Admin - Unknown
В половине шестого утра Бетси побрела в кухню. Работников еще не было видно, что ее только порадовало: хотелось побыть одной. Необходимо было поразмыслить.
В шесть часов, собравшись с духом, она надиктовала звуковое письмо врачу Мелли: это была просьба как можно быстрее перезвонить и днем принять ее.
* * *
Встреча состоялась в разгар дня. Но прежде Бетси пришлось полчаса томиться под дверью кабинета. Врач извинился и объяснил, что постарался выкроить для нее немного времени между двумя пациентами. Она вежливо напомнила, что не принадлежит к числу его пациентов, а врач сделал упор на том, что не может обсуждать здоровье Мелли без нее самой – не позволяет врачебная тайна.
Бетси, в свою очередь, вспомнила о щедрых пожертвованиях своего мужа в пользу «Лонгвью». После этого она высказала свои, вернее, Гарольда жалобы.
Врач взял свой планшет и нарисовал на экране пальцем овал, изображавший мозг. Среди врачей редко встречаются хорошие рисовальщики. Он пометил крестиком поврежденный участок затылочной доли и еще раз объяснил, что хирурги заменили его трансплантатом. Следовало радоваться, что он прижился.
Прежде чем выписать Мелли из Центра, ей сделали кучу анализов и обследований, добавил он. При обычных обстоятельствах все эти дорогостоящие действия сочли бы излишними, но о них из осторожности распорядился сам директор по науке.
Оказалось, что без них можно было бы обойтись: атомарная и биологическая съемка лишний раз подтвердила целостность мозга Мелли. О том же свидетельствовали когнитивные тесты.
Ее проблемы с памятью были загадкой, однако врач не сомневался, что они вызваны каким-то временным воздействием.
Тогда Бетси набралась храбрости и задала вопрос, не дававший ей спать всю ночь. Возможно ли, чтобы у дочери было поведенческое расстройство? Врач попросил уточнить, что она имеет в виду, и Бетси долго мялась, прежде чем заставить себя произнести слово «шизофрения».
Врач с сочувственным видом похлопал ее по руке, чтобы ободрить. У Мелли не наблюдалось никаких симптомов, которые наводили бы на подобное подозрение.
Но как тогда объяснить ее тревогу, выражение смятения на ее лице, растерянность, мучающие ее по ночам кошмары?
Врач ответил, что кошмары – хороший признак. Эмоциональная память нуждается в стимулировании, чтобы очнуться. Сам этот процесс был слишком сложен, чтобы объяснять Бетси его подробности, и врач сказал только, что со временем с Мелли обязательно произойдут всевозможные мелкие события, благодаря которым в ее мозгу включатся электрические сети. Этим он ограничился, уж очень смутной была вся эта тема, и напомнил о знаменитой булочке Фруста. Бетси поправила его: фамилия французского писателя была Пруст, а «булочкой» на самом деле было печенье «Мадлен». Врач поблагодарил ее за уточнение; он-то всегда думал, что Мадлен – имя его жены.
Внезапно он, не переставая размышлять, поднял голову, и Бетси заметила у него в глазах искорку, как будто его посетила мысль, от которой у этого разговора появлялся смысл.
Учитывая пережитый Мелли травматический стресс – он тут же оговорился, что это только предположение, – у нее могло произойти диссоциативное нарушение личности. Симптомы бывают разные, но в целом сводятся к неспособности воспринимать пережитое. Еще это называют диссоциативной амнезией или деперсонализацией. Человек не знает, верить ли своим воспоминаниям, а порой не ведает, кто он такой.
Этот гипотетический диагноз немедленно устроил Бетси, врач вызвал у нее уважение, коего она только что совершенно к нему не испытывала: ведь он уверял ее, будто все нормально, хотя она знала, что это не так.
Деперсонализация была тем самым понятием, о котором пытался толковать Гарольд. Выяснялось, что при всей вздорности ему все-таки было присуще здравомыслие.
Выходило, что у Мелли пропала личность, но бояться этого не стоило, потому что личность непременно появится – куда же без нее? Особенно личность ее дочери, приковывавшей к себе столько внимания.
Миссис Барнетт как будто успокоилась, и врач почувствовал, что случайно нащупал рациональное объяснение, которое устроит также Гарольда Барнетта. Гора проблем, напугавшая было врача, узнавшего о желании миссис Барнетт без промедления с ним увидеться, осыпалась, как куча песка. Возникала, правда, другая – со следующим пациентом, прождавшим уже лишний час, но врач был полон решимости справиться и с ней так же играючи.
Бетси интересовало, как действовать теперь, когда ситуация прояснилась.
В нормальных условиях врач порекомендовал бы провести дополнительные обследования для подтверждения своего диагноза, но не теперь. Он выписал в планшете назначение и прописал медикаменты. Миссис Барнетт следовало приобрести их в аптеке Центра, после чего он брался дать разъяснения по дозировке.
После волнующего рукопожатия Бетси покинула Центр, вся сияя. Когда Уолт распахнул перед ней дверцу машины, она подумала, что если бы судьбами мира управляли такие женщины, как она, решений стало бы больше, а проблем меньше.
* * *
В тот вечер ужин велели подавать на полчаса раньше. Бетси не сиделось на месте, поэтому в половине седьмого она созвала семейство в столовой. Дождавшись, пока все усядутся, она сообщила, что сейчас сделает важное заявление.
Заинтригованная Мелли и пораженный Гарольд молча выслушали ее рассказ о беседе с обворожительным профессионалом – врачом в Центре «Лонгвью».
– Итак, милая, ты будешь принимать по таблетке утром и вечером, и через две-три недели твоя память вернется. Ты дашь волю своим чувствам, в тебе опять проснется исполнительское чутье.
– Я не знала, что больна, – удивленно сказала Мелли, вертя в руках коробочку с лекарствами.
Гарольд дважды кашлянул, потому что по неизвестной причине, остававшейся загадкой для науки даже во второй половине XXI века, от трусости мужчины обычно покашливают. Бетси пришла ему на помощь:
– Мы с твоим отцом не слепые. Мы знаем, что все идет не так, как тебе хотелось бы, мы ведь твои родители. Я просто прошу тебя регулярно, не забывая, принимать это средство на протяжении нескольких месяцев. Доктор настаивает, что это очень важно.
В одном Бетси ошибалась: Мелли знать не знала, чего ей хочется, разве что любой ценой выйти из этой столовой. Но, стараясь успокоить людей, проявлявших к ней столько любви, она проглотила две таблетки и запила их большим количеством воды, чувствуя на себе восторженный взгляд матери.
* * *
В это время врача Центра вызвали в кабинет директора по науке для подробного отчета о разговоре с миссис Барнетт. Врач похвастался заключением, к которому пришел, добавив, что опасность судебного процесса миновала.
Перед уходом он не удержался и спросил своего начальника, зачем тому понадобилось, чтобы пациентка принимала такой сильный антидепрессант, особенно учитывая ее патологию. Побочные воздействия этого медикамента были давно известны, среди них выделялась как раз потеря памяти.
Вместо ответа Люк напомнил ему, что давно сделался из молодого врача директором по науке, посвятившим сорок лет жизни разработке и усовершенствованию программы «Нейролинк». Смысл его слов был ясен, тем не менее он счел нужным добавить, что отлично понимает, что делает. Восстановление памяти могло вызвать состояние скрытой депрессии, а оно, в свою очередь, было чревато блокировкой памяти. Выражение «клин клином вышибают» имело глубокий смысл. До открытия вакцины для борьбы с раком применяли канцерогенные рентгеновские лучи.
Поразмыслив, врач обнаружил в этом рассуждении некоторую логику. Он попрощался с Люком и поблагодарил его за помощь в этом нелегком деле.
Немного погодя, возвращаясь к себе, врач Центра все же не мог не задуматься над тем, как это его патрон сумел придумать правильное лечение, тем более что он продиктовал врачу название препарата еще до визита миссис Барнетт.
Единственное логическое объяснение сводилось к тому, что должность директора по науке одной из самых продвинутых лабораторий предполагает обладание непостижимым для подчиненных умом.
Лечение не замедлило принести плоды.
Мелли перестали мучить ночные кошмары.
Она поздно просыпалась.
Днем чувствовала удивительную легкость.
К вечеру делалась почти невесомой.
Без устали упражнялась на рояле, приводя в восторг своего отца.
И уже не старалась ничего вспомнить.
19
Мелли разучивала фортепьянный концерт, когда в дверь музыкальной гостиной постучалась кухарка, доложившая, что ее спрашивают.
– Отец не хочет, чтобы меня тревожили во время занятий, – откликнулась Мелли, не отрывая глаз от партитуры.
– Мистер Барнетт – хозяин в доме, а я – хозяйка на кухне.
Долорес стояла в двери, давая понять, что пришла не просто так.
– Тогда переведите звонок сюда, – попросила Мелли.
