь с нами вместе… Ещё рано… Папе будет приятно…
Я промолчал, продолжая расслабляться. В комнате отца по-прежнему было тихо. Видимо, отец ещё не просмотрел мой дневник, поэтому и молчит. Между прочим, он напрасно медлит. Сейчас я сделаю перед сном лёгкое расслабление, потом на моих наручных часах «Сигнал» на двенадцати камнях прозвучит звонок и — окончательный отбой! И уже никакая сила не заставит меня нарушить железное расписание моего бортжурнала. В середине моего расслабления из соседней комнаты начали поступать неясные сигналы, говорящие о том, что мой отец, видимо, расшифровал запись в моём дневнике и, судя по всему, делится об этом с мамой, а мама, как всегда, защищает меня, судя по её голосу. Как раз в это время мои часы просигналили окончательный отбой! Я стал быстро засыпать. Но здесь я услышал, как распахнулась дверь в мою комнату и раздался сердитый голос моего отца:
— Ну-ка, вставай с постели и марш в столовую!
Мама стояла рядом и шипела на папу:
— Не буди его! Не буди! Не буди!
А папа повторил свою фразу, наверно, раз пятнадцать. Но вы же, товарищи потомки, немного знаете мой характер: если уж в моей программе самообучения никакой разговор с отцом не намечен, то разговора и не будет.
— Не буди его, — сказала ещё раз мама.
— Как это «не буди»?! Как это «не буди», когда такая запись в дневнике?!
— Это какое-то недоразумение, — сказала мама. — Пусть он сейчас спит, а завтра всё выяснится.
— Не завтра, — сказал я из-под одеяла, — а лет через двадцать пять.
— По-моему, единственный человек на всём земном шаре после такой записи в дневнике может спать. И этот единственный человек — мой сын…
«Насчёт «единственного» — это ты, папа, сказал удивительно, можно сказать, пророчески верно, — подумал я. — Только единственный на всём земном шаре… Единственным-то… им ветер не сопутствует, — продолжал думать я дальше, но это уже, вероятно, я думал во сне, не мог же я наяву думать стихами:
Им ветер не сопутствует,
Земные не зовут огни…
Значит, они чувствуют,
Значит, что-то чувствуют,
Только что же чувствуют они?»
Ещё я услышал, как отец сказал маме:
— Почему мы никогда не сходим вместе в театр или, наконец, в кино? Почему в доме тихо? Почему никто не смеётся? Почему не звучит музыка?! Почему никто не поёт?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости?
Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились…
Судя по очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова, на следующий день он проснулся в пять часов утра и чем он занимался до школы, было записано, как всегда, в не дошедшем до нас бортжурнале. Затем по отдельным фразам можно понять, что он был в школе. На уроке алгебры он, вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры — об этом запись сделана в школьном дневнике учительской рукой. Ещё в дневнике было записано:
«Читал учителю естествознания свою версию о происхождении человека (кстати, очень любопытную), но на вопрос: «Сколько в среднем живёт человек?» — ответил: «Не знаю!» Такой ответ считаю издевательством», —
и подпись учительницы.
Затем Юрий Иванов, судя по его записям, после окончания уроков снова обнаружил у себя в кармане неизвестно каким образом туда попавший листок бумаги с новым стихотворением. Текст стихотворения сохранился плохо, но разобрать его удалось. Вот оно:
Открыли люди, что от трения
Вспыхивают искорки огня.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Такого тяготения,
Что это просто страшно для меня.
— Постой, постой!
Я не могу понять — о чём ты?
Постой, постой!
Что ты открыл — не понимаю я…
— А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
Открыли люди, что в движении
Будет вечно бабушка-Земля.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Такого тяготения,
Что это просто страшно для меня.
— Постой, постой!
Я не могу понять — о чём ты?
Постой, постой!
Что ты открыл — не понимаю я.
— А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
Есть атмосферное давление,
Которое всё давит на тебя.
Я, как Ньютон,
Открыл закон
Земного тяготения,
Но только неземного для меня.
— Постой, постой!
Я не могу понять — о чём ты!
Постой, постой!
Что ты открыл — не понимаю я.
А я открыл, что рядом есть девчонки,
И с этим сделать ничего нельзя!
На двух следующих страницах, содержавших, скорее всего, комментарий стихов, слова расплылись до неузнаваемости, зато на третьей странице удалось разобрать.
«…Заезжал к Пелагее Васильевне за цветами. Она оказалась больной, поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для неё, затем она написала мне доверенность на торговлю цветами…»
Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво:
«…Я шёл по земле: по большому постоянному магниту с огромным букетом гладиолусов для продажи. Перейдя подземный переход у станции метро «Дзержинская», я выбрал возле магазина «Детский мир» оживлённый угол (как раз напротив памятника первопечатнику Фёдорову) и начал торговлю. Место для меня было самым счастливым. С этого угла очень хорошо просматривались проспект и переулок, так что появление милиционера или дружинника не могло застать меня врасплох. А если они всё-таки появлялись, то я легко скрывался, смешиваясь с толпой прохожих.
Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт
