Неизвестно - Канашкин В. Азъ-Есмь
Среди множества материалов последних лет, посвященных право-троцкистскому блоку и насильственной смерти Горького, имеется один, поразительно самодовлеющий и свидетельствующий о фатальном покушении на народ. Это сборник документов «Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР, Генеральный комиссар государственной безопасности». Изданный в Казани в 1997-ом году, он под суммой гипотетических намерений заключает в себе несомненную истину: капитализацию революционной плоти как « совокупности живых сил, выделенных русским народом» (Сталин. «Вопросы ленинизма»). Вот установки заговорщиков, выбитые в лубянских застенках и оглашенные Г.Г. Ягодой в формате «генеральных положений» по «спасению тонущего корабля»:
«Восстановить в СССР, окруженном капиталистическими странами, такой строй, который приближал бы нас к западно-европейским демократическим странам».
В качестве мер по восстановлению капитализма предпринять:
«а) ограничение, а затем ликвидацию внешней торговли;
б) широкое предоставление всякого рода концессий иностранным капиталистам;
в) отмену ограничений по въезду и выезду иностранцев;
г) выход советской валюты на международный рынок;
д) отмену всех привилегий для коллективных хозяйств и увеличение норм личной собственности (в дальнейшем без ограничений)».
Это в хозяйственной области. А вот в политической:
«а) послабление борьбы с классовым врагом;
б) реформу Конституции в духе приближения к конституции буржуазной республики;
в) возвращение прав, утерянных буржуазией в результате революции…»
9.
В постреволюционном Горьком, «открывающим новые пути всему миру» (Ромен Роллан), любопытнее всего претворение этого вексельно-биржевого раскольничьего плана в реальность. Будучи в среде сталинских оппонентов «своим», Горький, по наблюдениям А.Ваксберга, автора книги «Гибель Буревестника» (М.,1999), в тяжбе старого с новым избрал ситуциативно-гарантийный курс. В 1931-ом году, встревоженный активизацией «антипартийной группировки», он предупреждает вождя: «За Вами усиленно охотятся. И надо думать, со временем усилия возрастут… Кто встанет на ваше место, в случае, если мерзавцы вышибут Вас из жизни?..» А годом позже, в 1932-ом, горячо излагает почти тоже самое сталинскому противнику А.И. Рыкову, принесшему накануне, на пленуме ЦК ВКП(б), истошное покаяние: «Нахожусь в непрерывной тревоге за Вас и каждого из людей, которых искренне уважаю, люблю и ценю».
А.Ваксберг в «Гибели Буревестника», ссылаясь на сына Вс. Иванова, утверждает, что Максим Пешков ездил по поручению отца в Ленинград к Кирову и уговаривал его занять место Сталина на 17-ом съезде партии. А «Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина», опубликованная в «Новом мире» в 1997-ом году (№9), говорит об ином, о том, что «верный сталинской линии» писатель ставил в известность вождя «обо всем и обо всех» с надлежащим постоянством и прямотой: «напоминает вредительство», «смахивает на вредительство»… И все это с «фамилиями, датами, фактами»…
Б.И.Николаевский, редактор «Летописи Революции», с Горьким связывает идею создания второй, альтернативной партии в СССР, - «Союза беспартийных», который предоставил бы устраненным соучастникам преобразований возможность стать действующими участниками. А Алексей Максимович Горький в письме Леониду Леонову (декабрь, 1932-й год), захваченный волной гневных впечатлений по поводу «подлецов» из промпартии, пишет: «Отчеты о процессе подлецов читаю и задыхаюсь от бешенства. В какие смешные и нелепые положения ставил я себя в 1921 гг., заботясь о том, чтобы эти мерзавцы не подохли с голоду…»
10.
«Как великолепно развертывается Сталин…» Эту фразу из письма Горького директору Госиздата А.Б. Халатову «убойно» цитирует В.Баранов в своей книге «Да» и «нет» М.Горького». Однако не следует думать, что приверженность писателя к сталинской преобразовательной поступи объясняется его тактическими ходами. Не игнорируя «правых» и даже потрафляя им, он не принимал их «глаза, обращенные во внутрь», «лавирующее сознание», «двойное дно» и «общечеловеческие потроха». Именно об этом по горячим следам и поведал Михаил Кольцов, усмотрев в горьковском «уходе» насильственные, напитанные избыточной злобой, обертоны. Его книга «Буревестник. Жизнь и Смерть Горького» писалась во время процесса, на котором автор присутствовал. И вышла в свет практически одновременно со стенографическим отчетом (Политиздат, 1938). Объясняя причины «устранения» Горького, Михаил Кольцов, постигая умом и «приверженным напором», переходящим в псалом, пишет: «Активность Горького в общественной и государственной работе, его деятельность по сплочению международных сил, его дружба со Сталиным не могли не встревожить антисоветские круги… Как мог относиться Горький к прихвостням и агентам буржуазии, к пораженцам и предателям социалистической революции, к троцкистам и правым?.. И, конечно, на него, на передового, на крупнейшего борца за коммунизм, был направлен огонь право-троцкистского блока…»
11.
В истории написания Михаилом Кольцовым книги, изобличающей сталинских «перерожденцев» и «правотроцкиских поганых псов», есть любопытный нюанс: страшно растерялись советские евреи – и до сих пор в себя прийти не могут – по причине кольцовской тайнописи. Им не ясно, какую занять позицию относительно «журналиста с мировым именем», призвавшего мировую общественность поверить в справедливость смертного приговора, вынесенного гнусным пособникам «пятой колонны». И в самом деле, случившееся не вмещается в рамки не только переоценочно-правовой проблематики, но и в рамки восторжествовавшего культурно-либерального сознания вообще. Между тем кольцовский текст, устраняющий все шероховатости эпохального процесса, не похож ни на что, кроме самого Кольцова: в «Буревестнике. Жизни и смерти М. Горького» он ощущает себя «сталинским соколом». И разит «организованное меньшинство» – коварное, безжалостное, марионеточное – в глубине благоговейного ужаса осознавая, что и он, «умный до того, что ум становился для него самого обузой» (И. Эренбург), невыносим для властей предержащих…
Михаил Кольцов (Фриндлянд) в право-троцкистском процессе – это Сергей Кургинян в нынешнем Историческом ТВ-процессе, называющий вещи своими именами и благодаря этому обретающей сюрреалистическую силу. Назвать – значит, воссоздать. И это не критический трансцендентализм, а самая настоящая онтология. Когда книга об убийцах Горького была напечатана, Кольцов, «причастный ко всему, чем занимался» (Л. Арагон), был почти мгновенно «дезавуирован». Художник Б.Е. Ефимов в своих воспоминаниях («В мире книг», 1987, № 10) приводит состоявшийся в это время разговор с братом: «Не могу понять, что произошло, – говорил мне Миша, – но чувствую: после «Буревестника» что-то переменилось… Откуда-то подул зловещий ледяной ветерок».
14 декабря 1938 года Михаил Кольцов был арестован в редакции газеты «Правда». Захваченный динамикой времени – сочетанием пафоса массового ликования с пафосом обличения, он успел в «Правде» опубликовать стихотворное заклинание казахского поэта Джамбула «Уничтожить!» Это поистине замечательное творение, и в сей час дающее ощущение «омываемого момента» как заново постигаемого Бытия:
Попались в капканы кровавые псы,
Кто волка лютей и хитрее лисы,
Кто яды смертельные сеял вокруг,
Чья кровь холодна, как у серых гадюк…
Презренная падаль, гниющая мразь!
Зараза от них, как от трупов лилась.
С собакой сравнить их, злодеев лихих?
Собака, завыв, отшатнется от них…
Сравнить со змеею предателей злых?
Змея, зашипев, отречется от них…
Ни с чем не сравнить их, кровавых наймитов,
Троцкистских ублюдков, убийц и бандитов.
Скорей эту черную сволочь казнить
И чумные трупы, как падаль зарыть!..
12.
24 августа 1940 года «Правда» напечатала статью «Смерть международного шпиона». В ней говорилось: «Троцкий запутался в собственных сетях… Организовавший убийство Кирова, Куйбышева, М. Горького, он стал жертвой своих же собственных интриг, предательств, измен, злодеяний…»
Тема «Горький и Троцкий», по свидетельству видного филолога Л.Н. Смирновой, фрагментарно коснувшейся ее в работе «Memento more», до сих пор остается закрытой. Все горьковские личные бумаги, упоминающие имя Троцкого, пребывают в ОХ – Отделе Особого Хранения, – а архив самого Троцкого доступен лишь частично. Тем не менее, заметим от себя, книги Троцкого, другие материалы, изданные в России в преддверии XXI века и после, если и не проясняют искомую картину в деталях, то вполне хватают для общего представления.
В «Моей жизни. Опыте автобиографии» (М., 1991) Троцкий вспоминает, что впервые встретился с Горьким на Лондонском съезде РСДРП, проходившем в начале мая 1907 года. Горький подошел к нему первый и произнес обычные, но весьма проникновенные слова: «Я ваш почитатель…» К этому времени Троцкий был автором нескольких критических статей о литературе и политических памфлетов, написанных в Петропавловской крепости. Тронутый расположенной осведомленностью писателя, Троцкий ответил, что и он такой же, «если не больший почитатель Горького»…
