По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев
Об этом открытии дали знать незаметно Антонине Сергеевне. Тут уж и у нее самой зародилось сомнение: а сын ли это?.. Но в том, что перед ней проходимец, она еще не была до конца уверена. Она просто не могла себе представить, что найдется человек, который способен сознательно разыграть такую гнусную шутку. И ради чего? Ради даровой рюмки водки? Нет, не может быть! Сама чистая душой, честная, старая мать думала: а что, если воспитавшая ее сына женщина дала ему новое имя, новое отчество и фамилию? Ведь может же быть и такое? Во всяком случае она решила сперва все проверить, а потом уже делать какие-либо выводы, что-то предпринимать.
В квартире находились одни лишь женщины. Боясь, что разоблаченный подлец может что-либо натворить, они постарались поскорее выпроводить гостя, не показывая вида, что знают его другое имя. На следующий день установили через адресное бюро, где живет Тихомиров, и поехали к нему домой.
Тихомирова дома не оказалось. Антонину Сергеевну и приехавших с ней подруг встретила молодая женщина с ребенком на руках. Это была жена Тихомирова. Попросили ее показать фотокарточку мужа и поняли, что адресом не ошиблись. Да, это тот самый Валерий-Юрий, который явился к Антонине Сергеевне под видом сына. Жена ничего об этих проделках мужа не знала. Она рассказала, что у Тихомирова есть родная мать, живет в Ленинграде, дала ее адрес.
Хотя и так все было ясно, поехали к матери и окончательно убедились, что Тихомиров — аферист. Роль сына Антонины Сергеевны он разыграл. Спрашивается только, с какой целью?
Этот вопрос задал Тихомирову следователь, которому в качестве одной из улик были переданы написанные лжесыном письма к Антонине Сергеевне.
— Я и сам не знаю, как все это получилось, — ответил Тихомиров. — Сидел я как-то выпивши, слушал радиопередачу. Вдруг объявляют: Антонина Сергеевна Ермоленко разыскивает детей — дочь и сына. Я с пьяных глаз подумал: дай пошучу! Записал все, что сообщалось по радио, в том числе и адрес. Думал, что меня в роли сына хорошо примут, угостят. Так оно и вышло…
— Вы приходили к Антонине Сергеевне дважды. Один раз под видом друга Юрия. Почему?
— Видите ли, первый раз у меня не хватило духу сказать, что я — Юрий, сын Антонины Сергеевны. Ну я и решил: посмотрю сперва, что получится.
— Иными словами, вы побоялись сыграть роль без репетиции? Решили проверить свои артистические способности? Но, как видите, роль оказалась не такой простой. Вы сыграли ее не совсем удачно, и теперь вам предстоит другая роль — обвиняемого.
— Это верно, — невесело подтвердил Тихомиров.
— Вы сами отец ребенка. Неужели не подумали бы, какую тяжелую душевную травму наносите бедной матери, которая более двадцати лет разыскивает своих детей, живет фактически лишь одним этим? Вы надругались над самым святым — над чувствами матери. Неужели вы не понимаете этого?
— Сейчас — все понимаю, — произнес Тихомиров. — Приношу Антонине Сергеевне свое извинение.
— Чего стоит ваше извинение? — ответил следователь. — Посмотрим, что скажет общественность.
Общее собрание цеха, где работал Тихомиров, единодушно осудило его поведение. Работница Никанорова сказала:
— Тихомиров — самый настоящий подонок, иначе я его не могу и назвать. Он обнаглел до такой степени, что осмелился издеваться над чувствами матери, потерявшей детей во время войны. Это ли не кощунство? Нет слов, чтобы выразить возмущение поступком Тихомирова.
Гневным было выступление и рабочего Крылова:
— У меня просто в голове не укладывается, как мог Тихомиров сделать такое! Посягнуть на самые светлые, материнские, чувства, надругаться над ними — и ради чего? Ради того, чтобы выпить рюмку водки!..
Все выступавшие клеймили Тихомирова позором, требовали суда над ним. Особенно подчеркивалось: вот к чему приводит пьянство — к полной утрате человечности. Не исключена возможность, что, гнусно обманув Антонину Сергеевну Ермоленко, Тихомиров мог бы проделать такое и еще с кем-нибудь другим.
Собрание направило в суд общественного обвинителя.
…И вот — судебный процесс. Все, кто проходит перед судейским столом, бросают в адрес Тихомирова гневные, суровые слова. Выступает и Антонина Сергеевна. Она говорит:
— В результате всей этой истории я долго и тяжело болела. Не знаю даже, как осталась жива. Спасибо друзьям — это они выходили меня. Я очень осуждаю Тихомирова. Разве можно быть таким бессердечным?
Тихомиров сидит на скамье подсудимых, повесив голову. Он не смеет поднять глаза.
Суд удаляется на совещание. Сейчас он все взвесит и вынесет справедливый приговор. Пусть такие, как Тихомиров, запомнят: издеваться над чувствами людей им никто не позволит.
ОБМАНЧИВЫЙ СВЕТ
Ночью в квартиру № 3 дома № 2 на улице Крюкова постучали. Несмотря на поздний час, муж и жена Плотниковы еще не спали: занимались предвоскресной уборкой. Тамара Васильевна подошла к дверям, спросила: «Кто там?» Незнакомый женский голос еле слышно ответил: «Помогите… Пустите!»
Плотникова приоткрыла дверь, выглянула — и испуганно вскрикнула. На лестнице стояла девушка. Но в каком виде! Без пальто и туфель. Лицо в крови, волосы растрепаны. Чулки разорваны…
На крик жены выглянул из кухни муж, Геннадий Васильевич, рабочий магазина № 74 Калининского райпищеторга. Он тоже испугался. «Пустите!» — вновь попросила девушка. Но Плотниковы не дали ей даже переступить через порог. Они поскорее захлопнули дверь.
— Как ты думаешь, что с ней? — спросила жена у мужа после того, как тот дважды повернул ключ в замке.
— Не знаю, — полол он плечами.
— Бог с ней, — сказала Плотникова. — Мы не можем пускать к себе кого не знаем. У нас дети…
Девушка между тем побежала наверх, на второй этаж. Там она позвонила в квартиру № 4. Полагая, что это приехал дядя, которого ждали с вечера, к дверям, накинув халат, поспешила Мария Тимофеевна Познахирко. «Кто здесь?» — спросила она, думая услышать дядин голос. Но вместо него раздался совсем другой, взволнованный: «Дайте воды!»
Познахирко разбудила мужа, Вячеслава Григорьевича, токаря оптико-механического, объединения. Тот открыл дверь. Девушка стояла, отвернувшись, закрыв лицо руками.
— Не смотрите на меня… Я в таком ужасном виде… Позвольте умыться.
Познахирко провел ее на кухню. Девушка смыла с лица кровь, и тут стало видно, что она совсем еще юная, не старше семнадцати лет.
— На меня напал хулиган… Избил… Пришлось бросить пальто, туфли, бежать в чулках по острым камням… Мне изрезало ноги… Пустите меня переночевать, я чувствую, что не доберусь до дому. Теряю сознание…
Девушка еле стояла на ногах, из ран на ее лице опять пошла кровь.
Жильцы, вышедшие из своих комнат и выслушавшие сбивчивый рассказ девушки, переглянулись. Оставить
