Лицей 2022. Шестой выпуск - Михаил Турбин
— Та-а-ак?!
Илья подождал, пока Заза нальёт. И выпьет. Нет, протянул ему. Тёплая водка растеклась во рту.
Заза тоже выпил.
— Знаешь, что меня бесит в вашей парочке?
— Дай угадаю…
— Вы всё время хотите, чтоб красиво. Будто в кино живёте. И больше всего боитесь обосраться!
— Нет, не угадал.
— Ты пойми, не бывает красиво, когда больно. Эта твоя Саша… Она ж ёбнутая! То лежит месяцами трупом, то колобродит, как в жопу ужаленная. Она больная. И ты с ней больной стал. Даже расстаться нормально не можете.
Река зашумела под дождём. Илья увидел, как стремительно подходит к ним серая пена. Неожиданно она поднялась пузырём, будто снизу её толкнул огромный потревоженный ливнем хозяин этой воды.
— Она боится меня ранить, — сказал Илья после паузы.
— Ты ещё защищаешь? Во-во. Я говорю, кино. А на деле? Она не хочет быть виноватой. И не хочет сжигать мосты. Ну так… На всякий случай. Не обижайся, но ты такая тряпка. Где твоё достоинство?
Заза уколол в больную точку. Дождь кипел. Саша не видит, думал Илья, ничего не видит, кроме себя. Она не понимает, что он тоже измучен. Она даже не чувствует в нём хорошего человека.
— Налей ещё.
— Во! — Заза сделал кукиш. — Проверим сети, пока не промокли. Жрать охота.
Илья потрошил лещей и видел, как появилась первая звезда. Колол щепу для коптильни, ожидая вторую и третью. На пятой звезде он пил, запрокинув голову. А вскоре звёзд вылезло так много, что стало муторно смотреть на них. Теперь он вглядывался в дым над рекой, слушал звуки моторок, режущих реку, и закрывал глаза, если лодка проплывала рядом с сетями.
Заза снял коптильню с огня. Стали есть рыбу.
— Оно и к лучшему. Поверь, — сказал брат. — Вам надо освободить друг друга. Пускай валит на все четыре стороны.
Внутри Ильи провернулось, внутри всё было против. Саша будто стояла перед ним. В ее спутанных волосах, неровной улыбке было больше гармонии, чем в небе, реке, тишине и мерзкой этой рыбе!
— Хорош… — сказал Илья, сплюнув кость.
— Послушай, я живу не первый день и знаю. А ты не знаешь. И делаешь сейчас неправильно, стараясь удержать её… Да, неправильно. Молчи! — Заза был крепко пьян. — Я говорю тебе это… Давай выпьем! Я говорю, чтобы ты не делал ошибок и был счастлив.
Они выпили. Качнулся берег, и тошно об него ударилась волна.
— Палатку поставим или в машине поспим? — спросил Заза.
— Насрать.
Он встал. Сапоги его скрипнули. Он ушёл в траву.
— Знаешь, что самое поганое?
— Ну? — Илья слушал, как Заза отливает.
— Это то… Не верю я в ваш развод. Нет, притвориться ты можешь. Себе соврать не так сложно. Но самое поганое, что ты никогда её не отпустишь. Тут главное — себя не запустить. Ха! — Застёгивая ремень, Заза доковылял до машины. — Ты не грусти, старик. Будь мужиком! Вошь, как известно, заводится от хандры.
Илья подождал, пока он уляжется и в салоне погаснут лампы. Подошёл к воде и сел на борту лодки, а потом решил плыть на глубину. Берег становился всё дальше, и тяжёлые запахи копоти, влажной травы и тины уносились с прохладным северным дыханием. Илья встал под луной, бросил вёсла. Он сделал несколько забросов, проверяя меткость, как вдруг почувствовал зацеп. Леска стала стравливаться: сначала медленно, а потом — одним сильным и долгим рывком. Илья сделал подсечку, вторую. Начал сматывать. Рыба была уже совсем рядом с бортом. Он пошарил рукой по дну лодки и понял, что подсачек остался на берегу.
И, точно почуяв это, рыба ушла на глубину. Леска тёрлась о борт, цеплялась за уключину, и, чтобы та не порвалась, Илья вытянул спиннинг над водой.
— Тише, тише, — сказал он рыбе. — Мне тоже тяжело.
Удилище кивало и ходило по сторонам. Илье опять удалось подвести добычу к лодке. Вода поднялась, и он увидел мощное питонье тело. Щука надувала жабры, отворяла пасть. Глаза её были ядовиты, будто в их желтизну пустили каплю йода. Вдруг щука сделала свечу. Блеснул белый живот. Раздался плеск, и катушка завертелась вхолостую.
— Сука!
Он смотал пустую леску. Потом ударил спиннингом о борт.
— Сука!!!
Илья бил снова и снова. Удилище крошилось, и его обломки стрелами вонзались в реку.
Всю ночь он провёл в лодке и уже дома понял, что у него жар. Температура держалась второй день. Саша собрала последние вещи, но всё не решалась уйти. Он просыпался и следил за её тонкой мятущейся тенью, точно сквозь повреждённое жаром стекло. Она без конца кипятила чайник и меняла пластинки. Играл бит шестидесятых: «Роллинги», «Бич Бойз», Дилан. От музыки этой у него подёргивались ступни. Саша носила ему мёд и зефир — такие у неё лекарства. Потом она села на подлокотник дивана, поджав одну ногу, и открыла свежий номер «Вокруг света». Стала читать:
— «Во время полового акта самец глубоководного удильщика…» Ты слушаешь? — Илья удивлённо поднял брови. — Это рыба со светящейся удочкой на спине, — объяснила Саша и продолжила: — «Во время полового акта самец глубоководного удильщика впивается зубами в самку и удерживается на ней. Он пьёт её кровь в обмен на свою сперму. Затем их тела сливаются вместе и остаются в таком виде навсегда».
Он ответил, что готов попробовать и судьба удильщика кажется ему идеальным финалом.
Саша запустила пальцы в волосы и сказала будто не ему, а пыльной люстре:
— Крови только во мне не осталось. Ни грамма.
Илья закашлялся.
— Так это я тебя держу?!
Саша подошла к проигрывателю. Боб Дилан пел о том, что времена, они меняются. Он гнусаво вытягивал последнюю фразу:
And the first one now
Will later be last
For the times they are a-changing…
Саша встала перед диваном на колени и поцеловала его запястье. Эта нежность была ярка — как вспышка фотоаппарата! И линия плеча, исчезающая в тени тяжёлых прядей, и непрочная цепь позвонков — весь её печальный образ навсегда остался с ним, как нетленный снимок. Когда Илья вновь открыл глаза, Саши уже не было рядом. Музыка доиграла, из динамиков напряжённо шипел ток.
— Саша?
— Я в магазин, — сказала она из-за стенки.
В прихожей лязгнул замок.
— Да-да. Только возвращайся, пожалуйста, скорее.
И она ответила после душной паузы:
— Ты же знаешь, что я не вернусь.
— Да-да, — повторил он. — Тогда пока.
— Злишься на меня?
— Наверное, я тебя ненавижу.
С тем она и ушла.
Илья лежал, пялясь в потолок, а потом поднялся. Он тихо ходил по квадрату ковра и слушал, как
