Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.
Недавно, готовясь к этой книге, перебирал архив и обнаружил блокнотные листочки с шуточными стихами, адресованными Бояджиеву, именовавшемуся в нашей компании почему-то Груня, его юморные телеграммы, присланные нам из Москвы - он тогда уехал раньше. Нашел и снова убрал. А во второй раз найти так и не смог. А можно было бы процитировать... А потом подумалось: надо ли? Зачем? Что скажет постороннему? Вполне достаточно осознания, что такой человек счастливо встретился, а, уйдя, в тебе остался.
Каждый год книги Григория Бояджиева открывают для себя все новые и новые студенты, их изучают и комментируют профессора, причем не в одной России, - они переведены на многие языки. Их читают и просто так - для ума и удовольствия.
А я думаю иногда: как все-таки удачно тогда получилось - устроиться на пляже рядом с шезлонгом, на котором интеллигентный человек читал "Дон Кихота".
А вообще говоря, писательский Дом творчества в Коктебеле был не только для писателей. Он был еще и вожделенным центром притяжения для советской интеллектуальной тусовки. Затесаться летом в пляжные писательские ряды на один, а то и два путевочных срока считал для себя престижным и доктор биологии, и академик физики, и дочка любого замминистра. Здесь побыть, а потом дома в разговорах небрежно пробрасывать что-нибудь про Юльку Семенова, Женьку Евтушенко или даже про Эдика Радзинского, слывшего неслыханным знатоком коктебельской женской природы...
Человек, как-то ободравший меня на пляже в стоклеточные шашки, оказался директором Института теоретической физики Академии наук СССР, - тогда еще член-корр, позже он станет академиком, - Исааком Марковичем Халатниковым. Он отдыхал с женой Валентиной, которая была, между прочем, родной дочерью легендарного Щорса, героя гражданской войны. Тот мой проигрыш был тем более для меня странен, что в местных пределах я слыл непобедимым шашистом. Побеждал всухую, даже давая сеанс на пяти досках юным и не очень обладательницам бикини. Бикини тогда входили в моду. А тут возник пятидесятилетний, сутулый и лысый, хиляк, у меня же выяснил, чем отличаются правила стоклеточных, то есть международных, шашек от русских, и сразу выиграл!
Так познакомились.
Халатников был любимым учеником лауреата Нобелевской премии, а также Ленинской, трех Государственных, а еще он был Героем Социалистического труда и академиком, - гения теоретической физики Льва Ландау. Некоторые принципиальные работы они выполнили даже вместе. Когда Ландау умер, Халатников занял его директорское место. А чтобы к шашкам больше не возвращаться, сообщу, что, как выяснилось, Халатников еще до войны был мастером спорта по русским шашкам. Понятно, что в силу общего развития ему ничего не стоило оперативно перестроиться на международные...
Огорчение проигрышем никак не отразилось на наших дальнейших отношениях. Мы частенько прогуливались по дорожкам, и прогулки эти были украшены интереснейшими рассказами Халатникова о физике и физиках, а особенно, конечно, о самом Ландау, которого в ближнем окружении называли коротко - Дау. Это именно Халатников после страшной автокатастрофы, в которую попал Дау, организовал перевозку аппарата Энгстрема - "искусственные легкие" в больницу N50 (тогда аппаратов была всего два на Москву). Опоздай они на час - Ландау не стало бы стразу. Но он прожил еще семь лет.
По свидетельству Халатникова, когда Дау пришел в себя после реанимации, он заявил, что хочет вступить в партию. Это стало сенсацией. Ведь до того, сколько его ни склоняли, он никак не соглашался. Видимо, автомобильное потрясение не только нанесло ему непоправимый физический ущерб, но и что-то сдвинуло в его идеологии.
Суть да дело, какое-то время прошло, секретарь парткома института ему говорит: "Дау, вы хотели вступить в партию, давайте, пишите заявление!" "Ну, нет! - ответил Ландау, - я не хочу быть в одной партии с этим балаболкой Семеновым!" И написать заявления категорически отказался. Николай Николаевич Семенов, если кто не знает, - один из основоположников химической физики, лауреат Нобелевской премии.
В старом блокноте нашел записанные тогда же в Коктебеле со слов Халатникова три любимых анекдота Ландау. Именно они доставляли гениальному физику, всегда склонному к шутке, особое удовольствие, уверял рассказчик.
Думаю, читатели не осудят за отвлечение на такую ерунду: анекдоты сегодня в каждой газете или журнале по десятку на дню. Но эти-то анекдоты любил сам Ландау!..
Вот первый.
В купе вагона оказываются двое - она и он. Он затевает с незнакомкой изысканную беседу: "А вы видели "Лоэнгрина"?
- Не видела и видеть не хочу. А будете показывать - проводника позову!
Анекдот второй.
У Мойши была невеста, но он тянул и тянул со свадьбой, все никак не решался.
- Что же ты, Майша, пора уже, сколько можно тянуть!
- Хорошо, - сдался Мойша. - Но все-таки сначала вы ее полностью разденьте и мне покажите.
Раздели, до нага, показали. Он смотрел-смотрел. "Нет, - говорит, - не хочу. Она косит.
И, наконец, третий.
- Вы знаете, наш ребе совсем уже того... Уверяет, что регулярно с Ильей-пророком играет в карты!
- Ваш ребе - настоящий враль!
- Ну да, будет Илья-пророк с вралем в карты играть!
Не многим дано разбираться в том, что нового внес Ландау в понимание магнетизма, сверхтекучести и сверхпроводимости, в физику твердого тела или, например, в квантовую электродинамиу, а вот любимые им анекдоты, оказывается, вполне постижимы. Так что будем довольны, что достигли уровня Ландау хотя бы на уровне анекдотов.
...23 февраля 1972 года в четыре часа по утру Алена растолкала меня и сказала: "Пора!.. Надо идти..."
Мы прошли от Углового переулка по Бутырскому валу до белой громады старообрядческой церкви. Она высилась тогда одиноко - не было обступивших её теперь черных небоскребов. Свернули в глубину квартала. И там я передал свою женщину другим людям - в родильный дом. Алена, сопровождаемая нянечкой, ушла в перспективу коридора, а я вернулся в белесое утро под алюминиевое февральское небо..
В редакции ничего не сказал. Днев дважды сбегал в роддом, и оба раза попадал на перерыв в справочном окошке. Ни с чем возвращался. Состояние было странное, сбивчивое, ощутимо подмешанное страхом.
Стал периодически звонить. В пять часов дня новостей еще не было. Не было и в восемь вечера, когда вернулся к себе в Угловой.
-Хорошо, - рассудил тогда, - процесс, который меня интересует, не бывает бесконечным. Чем больше проходит времени, тем ближе финал. Пойду-ка в роддом, сяду в вестибюле и - дождусь!
Шел, понятно, тем же путем, что утром шли с Аленой. Стемнело. И вдруг уже на подходе к цели в небе что-то треснуло, будто над головой разорвали гигантское полотно, и стало светло от занявшего пол неба фейерверка. Салют! Сегодня же деньСоветской армии! Я же сказал в начале, что было 23 февраля...
Как потом выяснилось, рожая, Алена слышала салют.
- Надо же! - удивлялся я на ходу. - Если - девочка, - боевая подруга, мальчик - защитник Родины!
Конечно, я был нацелен на мальчика. Он будет бегать быстрее меня, гораздо дальше прыгать, с малолетства обучу стоклеточным шашкам, он прочитает все книги, которые прочитал я, кроме того, прочитает новые, которые появятся. Будем вести беседы о высоком, о смысле жизни, например, в чем я не дотянул, он дотянет, пойдет дальше. Он станет писателем - не чета мне. Сделаю из него настоящего мужчину!
Засев в сумрачном вестибюле родильного дома, стал ждать: кто?
Вышла врач Маргарита Михайловна - полгода назад нас с ней познакомили, она следила за Аленой, теперь приняла роды. Мы с ней потом свели
Сашу и Риту Свободиных, тогда очень кстати оказалось ее мастерство...
И вот она, вся такая маленькая, в белом халатике, добрая, ласковым голосом мне сообщает: " У вас девочка, три двести, рост пятьдесят сантиметров, все в норме... С мамой были небольшие сложности, но сейчас хорошо..."
Я не сразу понял, о какой маме речь. Но быстро дошло - Алена теперь мама. А вот от того, что девочка - видимо, сильно изменился в лице.
- Ну что вы так!- молвила Маргарита Михайловна мягко. - Будете растить дочку.
Из телефонной будки позвонил Алениной матери - Нине Анатольевне: все нормально, девочка. Потом набрал номер родителей. Трубку взял отец. Диалог сложился всего из двух реплик:
- Получилась девочка.
- Мужайся, сын.
Куда податься со своим горем? Один, как перст: Алена занята, друзьям звонить поздно. Спустился в метро и приехал на Пушкинскую. Там ресторан ВТО, родной. Сел за отдельный столик, заказал, что полагается, и графинчик с водкой.
- Ты что сегодня на себя не похожий? - поинтересовалась официантка Люба, средних лет женщина, с которой за минувшие годы стали, как свои. Впрочем, как и с остальными официантками тоже. Каждой можно было и не заплатить, если трудности, а отдать завтра.
