Борьба на юге - Alexandr Dornburg
Оказалось, многие из наших пассажиров были не только в качестве простых зрителей, но и принимали непосредственное активное участие в самосуде, учиненном в слободе Михайловке над местной интеллигенцией, в том числе офицерами, помещиками и священником. Все еще находились под свежим впечатлением от увиденного. Опьяненные, очевидно, не столько винными парами, сколько возбужденные запахом свежей парной крови, эти люди с неописуемым цинизмом делились с нами потрясающими деталями только что совершенной бесчеловечной расправы.
В каком-то садистском экстазе, гордясь и хвастаясь совершенным деянием, они постепенно раскрывали весь ужас своего гнусного преступления, как бы еще раз переживали острое наслаждение, упиваясь воспоминаниями предсмертных мук их несчастных жертв.
-- А он-то (священник) -- говорил какой-то пожилой толстомордый солдат пехотинец, захлебываясь от охватившей его злобы, -- стал на колени и начал просить с попадьей проститься. - Ну, я рассердился, скреб его за гриву правой рукой и как конь потащил его к площади. Все хохочут, а бабы кричат:
-- Эй, Демьян, остановись, передохни, а то заморишься, он-то жирный, как боров, разнесло его на нашей кровушке. А меня такая злоба взяла, что не одного, а целый десяток кровопийцев наших дотянул бы.
Веселый смех, крики одобрения и взвизгивание баб, были ответом на его слова. Чувствуя себя народным героем и ободренный со всех сторон, наш лихой рассказчик продолжал:
-- Притянул его, значит, я к площади, а сам ей Богу, вспотел, хочу его поставить, а он знай себе крестится, а на ногах не стоит, ноги его не держат, жирного кабана... (далее следовала нецензурная мужицкая брань). Осерчал я еще пуще, закипело все во мне, так вот, как думаю я, ты кровушку нашу пил, а стоять не хочешь, поднял я его одной рукой за патлы и вот этим сапогом, как двину в брюхо. Только крякнул, как кряк и свалился. Сразу полегчало мне, вот так бы, кричу я, всех буржуев надо прикончить. После стали и ребята наши тешиться, да забавляться: один держит за гриву, а другой бьет. Тоже отвели душу, жаль только, что скоро подох. Затем пришла очередь за охвицерьем. Ну, эти в начале кочевряжились, сволочи, один даже плюнул вот этому товарищу в морду -- и он показал на одного бородатого артиллериста с хитрой и наглой физиономией.
Последний, видимо, задетый замечанием и желая оправдаться в глазах честной кампании, перебил рассказчика, заявив развязно:
-- Оно, конешно, товарищи, правильно сказано, што плюнул, но и я же, вы видели, здорово проучил эту мразь буржуйскую, пущай знает, как плеваться в пролетариата, защитника революции. Выхватил я у соседа винтовку, да и всадил ему целый штык в пузо, а после, ну его вертеть там в кишках, он успел еще только раз плюнуть и обругать меня, а затем, свалился.
И опять со всех сторон раздались крики браво, молодец, смех, так им надо кровопийцам, довольно они тешились над нами, да нашу кровь пили.
-- Да что их жалеть это буржуйское отродье -- продолжал опять наш геройский садист-пехотинец -- надо всех перебить, чтобы ничаво не осталось. Довольно они ездили на наших горбах, таперача черед наш. Я -- незлобивый человек, товарищи, а попадись сейчас мне буржуй или охвицер, так вот перед всеми вами этими бы руками -- и он вытянул вперед свои огромные лапы -- задавил бы его, как гадину.
-- Правильно, теперь мы господа, нашему нраву не препятствуй, что хотим, то и делаем. Долго они измывались над нами, -- одобрительно кричали присутствующие.
С замиранием сердца, словно завороженный, слушал я эти жуткие разговоры, будучи не в состоянии понять, как могли до такой степени пасть люди, потерять все человеческое и обратиться в каких-то кровожадных диких зверей. Мне казалось, что все низменное, пошлое и злобное, до поры до времени таилось где-то в этих существах с человеческим обликом, но что теперь что-то прорвалось как нарыв и вся гнусность вылилась наружу.
С каким животным наслаждением смаковали они каждую мелочь, всякую деталь, которую они заметили в предсмертных муках своих жертв. Их преступление не было простым действием, совершенным человеком под известным аффектом, в момент потери самообладания, нет, -- это был результат затаенной, долго выношенной мести, которая теперь прорывалась с наиболее низкими, звериными инстинктами человеческой натуры.
Было далеко за полночь, когда, пресытившись кровавыми рассказами, эти люди-звери прекратили постепенно разговор, и вскоре воздух огласился их сильным храпом, напоминавшим звериный концерт. Спать я не мог. Мне хотелось найти разгадку, как могли эта люди, по виду бывшие солдаты, обычно миролюбивые и флегматичные, в короткий срок словно переродиться, потерять всякое чувство жалости и человеколюбия и стать бесконечно жестокими и мстительными.
Законы, цивилизация, совесть, стыд -- все, казалось мне, провалилось в пропасть. Вот эти скоты, размышлял я, несколько часов тому назад, нагло издевались над несчастными людьми и теперь безнаказанно хвастаются своим злодеянием, и никто не протестует, никто не порицает их поступка, наоборот, в глазах всех они герои.
Занятый этими грустными мыслями, я не заметил, как прошла ночь, и около 5 часов утра в теплушке опять все зашевелилось. Приближались к Царицыну. Начались сборы. Каждый был занят своим делом. Одни спешили поесть, другие связывали свои мешки и пересчитывали деньги. Разговор сначала не клеился. Но затем, то один, то другой начали высказывать недовольство и новыми существующими порядками и скоро разговор опять принял общий характер. Все теперь уже открыто критиковали большевистскую власть. Ага, не осознали пока они еще своего счастья!
Я не верил своим ушам, когда главный оратор, еще вчера проклинавший все старое и восхвалявший революцию и советы, начал говорить:
-- Да што таить, товарищи, при Царе, правду сказать, если и сделал что не так, так жандарм дал тебе в морду и конец, а теперь поди свой же брат тебя берет на мушку, сволочь. И за што? Говорили, что из Москвы приказано с "мешочниками" расправляться на месте, значит к стенке. Им-то, душегубам, хорошо, буржуев обобрали и живут в сласть, а ты тут с голоду подыхай. Не житье настало, а каторга. А за что преследуют? Кому мы мешаем? Там - сахар, а тут мука, ну мы и торгуем. Надысь меня красногвардеец хотел арестовать, -- едва утек. Забыли с ...... что без нас -- фронтовиков, они бы революцию не сделали, их, как и в пятом году одни казаки разогнали бы, а теперь они же своего брата преследуют и
