Александра Давыдова - Ростов. Лабиринт
— Да. Я тут. Тут. Жива, ранена и смертельно хочу пить и спать.
Прятаться действительно не имело смысла. За три бессонных дня, после беготни по лабиринту, после плаванья в грязной воде... В общем, как ни стыдно было в этом признаваться, Карину мог бы учуять кто угодно, даже мама с ее вечным насморком. Тем более обученный с детства смотритель... точнее, смотрительница лабиринта.
Карина ничуть не сомневалась, что сейчас разговаривает с самой бабкой Ануш. Перехватило дыхание, хотелось разрыдаться с облегчением, но, во-первых, она не собиралась демонстрировать бабке слабость, во-вторых, из-за обезвоживания со слезами было не очень, а в-третьих, судя по голосу, Ануш было немногим больше, чем Карине... И что? Бросаться незнакомой девчонке на шею и кричать «бабушка, я приехала»? Как бы не так!
— Меня Пахак наверх загнал. Я уже трое суток жду, когда кто-нибудь спустится и меня отсюда вытащит. Вот только никого нету!
— Кто такая будешь? Откуда Пахака знаешь? — насторожилась Ануш и, кажется (Карина не была в этом уверена), подалась чуть назад.
— Я? Я Карина Ангурян. Смотрительница ростовского лабиринта...
Чиркнула спичка. Вспыхнул самодельный светильник. Повернулся так, чтобы свет попал туда, где в узкой каменной нише скрючилась «гостья из будущего». Карина не стала прятаться, только прикрыла ладонью глаза, чтобы не резало так сильно.
— Откуда будешь? — Ануш Ангурян старалась выглядеть важной и уверенной в себе, но ее выдал голос. Сорвался. Дрогнул. И тогда она, сообразив, что притворяться, в общем, бессмысленно, выдохнула, мешая восторг с испугом: — Ой! Ведь и правда... И на меня как похожая! Ой...
— Из две тысячи двенадцатого. — Карина, убедившись, что Пахак действительно спит, начала сползать вниз. — И, бабушка родненькая, пожалуйста, дай чего-нибудь попить...
* * *
Через полчаса они сидели возле ручья, вытаращившись друг на друга. Мерцал огонек светильника, выхватывая из темноты удивленные девичьи лица. Карина глубоко и часто дышала, потихоньку приходя в себя. Она вымылась в ручье, не обращая внимания на холод, и с благодарностью взяла у бабки сменные штаны с рубахой, которые та держала под камнем возле ручья на случай, если обход займет больше суток. Переодевшись, Карина почувствовала себя значительно лучше, но все еще никак не могла напиться и то и дело приникала пересохшим ртом к прохладной сладкой струе. Ануш терпеливо ждала, притулившись на краешке каменной глыбы и сложив руки на худых коленях.
Они сразу понравились друг другу. Сразу и навсегда. Так очень редко, но случается. Видишь незнакомца и понимаешь: да ведь это свой! Цепляешься за что-то неуловимое в мимике, жестах, интонациях, что-то подсказывающее тебе, что этот конкретный человек с тобой на одной волне. Он — не дополнение твое. Не твоя копия. Он просто твой человек. Друг.
— Спрашивай, — предложила Карина, во-первых, потому, что Ануш все-таки была старше (лет эдак на сто), во-вторых, потому, что еще не знала толком, можно ли пояснить прапрабабке, зачем она здесь, в-третьих, потому, что рот у нее был занят сухарем, который Ануш извлекла из торбы.
— Боюсь, — прошептала Ануш. А потом, подумав, добавила уже спокойно: — Не надо этого мне ничего. Не хочу знать про себя. Инч тарберутйун, Анушджан. Какая теперь разница? Как будет, так и будет. Бог даст, хорошо будет. Правильно будет. Не даст, тоже справимся.
— Ага! Я бы про себя тоже ничего знать не хотела. — Карина стряхнула крошки на пол. И подумала, что она сейчас врет — еще как хотела бы. Не просто знать — еще и переделать.
— Три дня назад ох как поспрашивала бы тебя... — Ануш не слушала, продолжала говорить о своем. — Душу бы продала, чтоб знать наверняка, где нам с любимым будет счастливей всего. А сейчас... Инч тарберутйун. Все равно. Вазгена — брата моего старшего — нет больше. А Макар...
Встала, чуть наклонившись вперед, уставив руки в боки. Вылупилась на Карину глазами огромными и страшными.
— Вот это ты мне скажи! Это хочу знать! Шороховы живы еще? В Ростове ли? Знаешь таких?
Карина кивнула. И тут же пожалела об этом.
— Ты! — Ануш ткнула в Карину пальцем так, что чуть не продырявила насквозь. — Запомни на всю жизнь! Шороховы нам враги! На века враги! Смертельные! Увидишь кого из них — зарежь, загрызи, разорви руками! Что угодно делай, лишь бы гниль эта не ходила по земле! Поняла?
Карину замутило. Такая смертельная, такая тусклая тоска вперемешку со злобой дребезжала в голосе этой черноволосой девушки. А еще ей стало сразу ясно, что рассказывать про своего Макара бабке Ануш лучше не надо. Вот совсем не надо.
— Что-то случилось? Да? — спросила Карина, когда Ануш немного успокоилась и снова вернулась на свой камень.
— Случилось. Три дня назад мой жених брата моего зарезал.
* * *
Семья, род, долг, честь — с одной стороны. Любовь — с другой.
Если ты девочка-дюймовочка, с руками-веточками, с сердечком пылким и чистым, влюбленная и любимая, то что ты выберешь? Что? Ты заказала у лучшей в городе портнихи подвенечный наряд и нашла в святцах имена для будущих сыновей.
Семья, род, долг, честь или любовь? Ну?
— А ты бы что выбрала, Каринэ... Разве простила бы убийцу брата? — Ануш не спрашивала у Карины совета. Просто нужно было чем-то закончить свой печальный рассказ. Поставить точку.
— Я не знаю, — честно ответила Карина. — Мне дедушку Вазгена ужасно жалко. Ты даже не представляешь, как сильно. А он... он точно из-за этого... из-за Шорохова умер? Ты уверена? Прости! Прости! Не плачь!
Вот так. И ничего у них не получилось! Вазген Ангурян погиб в драке. Началась и покатилась вперед в будущее вражда, похожая на каменный шар-убийцу — такая же безмозглая. Все осталось по-прежнему. Только вдобавок еще и Макар застрял неизвестно где. Еще Карине было смертельно жаль сидящую напротив, потерянную, измученную девчушку. Жаль, что вот так нелепо, страшно закончилась ее коротенькая любовь и что она так и не найдет в себе силы простить любимого и забыть не сумеет. Проволочится всю жизнь бобылихой, до смерти будет предана одному лишь лабиринту. Похоронит себя в нем заживо.
Карина поежилась. Надо же. Ведь она так завидовала бабке Ануш. Теперь же зависть исчезла, сменившись состраданием. Она пересела поближе к новой своей подруге, обняла за худые плечи и прижала к себе. Как будто хотела защитить от того, что ее ждет. А еще поняла, что ничего Анушке не расскажет, даже если та вдруг передумает и все же спросит, что дальше. Не расскажет! Ну, или соврет. Что-нибудь красивое соврет. Например, что у Ануш Ангурян случилась новая любовь, что сыграли свадьбу, нарожали детей и что в доме их были самые большие в городе рождественские елки и самая вкусная хашлама.
— Полно грустить, Каринэ. Признайся лучше, у тебя самой любимый есть? Как зовут? Красивый ли? Добрый?
— Красивый и добрый. Я же ради него сюда и пришла! Он же дурак... В линзу сунулся и пропал. И вот он где-то здесь, я здесь, только мы ни встретиться, ни выбраться обратно не можем...
— Как так? Да ты плачешь? Да что же это ты... Не плачь! Ну не плачь.
Теперь наступила Каринина очередь рассказывать. Она, в общем, нигде дорогой прапрабабушке не наврала. Просто кое-что предпочла упустить. Довольно много, если говорить откровенно. Зато не скрыла то, что отбила Макара у Пахака (Ануш ведь тоже, как выяснилось, не без греха)... ну и про Барбаро сообщила, конечно. По усеченной Карининой версии получалось как в голливудской мелодраме — быстро, ярко, не очень понятно и не слишком логично. К счастью, Ануш Ангурян жила еще в том чудесном веке, когда мелодрамы не набили оскомину. Поэтому внимала Карине с интересом и сочувствием.
По Карининому рассказу выходило, будто бы Макар случайно попал в лабиринт, она там случайно его спасла, потом они случайно поцеловались и случайно полюбили друг друга, еще более случайно к нему попала черепаха, с которой он... конечно же, случайно, а как еще?.. прошел через линзу в неизвестность. Дальше случайностей было уже чуть меньше, но тоже достаточно. Право смотрителя, Барбаро, просьба отправить вслед за любимым, линза, разъяренный Пахак, три дня без сна, еды и питья...
— ...и теперь я совершенно не представляю, что дальше. За три дня, что я тут пролежала, он куда угодно мог уйти. Мог даже обратно через линзу убежать — он такой. Он может. — Карина вытерла слезы тыльной стороной ладони, шмыгнула. — Вот как мне его найти? Как?
— Любишь, выходит... Раз даже в линзу за ним пошла.
— Выходит, что так.
Ануш поднялась со своего камня. Взяла торбу, надела на плечо. Потом подошла к Карине, посмотрела ей прямо в глаза.
— Идем-ка, Каринэ. К хозяину.
— Зачем? — искренне удивилась Карина.
— За правом смотрителя идем. За моим правом. И не маши руками! Ты все-таки армянская девушка. Армянские девушки своим прапрабабушкам не перечат.
* * *
Звать не пришлось. Мэтр Барбаро уже ждал их, прогуливаясь вдоль стены, — на этот раз прямой, будто палка, торжественный — будто знал заранее, что придут.
