Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
Беседой, конечно, это можно было назвать с большой натяжкой, так как одна высокая договаривающаяся сторона – водяной – уговаривала, а вторая – Арталетов – отнекивалась. Обе стороны привлекали сложнейшие доводы и убийственные аргументы в свою пользу, разносили в пух и прах позицию противника, а когда не хватало слов, переходили на язык жестов, не менее красочный и красноречивый. Жоре были уже посулены такие златые горы и реки, полные вина, такие преимущества и льготы, что, согласись он на предложение подводного авторитета, – ни в чем бы нужды не знал до скончания веков. Все было тщетно.
– Пойми ты, дурья голова. – Утомившийся от непривычно долгой речи, старик осушил (если можно так выразиться, находясь на дне реки) свою кружку и протянул ее русалу‑виночерпию за новой порцией. Арталетову, разумеется, предложено не было – не по человечьим силенкам такой «первач». – Там, наверху, тебя ждет обычная пресная жизнь. Вернее, ее остаток. Сколько тебе стукнуло‑то?..
– Ну, четвертый десяток, – не стал вдаваться в подробности Георгий: бог знает, что на уме у этой подводной нечисти, зачем же снабжать ее лишней информацией без особенной на то надобности.
– «Ну, ну…» – передразнил человека водяной и принялся загибать перепончатые пальцы. – Сколько тебе осталось‑то? Лет тридцать? Самое большее – сорок…
– Сколько ни осталось – все мои.
– Ты не ерничай! – вскипел Блюкало. – Я ведь и без всяких уговоров тебя оставить могу! Русалы мне тоже нужны…
Помолчали, думая каждый о своем.
– А чего тогда уговариваете?
Водяной махнул рукой:
– Да без согласия‑то никак… Мне ведь передать кому‑то свой пост нужно, а это дело сугубо добровольное. Но простым русалом я тебя оформлю в два счета, оглянуться не успеешь!
– Ладно, ладно, давайте без повышенных тонов… А почему вы уверены, что я подойду на должность водяного? Пройду кастинг, так сказать. Какие требуются критерии, кроме того банального утверждения, что соискатель должен быть «свеженьким» утопленником?
– Чего‑чего? – подозрительно сощурился Блюкало – чересчур уж мудрено говорил «гость», непонятно. – Ты сам‑то хоть понял, что сказал?
Вздохнув, Жора принялся растолковывать дремучему авторитету смысл терминов, которые употребил.
– А‑а! – наконец дошло до того. – Так бы и сказал, а то навертел, навертел – без поллитры не разберешься! Значит, так, – принялся снова загибать корявые зеленые пальцы Блюкало. – Во‑первых, конечно, утопленник должен быть свежим – из лежалых даже русалы путевые не получаются, разве что лобасты[56]… Во‑вторых, мне лично нужен русский – на французах этих, ерш им в глотку и во все остальные места, я уже обжегся… Ты ведь русский?
Георгий, припертый к стене, вынужден был признать очевидное.
– Во‑во, – удовлетворенно подбоченился Порфирий и загнул третий палец: – А в‑третьих…
– Стоп! – спохватился Жора, так и не дождавшись третьего условия. – Русский‑то я русский, но не здешний… Вернее, не нынешний.
– Как это? – опешил водяной, застыв с двумя загнутыми пальцами. – Вчерашний, что ли? Или прошлогодний?..
– Нет. – Арталетов уже понял, что ухватился за нужную ниточку. – Скорее уж – завтрашний.
Водяной помотал головой, хлопнул полкружка отравы залпом и потребовал объяснений и доказательств. Конечно, и с первыми и со вторыми у Георгия был напряг, но он постарался…
– Что ж ты… – Сказать, что Блюкало выглядел разочарованным, значило ничего не сказать: он был убит, разгромлен, выбит из колеи. – Сразу не мог сказать, что ли?.. То‑то я смотрю, ты на мои уговоры не поддаешься, а ведь я, не похвальбы ради, колоду гнилую уболтать могу. Дар у меня такой есть. Экстра… эксра…
– Экстрасенсорный?
– Во‑во! – обрадовался водяной. – Эксрасорный! Это мне один ученый утопленник объяснил. Я его было помощником своим назначил, милостями осыпал, а он, зараза тухлая, к республиканцам перекинулся, да еще и не один, а двух самых симпатичных русалок совратил…
– Совратил?
– Сманил в эту… эми… эгра…
– В эмиграцию?
– В ее проклятую! Но над завтрашними я, конечно, не власть…
Порфирий сокрушенно поскреб в обросшем ракушками затылке, подергал бороду, словно пробуя ее на прочность, и пробубнил, глядя в сторону:
– Иди уж…
Георгий не понял. Он‑то собирался сражаться за свою жизнь, бороться до последнего вздоха (хотя, как он подметил, в легких была вода – ни одного пузырька не вырывалось изо рта при разговоре), а тут его просто так, на халяву, берут и отпускают…
– Я совсем свободен? – уточнил он осторожно. – Могу идти?
– Сказано же русским языком: иди на все четыре стороны! – рявкнул водяной, снова хватая свою кружку и надолго к ней присасываясь. – Проваливай!
Не веря обретенной свободе, Жора поднялся с колченогого полусгнившего стула, на котором сидел, и попятился к пролому в борту, заменяющему дверь. Вода снаружи уже была не черной, а темно‑зеленой – видимо, недалек был рассвет.
– Постой, – буркнул Блюкало. – Дай провожу…
– Да я сам как‑нибудь…
– Провожу, – нажал водяной. – А то не всплывешь ведь или как‑нибудь не так всплывешь…
Путь наверх, ко все более светлевшему над головой, чуть сморщенному утренним ветерком зеркалу речной поверхности, неторопливый и плавный, занял несколько минут, хотя глубина, чувствовалось, была небольшой.
– Тут торопливость совсем ни к чему, – ворчливо пояснял водяной, заботливо придерживая Арталетова скользкой лапой за локоть. – Выскочишь пробкой на поверхность, а кровь твоя и вскипит разом, позакупорит там все…
– Кессонная болезнь! – догадался Жора, вспомнив кое‑какие книжки из жизни водолазов, запоем прочитанные в детстве.
– Не знаю уж, сонная или нет, – недослышал туговатый на ухо старик, – но жизни тебе не будет – хворей не оберешься, а уж по мужской части… Словом, вещь препоганая. Потому медленно нужно всплывать, медленно…
Видимо, всплывала странная парочка не вертикально вверх, а под углом в сторону берега, потому что, когда до колеблющегося ртутным морем розоватого зеркала осталось полметра, ноги Георгия наткнулись на поросшее водорослями дно.
– Вот и пришли, – вздохнул Блюкало, отпуская руку Арталетова. – Теперь топай сам… Прощевай, завтрашний, не поминай лихом! А если встретишь кого, на мое предложение согласного, – извести уж: за мной не встанет…
– Конечно, извещу! – заверил Георгий и хотел от души пожать зеленую лапу, но тут случилось что‑то непонятное…
Вода, заполнявшая легкие и совершенно до того не беспокоившая, будто обычный воздух, внезапно превратилась в нечто настолько жгучее, словно это была концентрированная кислота или расплавленный свинец, и Жоре стало уже не до вежливости…
* * *
Солнце еще только вставало над Сеной, озаряя маковым цветом мелкую рябь, бегущую по свинцово‑серому зеркалу, подернутому белесым туманом, будто закипающий ведьмин котел. Час был настолько ранним, что даже пташки, всем известно, недаром зовущиеся ранними, только‑только пробовали свои голоса, слегка подсевшие от ночной промозглой сырости. Два человека, понуро бредущих с какими‑то длинными палками, вроде удочек, на плечах по бегущей вдоль берега тропинке, казались в этом сонном царстве чем‑то совершенно инородным, словно белые медведи в Каракумах или, скажем, твердокаменный коммунист на развеселой ночной дискотеке для сексуальных меньшинств…
– И чего это нас подняли ни свет ни заря? – позевывая, поинтересовался один из одетых в узкие темные платья ранних прохожих, в котором по мятой стальной каске на голове и похожему на бракованное ведерное донышко нагруднику можно было опознать городского стражника.
– Да судно, сказывают, какое‑то ночью опрокинулось в половине лье вверх по течению, – рассудительно объяснил второй, постарше, перекладывая на другое плечо свою тяжеленную пику. – Народу перетопло – жуть. Бал был королевский, вот их, наверное, и понесло спьяну кататься…
– Ну, потонули и потонули, – равнодушно заметил первый, засовывая озябшие руки под мышки, чтобы согреться: утро выдалось не по‑летнему зябким. – Нас‑то что дергать спозаранку? Мы ведь не общество спасения на водах какое‑нибудь.
– Ты это… Не болтай языком‑то! – сердито одернул мерзляка старший. – Бал КОРОЛЕВСКИЙ был, не понял еще? Не крестьяне, чай, потонули, не наш брат горожанин… Смекаешь? Все больше графья разные да герцоги… А баронов уж вовсе немерено.
– Понятно… – протянул младший, хотя ни черта не понял.
– А раз понятно, то смотри по сторонам: вдруг кого к берегу прибьет.
Младший переварил сказанное и спросил:
– А если найдем кого, что тогда делать?
– Откачивать! Не соображаешь, что ли?
– Не‑а…
– Да ничего не делать. Один караулить останется, старший, я то есть, а второй за начальством побежит. Если караулить остаюсь я, то бежишь, конечно, ты. Заодно и согреешься.
