Демонолога вызывали? Том 1 - Александр Вольт
Во время очередного бреющего полета он с разгона вломился мне в предплечье.
— Зачем так тормозишь? — прогнусавил бесенок.
— Не мельтеши, — сказал я, — сбивать меня с мыслей не советую.
— Тогда глаза закрой и отвернись, — парировал он, — мне в движении находиться надо. Мозги проясняются.
— Что ж, — поднял я бровь, — тогда посвяти нас в то, что придумал твой ясный мозг.
Вопреки всем моим ожиданиям, этот мелкий черт все-таки что-то сообразил.
— А что если…тебе в Ларец Памяти залезть?
— Куда залезть? — переспросила Аида.
— В Ларец Памяти. — повторил Альф. — У тебя же, если меня голова не подводит, еще все использования целы?
Я кивнул. Ларцом Памяти среди нас по-простому называли заклинание фиксации нужных воспоминаний. Невообразимо древнее и столь же мощное, оно использовалось для того, чтобы переворошить все, что когда-либо пережил человек, найти нужное воспоминание и записать его. Из Ларца можно было достать все, что угодно — страхи, желания, секретные сведения, давно забытые имена и адреса…
И магические знания. Каждый демонолог, кто достиг высокого статуса, рано или поздно овладевал Ларцом. Но пользоваться им постоянно мешали два препятствия. Весьма существенных препятствия.
При произнесении заклинания доступа к Ларцу происходил выброс чудовищной силы. Тем, кто находился поблизости, он не причинял никакого вреда, а вот призывателю было несладко. Не раз и не два я видел, что остается, если в Ларец лезет человек без опыта и без мозгов. А не оставалось от них ничего — тело на месте, а вот внутри него пустота. Заклятье выжгло все без остатка. Так что без внушительного запаса энергии, чтоб скомпенсировать выброс, к нему лучше не подступаться.
Второе препятствие вытекало из первого. Даже сильнейшие из нас не рисковали открывать Ларец чаще, чем три раза на своем веку. Под его натиском крошилась даже каменная воля, и всякий раз мастер будто бы оставлял часть себя в обмен на знания.
Менял будущее на прошлое. И сейчас передо мной возникла такая же перспектива. Рискованная, но заманчивая.
— Знаешь, а это должно сработать, — наконец сообщил я.
Альф потешно выпятил грудь.
— Вот так-то! Слушай меня почаще, Каммерер, и ждет тебя впереди успех и это… как его… благоденствие, вот.
— Никак из отцовского гримуара такое умное слово подчерпнул? — хмыкнул я.
— Вот и нет, — возразил Альф — смотри.
Он подлетел к участку стены, не занятому книжными полками и ткнул в него пальцем.
— Отрывной календарик, — сообщил он радостно. — обветшал, правда, но слово дня разобрать еще можно.
— Т-шшш! — перебила его Аида. — Слушайте!
Я перевел на нее взгляд. Тело застыло и вытянулось как тугая струна, кулаки сжались до побелевших костяшек, даже рога, кажется, запульсировали. Прислушавшись, я понял, что неспроста она взбудоражилась — до слуха донеслись грубые мужские голоса. Сразу несколько и настроены они были явно недружелюбно.
— Надо же, — хмыкнул я себе под нос, — еще и познакомиться с родными стенами не успел, а уже гостей встречать приходится.
Не выпуская из рук гримуара, я направился к выходу из кабинета, после чего закрыл дверь, когда бес и Аида вышли и направился вниз к выходу из — теперь уже своего — дома.
Через разбитые окна до меня все отчетливее доносился гомон людских голосов, рокот моторов и перебранка. Я вышел во двор и застал въезжающих через главные ворота жителей пустоши. Сейчас они напоминали скорее передвижной балаган или табор цыган, нежели вооруженных и жаждущих мести людей.
Их ватага тянулась почти с минуту, пока последние пешие люди не вошли и не закрыли створки. Сейчас в свете солнечных лучей я видел их: загорелых, но исхудавших, изможденных и загнанных. В глазах не было блеска, как у Рамона, который точно бы мне сказал, что они готовы идти и в огонь, и в воду, чтоб украсть медные трубы. Нет. Кучка усталых людей, хоронившая близких чаще, чем производившая потомство.
Моторы умолкали один за другим, люди стаскивали вещи с мотокарет, сбрасывали поклажу с плеч и стягивались в одно плотное скопище, словно не знали, что делать дальше.
Я услышал шаги позади себя. Это рогатая вышла на крыльцо и сейчас безразлично смотрела на народ. Мотивов ее мне было не понять.
— Это она! — выкрикнул кто-то из толпы. — Та девчонка, которая была у железной дороги!
Аида хмыкнула, но ничего не сказала.
— Точно она, — подтвердил другой.
— Где Рамон? — спрашивал женский голос.
— Мам, я писать хочу!
Святые угодники, у них действительно были дети.
— Я не буду жить под одной крышей с этой рогатой! — завопил еще один женский голос и его тут же поддержали десятки других.
Я набрал воздуха в легкие и громко сказал:
— Тишина!
Удивительно, но это помогло.
— Она не живет здесь. Это первое, — спокойнее продолжил я.
— Меня зовут Андрей Александрович Митасов. Наследник рода Митасовых, которые являлись Сшивателями и много лет боролись с нечистой силой. Этот дом, — я повернулся и указал на него руками, — является безмолвным примером случившейся трагедии. Я последний в роду. И единственный, кто смог восстановить силы.
«Да где же этот треклятый Рамон шатается? Почему я должен сам объяснять нынешнее положение дел?»
— Однако это не значит, что я могу собственными силами восстановить имение полностью. Мне нужны люди. Преданные. Верные. У которых есть желание и цель, к которой они готовы идти. А я знаю, что у вас такая цель есть. Я даю вам кров. Здесь каждому из вас найдется крыша и работа. Я даю вам безопасность и ее же гарантирую. Каждый, кто останется здесь со мной — войдет под мое покровительство и станет приближенным к роду Митасовых. А это, поверьте мне, не пустой звук. Сейчас вам может казаться, что я несу бред, так как мой дом — это руины былого величия. Но запомните простую вещь: долгий путь в тысячи километров начинается с первого шага.
А вот и явился Рамон. На его голове была паутина, плечи покрыты пылью, а сам
