Лазутчик - Надежда Храмушина
— Вы что думаете, я по своей воле ей помогаю? — Тихо заговорил он — Да я рад бы сбежать от неё хоть на край света, и ещё дальше, да только не могу. Десять лет назад, мой друг, ныне покойный, позвал меня помочь ему перегнать машину из Владивостока. Я в то время развёлся с женой, и, как говорится, был в затруднительном материальном положении. С работой не клеилось, настроения никакого, вот я и решил, что дорога для меня будет самой лучшей терапией. Получили мы во Владике машину, и поехали на ней к нему домой, в Благовещенск. Это где-то полторы тысячи километров. Ехали не спеша, так как километров через сто в машине что-то застучало. К вечеру остановились на берегу Амура, решили там заночевать. В деревне, рядом с которой мы остановились, магазин был закрыт, поэтому мы на выезде, в крайней избе, купили у какой-то бабки продуктов, и даже дров для костра. Погода хорошая, места спокойные. Поплавали, поели, смотрим, та бабка к нам ползёт. Подошла и давай нас обвинять, что мы её обманули, денег меньше дали, она сразу не посмотрела, а только сейчас заметила, ну и так далее. Друг мой сначала пытался с ней спорить, а потом просто спросил, сколько надо ещё. Та говорит — пять тысяч! Мы с ним переглянулись, ну и бабка! Это за курицу, несколько картофелин, буханку хлеба и вязанку дров! Мы засмеялись с ним, начали шутить, как ресторан её называется, и сколько там у неё звёзд. А бабка, знай на своём стоит, говорит, что сразу нам назвала эту сумму, а если нам показалось дорого, то лучше бы тогда и не брали ничего. Друг достал пятьсот рублей из кошелька, протянул бабке и говорит: «Вот, даю тебе при свидетеле пятьсот рублей, и всё, отвали. Не люблю таких наглых, если бы ты мужиком была, по-другому бы сейчас с тобой поговорил». А бабка взяла деньги, и говорит: «Эх, милок, знал бы ты, от чего мог сейчас откупиться, так все деньги бы мне свои выгреб!» А потом ко мне повернулась: «Ну, а ты что? Сколько готов заплатить?» Я отвернулся от неё и пошёл плавать. Бабка сразу же ушла. Настроение она нам, конечно, подпортила, но мы потом уже смехом вспоминали про хитрый бизнес старухи. Сейчас я думаю, заплати ей мы тогда, как она просила, может, всё и по-другому в нашей жизни было. Посидели мы у костра, повспоминали студенческие годы, и спать пошли. Друг мой лёг в машине, а я в спальнике расположился рядом. Лежу, на звёзды смотрю, слушаю, как волны набегают на берег. Повернулся на бок, вижу, старуха та сидит со мной рядом и на меня смотрит. Я даже вскрикнул от неожиданности. А она мне и говорит: «Отработать надо то, что ты мне задолжал. Нехорошо долг копить, чертей дразнить!» Я хочу пошевелиться, а не могу, и сказать ничего не могу, как деревянный лежу. А она опять: «Дружок твой, не жилец, недолго ему землю топтать. Да и поделом ему, только о себе думает! Ты утром у него спроси про Маринку-то! Спроси, спроси! Он, когда за ней обещал вернуться, страшной клятвой поклялся. Может он и смеялся, да тот, кто держит эту клятву, шуток не понимает. Вот и пора держать слово своё, время пришло. Загубленный младенец платы просит». Бабка протянула ко мне руку, а в ней блеснул медный медальон. Говорит мне: «Давай правую руку, договор сейчас с тобой заключим!» И я, словно марионетка какая, протянул ей руку. Она положила мне на ладонь этот медальон, своей рукой накрыла его и крепко-крепко сжала мою кисть. Силища у этой старухи была, словно у мужика здорового. И ладонь моя запылала от жгучего огня, я корчился от боли, но крикнуть не мог, не мог скинуть старухину руку. Потом она убрала руку с медальоном и говорит: «Итак, Фёдор, теперь ты будешь служить моей госпоже. Если, конечно, тебе твоя жизнь дорога. Хотя, и если не дорога, всё равно придётся служить ей. А сейчас спи, завтра у вас дальний путь, отдохнуть надо!» И я тут же уснул. Утром, когда я встал, мой друг уже вскипятил нам чаю, сидит, бутерброды ест, отдохнувший, довольный. Я сначала на руку посмотрел — никакого следа от раскалённого медальона не было видно, но то место побаливало. Я сел напротив друга и всё выложил, что ночью со мной произошло. Он как жевал, так с открытым ртом и остался сидеть. Понял я, что про Маринку какую-то старуха в точку попала. Мы с ним побросали вещи в машину, и к бабке разбираться поехали. Подъезжаем туда, а дом бабкин стоит пустой, окна заколочены, к нему даже не подойти, так он бурьяном зарос. Стоим мы, словно громом поражённые. Только вчера мы были здесь, и дом стоял цел-целёхонек! Мимо мужик на велосипеде проезжал, мы его спрашиваем: «А где та бабушка, которая здесь живёт?» Он глаза на нас выпучил: «Да она уже лет двадцать тому назад умерла, после этого здесь никто не живёт, дом так и стоит пустой!» Видя, в каком мы состоянии, он спешился, подошёл к нам и говорит: «Что, ведьма и вас заморочила? Мы все вздохнули свободно, когда её не стало! Вся деревня боялась её!» Вот так я и стал рабом этой Назы. Она объявилась после того случая года через два. Я обрадовался было, что забыли про меня, или просто я им не нужен. Но нет, не забыли. Я работал в частной фирме, у которой был иностранный инвестор, платили хорошо, я дом себе купил, деньги у меня водились. Да и командировки постоянные были в Москву, Питер, Екатеринбург, Новосибирск, по всей стране летал. Мне нравилось. Дома меня никто не ждал, а тут постоянно новые лица, новая обстановка. Вот и объявилась эта Наза, как снег на голову. Я первый раз, когда её увидел, напугался, не скрою. Да и до сих пор боюсь. Она это чувствует, и не торопится улетать от меня, словно ей нравится, когда она видит страх
