Ким Холден - Оптимистка
— Шугар, клянусь Богом, я не любитель насилия, но если ты не прекратишь свою беседу и не скажешь мне, что здесь произошло, я вырву этот чертов телефон у тебя из рук и засуну его в твою чертову задницу.
Шугар в шоке широко раскрывает глаза.
— Гм, мне нужно идти. Я тебе перезвоню.
К тому моменту, как она убирает телефон, на ее лице снова появляется дерзкое выражение.
— Что? — огрызается она.
— Подруга? — Показываю на пол.
Она закатывает глаза.
— Это была случайность. Должно быть, смахнула их со стола, когда проходила мимо.
Я качаю головой.
— А потом что? Случайно станцевала на них танец с сомбреро?
Она пожимает плечами.
— Прости. — Самое неискреннее извинение в моей жизни. Она с таким же успехом могла сказать «Да пошла ты».
Хватаю сумку и флэшку со стола и уже в дверях поворачиваюсь и тычу в нее пальцем:
— Знаешь, что, Шугар, мне бы хотелось, чтобы мы подружились, но ты все делаешь для того, чтобы этого не произошло. Ты испоганила и не вернула мне несколько футболок, ты ешь мою еду из холодильника и несколько раз в неделю не пускаешь меня в собственную комнату. Но с меня довольно. — Показываю на пол. — Как ты посмела испортить мою работу? Не знаю, для чего здесь ты, а я для того, чтобы получить образование, потому что это важно для меня. — Прищуриваюсь и сквозь сжатые зубы угрожающе произношу: — С этого момента, держи свои руки подальше от моих вещей.
В ее глазах страх, но она пытается закатить глаза. Это просто жалко. Сейчас она боится меня. Шугар зло выдавливает из себя:
— Как пожелаешь.
Мне хочется придушить ее, тем не менее, я говорю простые, но от этого не менее эффективные слова:
— Пошла в задницу, Шугар. — И хлопаю дверью.
На улице, по дороге в библиотеку холодно и заснежено. Чтобы заново распечатать работу, у меня уходит всего несколько минут, тем не менее, я сижу и еще около часа читаю, пока не успокаиваюсь достаточно, чтобы вернуться в свою комнату.
Ненавижу злиться. Чувствую себя еще более опустошенной, чем до этого.
В комнате Шугар нет. Странно, но чувствую себя немного виноватой, потому что, скорее всего, она ушла из-за меня. Но как только я оказываюсь в кровати, чувство вины моментально испаряется.
Думаю, Бог все же услышал меня.
Вторник – Среда, 1,2 ноября
Кейт
В последнее время я постоянно принимаю ибупрофен. Сегодня обнаружила, что его осталось совсем на донышке, поэтому по пути с работы домой, останавливаюсь возле продуктового через дорогу от "Граундс".
Увидев Келлера, едва узнаю его, настолько он бледен. Я не видела его с вечера субботы и совсем не так планировала встретиться с ним — хотела дать ему несколько дней, чтобы остыть. Эгоистичная часть меня, отвечающая за самосохранение, требует развернуться и исчезнуть, пока он не увидел меня. Но сострадающая подавляет ее:
— Он выглядит как смерть. Помоги ему.
Сострадание всегда одерживает верх над самосохранением.
— Келлер? Тебе нужна помощь?
Если я его и напугала, то он никак этого не показывает. С большим трудом
Келлер поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Он выглядит так, как будто не принимал душ несколько недель — слипшиеся волосы, налитые кровью глаза и огромные фиолетовые синяки под глазами. Понимаю, что он болен.
Келлер безучастно смотрит на меня, и я не знаю: то ли у него нет сил говорить, то ли он просто не хочет.
Дотрагиваюсь до его лба — он пышет жаром и влажный от пота. Меня всегда пугала лихородка. Когда ее подхватывала Грейси, я не могла спать, поэтому просто сидела на кровати возле нее. Она всегда хотела, чтобы я держала ее за руку.
— Келлер, почему ты не в постели? Ты весь горишь.
Он измучен донельзя. И как только нашел силы, чтобы перейти дорогу?
Осматриваю полки, перед которыми он стоит.
— Что тебе нужно?
Келлер пожимает плечами. Он в каком-то бредовом состоянии.
Пытаюсь взять его за руку, но вместо этого он обнимает меня за плечи, такой тяжелый и беспомощный. Веду его к лавочке возле окошка фармацевта и сажаю на нее. Проконсультировавшись, покупаю себе ибупрофен и таблетки для Келлера. Заодно беру две банки куриного супа с лапшой, одну с томатным супом и пакет апельсинового сока.
Оплатив покупки, возвращаюсь к Келлеру и мы с большим трудом двигаемся через дорогу в его квартиру. Возле двери мне приходится обыскать его карманы, чтобы найти ключ.
Переступив порог, он сразу же падает на кровать. Даю ему лекарства, а потом начинаю обдумывать, как бы охладить его. В конце концов, принимаю решение поступить так, как обычно делала с Грейс. Ему сейчас не до скромности, поэтому раздеваю его до трусов.
Я очень переживаю, когда люди находятся в подобном болезненном состоянии. Переживаю настолько, что хочется уйти и не иметь с этим дела, но я не могу. И не из-за чувства вины, а просто потому, что ты нужен этим людям.
У Келлера двуспальная кровать, но я едва умещаюсь на матрасе рядом с ним. У нее нет спинки, поэтому сижу, прислонившись к стене, держу его за руку, убираю влажные волосы со лба и что-то напеваю про себя. Это дурная привычка, но благодаря ей, я бодрствую. Как только температура спадает, расслабляюсь и засыпаю.
Открываю глаза и какое-то время пытаюсь привыкнуть к темноте. Часы на комоде Келлера показывают 12:17 утра. У меня болит шея, потому что я так и уснула сидя. Голова Келлера лежит на моем бедре, а рукой он обнимает ноги, заключая меня в своеобразную ловушку. Задерживаю дыхание и обращаюсь к всевышнему:
— Пожалуйста, сделай так, чтобы у него больше не было лихорадки.
Нежно дотрагиваюсь до его лба — он сухой и прохладный. Делаю выдох и смотрю на потолок. Большое спасибо, дружище.
Мне хочется в туалет. А еще урчит в животе.
Взвешиваю все за и против. Келлер так мирно спит, и он здесь, со мной.
Поэтому делаю то, что должна. Откидываю голову к стене и наслаждаюсь физической близостью. Прикосновения обычно недооценивают, но человеку просто необходим контакт. В свое время Грейси, Гас и Одри постоянно обнимали меня, держали за руку и целовали в лоб. Мне так этого не хватает. Поэтому сейчас я с жадностью собираюсь воспользоваться каждой секундой наедине с Келлером.
Пытаюсь бороться, но все же сон одолевает меня. Бессонницу сменило непроходящее чувство изнеможения.
Меня будит кашель и на долю секунды инстинкты берут верх над разумом.
— Грейси?
Смешно, насколько беспокойство влияет на сон. Девятнадцать лет я спала одним глазом, другой был всегда на Грейс. Когда кто-то зависит от тебя — чтобы прогнать плохие сны, помочь с туалетом посреди ночи или просто держать за руку, чтобы уснуть — ты меняешься, и на бессознательном уровне эти изменения остаются с тобой навсегда.
— Кейти? — Келлер сбит с толку.
Еще на долю секунды цепляюсь за воспоминания о Грейс, а потом вздыхаю и извиняюсь:
— Прости Келлер. Да, это я, Кейт.
Он убирает голову с моих бедер и кладет ее на подушку. А потом пристально смотрит на меня в темноте.
— Что ты здесь делаешь?
— Я вчера столкнулась с тобой в продуктовом. Ты искал лекарства. Уверена, ты даже не помнишь об этом, потому что был не в себе. Я довела тебя до дома. Дункана не было, и я побоялась оставлять тебя одного. Надеюсь, в этом нет ничего страшного.
— Смотрю на часы. 3:53 утра.
— Ты не обязана была этого делать, — с грустью говорит он.
— Вообще-то обязана. — Улыбаюсь ему. — Я говорила тебе, что у меня аллергия на чувство вины. Я могла бы пройти мимо, но потом бы вся извелась.
Келлер даже не улыбается, поэтому перехожу к самому насущному вопросу.
— Ты голоден? Я купила куриный суп с лапшой. Будешь?
— Мне жаль, Кейти, — шепчет он, извиняясь отнюдь не за лихорадку.
Некоторым людям нужны извинения, потому что прощение — такой величественный и благородный жест, который идет рука об руку со снисхождением. Мне же на это наплевать. Хорошо это или плохо, но я с легкостью прощаю людей.
Убираю волосы Келлера назад и целую его в лоб.
— Я знаю. — Спускаю ноги с кровати и встаю. — Пойду, приготовлю суп.
После ванной комнаты, принимаю три таблетки ибупрофена и начинаю готовить. Келлер надевает шорты и футболку и присоединяется ко мне. Он пытается помочь, но я отправляю его посидеть в кресле.
— Кто такая Грейси?
— Моя сестра.
У него сонный вид, но на губах играет ласковая улыбка.
— Не знал, что у тебя есть сестра.
Киваю головой, одновременно помешивая суп, который только что начал закипать.
— Старшая или младшая?
— Старшая. — Разливаю суп по чашкам и несу их к кофейному столику перед Келлером.
— Она в Сан-Диего?
Обычно я стараюсь избегать вопросов о моей прошлой жизни. Слишком уж это личное, особенное. Но по какой-то причине прямо сейчас я чувствую потребность поговорить о Грейс.
— Вчера был ее двадцать первый день рождения. Она — моя героиня. Я всегда равнялась на нее. Она была самым чистосердечным человеком. — Келлер сидит в кресле и, несмотря на его ужасный вид, выглядит он исключительно спокойным. Он так внимательно меня слушает, как будто нет ничего важнее этого разговора. И от этого мне хочется разделить воспоминания о Грейс с тем, кто никогда ее не знал.
