Нечаянная для волка-одиночки - Ирина Александровна Зайцева
Так вот откуда его удивленно-радостное лицо сразу после легкого жжения, что появилась в области новой татушки? Но почему от одного взгляда на меня радость так быстро погасла? Я не понимала, о чем он. Откуда в его глазах такое отчаяние? Но нарушать паузу не решалась. Какое-то вязкое месиво безысходности и беспомощности давило на плечи. Мешало открыть рот. Пугало затянуть в свой бездонный омут.
— Я не ошибся в выборе ритуала. — Повторил он с толикой уверенности. — Великая решила все за нас. Но в этом есть и моя вина. Сможешь ли ты простить меня? Я не хотел, чтобы так вышло… — Он снова виновато опустил голову. Повисла неловкая пауза. Я его не понимала. За что я-то должна прощать? Когда он резко поднял голову. Я вздрогнула от неожиданности. — Нет. Не совсем так. Вернее, совсем не так. Хотел. Именно так и хотел. Впервые за все пять тысяч лет…
— Да что не так-то? Сначала молчал. Теперь говоришь загадками. — Голос прорезался. Вместе с неожиданно накатившим раздражением. Хаади дернулся, как от удара плетью.
— Не простишь… — Он окончательно повял, опустив голову и уронив руки на колени.
— Хаади. Я не могу прощать или не прощать, если не знаю за что.
Он поднял на меня глаза. В них вместе с горечью плескалось и удивление.
— Так ты не почувствовала?
— Хаади! — Меня это отгадывание начинало злить! — Расскажи внятно.
— Великая… соединила нас браком истинной пары. Это необратимо. — Теперь он не просто тянет слова на шипящих, он еще и заикается? Да еще и сжался, словно ожидал новый удар. И тут я поняла.
— Подожди… Это… Поженила, что ли? — Вот же мир! Сначала в лесу с тем черным… Брачная метка! Схватила рукой. Шрам никуда не исчез. А вот память опять вернула горечь потери. — Так я же, вроде как теперь вдова. — Страшное слово прозвучало хлестко, как удар тяпкой по надоедливому сорняку. Теперь и я была похожа на цветок с поникшим венчиком.
— Так ты не против? — В тихой фразе было столько надежды! Глаза нага были опущены, но в изменившемся тоне слышалось желание заглянуть в мои с мольбой. Наверное, он удержался от этого на остатках гордости. Так бездарно растраченной в пустых молитвах, возносимых игнорирующей его Великой.
— Наверное, надо было выдержать срок траура. Но мы не устраиваем праздник. Это же просто обед… — Теперь я искала свое пропавшее желание говорить. Но и молчать не могла. Но язык перестал взаимодействовать с мозгом, загруженным неожиданно свалившейся проблемой. — А с чего ты взял, что…
— Великая наградила нас брачными браслетами. Тот рисунок у тебя на плече. — Он всмотрелся внимательнее и его брови поползли вверх. — Это знак истинной связ…
Он не договорил. Оборвал фразу на полуслове. Молчал. Хлопал глазами. И почти перестал дышать.
— Хаади! Ты опять меня пугаешь. — И помахала перед его глазами рукой. Никакой реакции… Не нашла ничего лучше, как закрыть новое тату на левом плече правой ладонью. Только тогда услышала его дыхание.
— Ты о чем-то спрашивала? Ах, да! Твое тату означает, что у тебя два мужа. Оба истинные.
Я снова провела пальцами по шраму на шее. Рой. Он второй. Нет. Он первый. Великая просто констатировала факт. Где там, на родной Земле, женили на покойниках? Или, может быть, в здешних обычаях есть что-то связанное с посмертием истинных пар? И в чем логика, если я бессмертна? Или мне намекнули на его возможное перерождение? От этой мысли вдруг стало так тепло. Что я словно расцвела улыбкой.
Глава 38.
Стигмар Адертад Ласгалэн не любил менять своих решений и своих привычек. Свою почту он всегда просматривал сам. Дважды в день. В одно и то же время. Вне зависимости от того, что было на этот день запланировано. Бал, заседание Совета, общение с семьей, казнь. Иногда мог прервать заседание и отправить всех на перерыв, потому что подошло время просмотра почты.
Сначала он счел послание, свернутое необычным способом и запечатанное магической печатью, запиской некой молоденькой глупышки, захотевшей обратить на себя внимание правителя. Почерк на лицевой стороне треугольника был явно женским. Ровным аккуратным бисером вытянулись строчки с именем адресата. Имени отправителя на письме не было.
Обычно Великий князь (Стигмар не любил ни слово «король», ни слово «правитель») отправлял такие послания в «ящик для хлама». Или сразу в камин, если в том были хотя бы горячие угли. Но с этим письмом рука никак не хотела расставаться. Даже в стопку с первоочередной корреспонденцией пальцы отпустили эту бумажку нехотя. Разбирая почту дальше, он нет-нет, да и выискивал взглядом уголок сероватой бумаги. Отдав показавшиеся ему неважными письма секретарю для прочтения и ответов, пододвинул выбранные для себя на середину стола. Так завел еще отец. Секретарь мог бы разобрать почту, но некоторые письма не предназначались для посторонних глаз, поэтому Стигмар придерживаясь логики отца, просматривал предварительно пришедшие письма сам.
Пальцы сами нашли странноватый треугольник. Печать на письме была знакома и неизвестна одновременно. Оборотень внимательно обследовал ее и с удивлением обнаружил, что это письмо зачаровано так, чтобы открыть его могли только двое. Тот, кто писал, и тот, чье имя начертано сверху. Ключ. И это было почти невозможным. Этот ключ знали двое. Стигмар скрипнул зубами, но взял в руки стилус. По спине пробежал озноб. «Миранда». Едва он дописал последнюю букву, как печать спала. Это было настолько невероятно, что мужчина не сразу нашел, как правильно развернуть письмо, едва не разорвав дрожащими от нетерпения руками тонкую бумагу.
«Ваше Величество! Прошу простить за наглость. Подло с моей стороны было использовать в качестве кода столь памятное для Вас имя, но это единственный способ привлечь Ваше внимание к этому письму. Тем более речь в нем пойдет, — последующие слова Стигмар прочел несколько раз, — об обстоятельствах гибели Вашей сестры.»
