Михаил Дулепа - Баффер
Надо таблетки есть. Я болею. Тогда дождусь, пока “восстановление” восстановится и я тоже восстановлюсь. Еще раз.
Снова надо идти за дровами. Ногу перемотал, дырочка маленькая, из нее желтое сочится. Заклинание сказал — легче стало. Но холодно. И за окном снег. Босиком по снегу холодно, зато дров принес. И спать сразу… когда спишь — хорошо.
- “Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего”.
Устало осел. Бочка в сенях наполовину пуста. Когда я успел? Время летит… Нога почти зажила, даже наступать можно. Может, в город? К врачу?
Нельзя надеяться на других. Тот, кто надеется на других — умирает. Все те, с кем я лежал в больнице, все те, кто не старался понять, как можно вылечиться самому, что ты можешь сделать сам, как заставить врачей лечить тебя — они умерли! Я — жив! Можно надеяться только на себя…
Надо спать. Пока спишь то почти не устаешь, и почти не приходится тратить феритин. Хватает заклинания. А, да, пока не уснул:
- “Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего”.
Все. Спать.
Проснулся рывком, в доме тянет гарью. Меня нашли?
План провален. Ребята Сергеева не хотят мириться, они хотят жестко управлять событиями, вояки чертовы… “Кто имеет медный щит”… прав Соловьев, ой прав. Значит, уходим? Я вам устрою войнушку!
В ногу кольнуло. Рана, черт. А почему в ступне?
А, отбой, я просто забыл закрыть печку, когда разогревал консерву. Такая гадость эта тушенка. Уголек выскочил, подпалил тряпку. Плохо, нельзя забывать.
- “Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего”.
Ох-х… лучше. Поднял тряпку кочергой, кинул в печь. Раньше весь мусор сжигали, даже есть про ленивых пословица “Он мусор из дому выносит”.
Иванцов — мусор. А Сергеев — дурак.
И я дурак. Жизнь такая.
В очередной раз проснувшись, я остался лежать. Печка теплая еще, можно не вставать.
Пальцы? Подрагивают. Это ничего. Нога не болит. Да, помню… я же видел, ранка заросла. А ведь кровищи было, и болело. А прошло всего… Сколько прошло-то?
Планшет разряжен. Я встал, поморщившись. Одежда воняла. И постель воняла. И на полу виднелись следы рвоты, затертые. Не помню.
Сколько же я болел?
Стащив все надетое с удивлением разглядел круглый шрамик на ноге — нет, сколько же я болел на самом деле?! У стены россыпь бурых бинтов, разорванных пачек, пустых блистеров. Нашел упаковку феритина — не, не так уж и много. Неделю, судя по количеству оставшихся таблеток. А нога как новенькая, чуть-чуть ноет, но не болит.
В бочке воды оставалось на дне, к тому же у двери чуть намело снежку. С удивлением нашел рядом с “туалетным” стулом одно почти полное, но аккуратно накрытое крышкой ведро. Второе воняло под стулом. Нет, не неделю. Но ничего не помню же?!
Мыться всерьез было нечем, но вонь от тела была невыносима, так что я наскоро обтерся мокрой тряпкой. Сегодня у меня будет баня! Одевался я дрожащими от слабости руками, зато в чистое.
Надо вспомнить, что со мной было? Помню “операцию”, помню, что вытащил пулю. А больше, толком, ничего не помню. Болеть готовился, но я всегда готовлюсь, мне иначе нельзя.
Из трех ведер два были с нечистотами, ну да что ж поделать. Плохо, что придется одно ведро в руке тащить, с коромыслом легче. Накинув бушлат и шагнув за дверь я остановился, ослепленный белизной.
Снег лежал на нетоптанной целине двора, на крышах, земле. Невыносимо белое снежное одеяло светилось на солнце. Ослепленный, я стоял, держа в руке ведро, а второй закрыв лицо.
— Михалыч?
Что? Кто тут?
Я убрал от глаз ладонь, и часто смаргивая попытался присмотреться.
— Ох ты ж… Михалыч, да что с тобой стряслось?!
Почти посреди двора стоял немолодой деревенский мужик в национальной одежде — ватник, толстые штаны, ушанка.
— Здравствуйте, Иван Степаныч. Как там тетя Марина? — Она мне тетка, хоть и очень дальняя, но ее брата мне как родственника не представляли, так что формально мы чужие. Этикет, так его за ногу!
— Да в порядке, привез недавно с внучатами. Ты-то как?!
— Да тоже в порядке. Поболел немного, ну я же Марине Степановне говорил, для того сюда и приехал.
— Черт знает что! Ты совсем дурной? В зеркало гляделся? От тебя половина осталась! — Он действительно не на шутку разволновался, даже подошел к крыльцу.
— Спасибо, я почти в порядке. На поправку пошел, вот, стирку решил устроить.
— Ну… да. Это, дачник, давай, может, к тетке… хм. Ко мне переедешь? У нее сейчас малые, а я только с бабой своей, угол найдем.
— Спасибо, не стоит. Я в самом деле поправляюсь. Вот если бы у вас прикупить чего поесть, я тут, пока болел, подрастрясся.
Он замялся, но кивнул:
— Это да. Заходи… обсудим.
Пока мужик оглядывал двор, в котором не было следов деятельности от слова “вообще”, я спросил:
— Иван Степаныч, а сегодня день какой? Я тут, на природе, так увлекся, что даже про календарь забыл.
Он посмотрел на меня все так же тревожно, но ответил по делу:
— Пятнадцатое декабря, Михалыч. Утро.
Можно для смеха спросить, какой год, но лучше не шутить.
— Ну, я так и думал, только замотался. Деревенская жизнь, считаешь только сезоны.
— Это так, это бывает. Может, все-таки пойдешь со мной? Снег только лег, пройти можно даже больному. Потом труднее будет.
— Спасибо, Иван Степаныч, мне пока лучше еще недельку дома посидеть. Вот потом навещу, спрошу, что в мире делается, а то совсем без новостей. Что там, все в порядке?
— Да более-менее все у нас. Телевизора теперь нету, правда, но все равно лучше, чем в городе.
Лучше чем в городе. Зашибись формулировка.
— Простите, Иван Степанович, я болел все время, пригласил бы, но в доме сейчас не очень. Прибраться надо…
— Да я уж вижу. Ну, ты смотри, болеть тебе не впервой, но все равно, фельдшер может и поможет чем. — Он помялся, но предложил, — А то хочешь, отвезу в райцентр? Ты и в самом деле как из домовины поднялся.
— Спасибо, обычное сезонное обострение. — Стандартная отговорка подействовала и сейчас. Мы перекинулись еще парой фраз, и он пошел обратно.
Мужик! Два кэмэ по укрытой снегом дороге только ради того, чтобы дачника проведать?
Уже закрыв дверь я осознал — он сказал “декабря”?! Месяц с небольшим?
Руки начали подрагивать, мне не надо было даже смотреть.
Месяц болел. Ничего себе. И выжил.
Короткие мысли проносились, исчезая, а я все стоял, держась за стену. Месяц?! Понятно, почему пришел, если я в деревне столько не показывался. Так, к черту все. Сначала здоровье.
Добравшись до тарелки, в которую были вывалены все лекарства, я вытащил пузырек с феритином, вытряхнул таблетку, кинул в рот, запил затхловатой водой. Ох, сколько же тут уборки! А сколько воды надо натаскать! И дом проветрить надо, и постирать. Но это ничего, главное — жив. Гангрена не началась, приступа не случилось, я выжил, а все остальное можно пережить.
Руки свело судорогой. Да что ж такое, я таблетки перепутал?
Вытряхнув еще одну проверил на маркировку. “F”, таблетка чуть желтоватая, квадратная. Феритин.
Съел ее с поднимающимся осознанием того, что список сюрпризов на сегодня не исчерпан.
Хотя руки и тряслись, но я прошелся по дому, отмечая изменения. Груда жестянок, почти все консервы съел. Ну да, больным готовить было бы сложно. Погрызенная пачка макарон. Это я, или это мыши завелись? Кажется, совместные усилия. Половина банок с овощами пусты, в некоторых плесень на дне и стенках. В углу грязные тряпки, так и не отмытые от крови после того дня. Наконец, долгими окольными путями я добрался до зеркала.
Узник концлагеря. Без шуток.
То, что я ел, уходило в болезнь, на себя не оставалось. Из стеклянной глубины смотрел жестоко изможденный седеющий тип лет пятидесяти, с глубоко запавшими глазами, небритый настолько, что это уже почти можно было назвать бородой.
Я поднял руки к лицу. Пальцы жили своей жизнью, подергиваясь в ритме, который так долго пытался разгадать Док. Феритин очевидно не действовал. И почему же я жив? Хотя, есть догадка.
Эффеты? Пусто.
Список заклинаний? Не изменился.
- “Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего”.
Тремор унялся почти сразу, по телу пробежала освежающая волна.
Значит, перешел на магический метаболизм, волшебник?
Ох и дорого же мне встала эта прогулочка в город.
Посидев минут пять, я встал и потащился за ведром. Чем переживать займусь уборкой, а остальное решу в процессе. Ничего, я жив, остальное приложится.
22
Осторожно, постоянно оглядываясь и прислушиваясь, я шел по проходу, вытянув перед собой руки. Конечно, для применения заклинания совершенно не нужно быть постоянно наготове, но даже моя постоянная, благодаря доспеху, невидимость здесь была только шансом, а не гарантией. К тому же в этих потемках белые пятна рук помогали отличить стенку от прохода. Опять поленился заранее обзавестись светочем.
