Шота Руставели - Витязь в барсовой шкуре
47. Сказ о свадьбе Автандила и Тинатин, волею Царя Арабского
Ныне светит огнеокий Автандил как царь высокий.Взором черным с поволокой светит рядом Тариэль.Нэстан-Джар, прелыденье взглядам, с Тинатин сияет рядом.Мир земли стал райским садом, две зари — один апрель.
Вот несут хлеб-соль солдатам. Под ножом, стократ подъятым,Бык, баран, числом богатым, пали. Счесть ли? Мох сочти.Всем несут дары-даянья, по достоинству их званья.И на лицах всех — сиянье, точно солнце на пути.
Гиацинтовые чаши. Из рубина кубки, крашеЗорь весной. Кто души наши усладит хвалой всего.И сосудами цветными, и блюдами вырезными,Спевши строки, молвит ими: «Праздник — тут, гляди в него».
В песнопеньях диво-девы. И кимвалы льют напевы.Скорби здесь не сеют севы. Гул веселия кругом.Здесь даянье не утрата. Груды яхонтов и злата.В ста ключах вином богато брызжет пышный водоем.
Никого, кто был без дара. Хром ли, нищ ли, всем есть чара.Шелк и жемчуг. Блесков жара, кто ни хочет, всяк бери.Солнце трижды в небе плыло. Дружкой был для АвтандилаЦарь Индийский. В смехе сила, от зари и до зари.
Чуть оставивши постелю, снова к играм, снова к хмелю.Царь Арабский Тариэлю молвит: «Солнечна Нэстан.Царь царей ты солнцелицый. Царь царей и царь царицы.Мы пред вами — прах темницы. Лишь от вас нам пламень дан.
На одной черте с царями, не должны сидеть мы с вами.Вот ваш трон, а здесь мы сами». Он престолы разместил.Тариэль на месте главном. Ниже, за самодержавным,Автандил с сияньем равным, Тинатин, огонь светил.
Царь Арабский сам хозяин. Хлебосолен, краснобаен.Всем прием здесь чрезвычаен. Для него никто не мал.Никого не спросит: «Кто ты?» Хвалят все его щедроты.С Автандилом, без заботы, сел Фридон и с ним блистал.
Дочь индийскую с супругом царь дарит. Над вешним лугом.Солнце встанет пышным кругом, изумрудный озарен.Вне числа и описанья все роскошные даянья,Скиптры, полные сиянья, блеск пурпуровых корон.
В ряд с уделом вознесенных те дары: камней зажженных,Римской курою снесенных, дал он тысячу для них.И в дарах не безоружен, дал он тысячу жемчужин,Лик с яйцом от горлиц дружен тех жемчужин отливных.
Также тысячу отборных, неподдельных, непритворных,И как ветр степей проворных, тех арабских скакунов.А Фридону — с жемчугами девять блюд, полны с краями,С десятью еще конями, седла — блеск, превыше слов.
Царь Индийский, в знак почтенья, воздает благодаренья,Истов, нет в нем опьяненья, хоть испил вина царя.Длить ли мне повествованье? Целый месяц ликованье.Самоцветы льют сиянья, жив рубин, огнем горя.
Грусть и радость порубежны. Тариэль, как роза, нежный,Дождь свевая белоснежный, Автандила с вестью шлетК Ростэвану: «Быть с тобою было радостью большою.Но страной моей родною враг владеет, грозен гнет.
Те, чей ум — осведомленье, кто знаток в игре боренья,Принесут уничтоженье тем, кто в знаньи скудно плох.Пресеку я путь прорехам, и вернусь к твоим утехам.Овладеть бы лишь успехом. Да поможет в этом бог».
Ростэван сказал: «Владыка, для чего смущенье лика?С звуком радостного клика, войско все пойдет толпой.Автандил пойдет с тобою. И промчитесь вы грозоюТех разя, кто мыслью злою был изменник пред тобой».
Автандилу отвечая, Тариэль сказал: «От раяКто ж уходит? Сохраняя те хрустальные плоды,Ты ли, солнце, что с луною лишь недавнею пороюСлито, — в путь пойдешь со мною, убегая от звезды?»
Автандил сказал: «Лукавишь, говоря — меня оставишь.Сам уйдя, меня ославишь: «Он остался там с женой.Он таков. Судьба супруга». Чтобы кто оставил друга,Будь он с Севера иль с Юга, — стыд сказать, какой дрянной».
Тариэль блеснул улыбкой. Точно роза влагой зыбкойИль серебряною рыбкой заигравшая волна. Молвил:«Мне с тобой разлука, о тебе томленье, мука.Так со мной же. В том порука, что судьба у нас одна».
Автандил созвал дружины. Встали все как строй единый.Экий выводок орлиный. Тут сто тысяч есть бойцов.С хваразмийскими бронями, и арабскими конями,Позвенели стременами, и к войне тот строй готов.
Две сестры в любви, бледнея, расставаясь, пламенея,К груди грудь, и к шее шея, плачут, сердце их клялось.И у тех, кто видит это, — что в разлуке май и лето, —Нет в глазах скорбящих света, в зреньи все в душе сожглось.
Если с Утренней Звездою Месяц вровень над чертоюГор, раскинутых грядою, вместе путь ухода им. Если жМесяц зачарован, не уходит, как бы скован,И Деннице заколдован путь возврата к золотым.
Тот, кто создал их такими, кто велел пребыть им — ими,Повеленьями крутыми может их разъединить.Вот совсем они склонились. Роза с розой нежной слились.Те, что были там, дивились. Нити две, едина нить.
Нэстан-Дарэджан сказала: «Если б я тебя не знала,Я бы рано не вставала, расставаясь здесь с зарей.Напишу. Пиши мне строки. Будем мы теперь далеки.Я тобой — в горючем токе. Ты, вдали, зажжешься — мной».
Тинатин сказала: «Взгляда солнцесветлая услада.Правда ль нам расстаться надо? Как оставлю жизнь мою?Не о днях молю я бога. Лучше смерть пусть глянет строго.Дней тебе пусть даст он много. Столько, сколько слез пролью».
И опять одна другую предавая поцелую,Делят скорбь они двойную. И оставшаяся здесьВзор к ушедшей устремляет. Оглянувшись, та сгорает,К ней свой пламень посылает. Кто рассказ доскажет весь?
Ростэван, средь вздохов шумных, был безумнее безумных.Он в сомненьях многодумных изливал кипенье слез.Тариэль, грустя мечтою, был Ущербною Луною.Нежной снежною волною лепестки струились роз.
Тариэля обнимая, царь целует, цвет сжимая.Говорит: «Виденьем мая был ты здесь и сном весны.Ты уйдешь — и вот терзанья. В двадцать раз сильней страданья.Чрез тебя существованье, и тобой мы сражены».
Тариэль при расставанье, шлет царю с коня прощанье.От всеобщего рыданья оросилися луга.Говорят ему солдаты: «Поспеши к заре, когда тыДо зари идешь». Трикраты грустны нежные снега.
С Автандилом и Фридоном Тариэль спешит зеленым,Уж вперед идущим лоном, с ними людный караван.Восемьдесят тысяч смелых — вороных коней и белыхУстремляют до пределов тех иных далеких стран.
И уходит путь-дорога. Хоть людей на свете много,Нет таких троих у бога. Быть им раз лишь суждено.Всяк, кто встретится, в мгновенье изъявляет подчиненье.В вечер — их отдохновенье. И не сливки пьют, вино.
Дар блестящий, дар веселый, Тариэль с женой, как пчелы,Мед снискали, те престолы, лучезарных семь число.Пышность этих утешений — отдых им от всех мучений.Не поймет тот наслаждений, кто не ведал близко зло.
Глянь туда, где эти двое. Что здесь солнце золотое.Весь народ, в великом рое, здесь приветствует царя.Бьют в литавры, в барабаны. Кличут трубы. Клики рьяны.Все на пир великий званы. В этих двух для всех заря.
Приготовили два трона. Автандила и ФридонаУсадили. Волны звона. Восхваление владык.Все рассказ о них узнали. Все поведаны печали.Повесть дивную встречали — одобрение и клик.
Под играние свирели веселились, пили, ели.Свадьбу праздновать умели. Праздник свадьбы — свет сердцам.Четверым — подарок равный, достоверный, достославный.А еще рукой державной — дар просыпан беднякам.
Автандила и Фрид он а хвалят. Честь для них поклона.«Вы, — им вторят, — оборона». Всех индийцев им почет.Смотрят все на них с почтеньем. Властным служат с поклоненьем.Все просторы их хотеньям. Каждый к ним с любовью льнет.
До Асмат, сестре в неволе, разделительницы доли,Царь Индийский молвит: «Боле, чем твоих свершений круг,Сын отцу и мать для сына не свершит. Так воединоС нами правь, твоя — седьмина. Нежный с нежным, с другом друг.
Так цари над той седьмою частью. Нам же будь слугоюИ кого своей душою мужем выберешь, возьми».Пав к ногам его, целует их Асмат. «Тобой ликуетЖизнь моя и торжествует. Службу дав, не отними».
Эти трое, побратимы, подчиненными любимы,Веселятся. Но уж дымы грусти знает Автандил.К Тинатин летит мечтами. Уж ни чудо-жемчугами,Ни горячими конями больше рок ему не льстил.
Тариэль его томленье и к избраннице стремленьеЗамечает: «Омраченье вижу сердца твоего.Тайных семь твоих печалей мне еще восьмую дали.Счастье было, счастье взяли. Разлучимся, нет его».
И Фридон для удаленья также просит позволенья.«Я домой хочу. Но мленье сердца — к этому двору.Каждый раз, как старший, будешь звать меня, слугу пробудишь,Лань к ручью прийти понудишь, в день, дабы унять жару».
Автандилу для Ростэна — малых ценных мантий смена,И сосуд, где емкость плена держит яхонты в числе.«Вот возьми, и в послушанье отвези мои даянья?»Молвит тот: «Существованье без тебя — как жизнь во мгле».
Тинатин, как дар священный, от Нэстан покров бесценный,Также плащ воздушно-пенный, лучезарнее зари.Кто возьмет, тот взял недаром. Ночью солнечным пожаромСветит. Нет предела чарам. Огнь, откуда ни смотри.
Автандил с коня прощался. С Тариэлем расставался.В них обоих разгорался пыл расстанного огня.И от слез индийцев травы влажны, — жаль им этой славы.Автандил сказал: «Отравы мира — жалят, жгут меня».
Ехал он с Фрид он ом рядом. И поздней, меняясь взглядом,Разлучились. Всяк — к отрядам путь направил свой — к своим.Ждали каждого утехи. Радость полная в успехе.В край арабский без помехи прибыл тот, кто в нем любим.
Автандил — в красивой силе. И арабы выходили.Привечали. Тучки плыли и расстаяли сполна.С ней сидел он на престоле. Что желать им было боле?Свет верховный в этой доле. И корона им дана.
Три властителя друг друга навещали в час досуга.Их желанья полность круга знали, светлые, во всем.Устраняя все напасти, расширяли область власти.Кто чужой захочет части, усмиряли тех мечом.
Их дары — как хлопья снега, иль река, что грани брегаЗалила. Повсюду — нега. Бедным — помощь, бич — над злом.И вдова от них богата. И овец сосут ягнята.Светом вся страна объята. Волк, кормясь, дружит с козлом.
Сказ о них — как сновиденье. Миг в ночи — его явленье.Отошли, как блеск мгновенья. Век земной чрезмерно мал.Все ж они сияли в яви. Я, певец села Рустави,Из Месхети, песню славе здесь сложил и записал.
Для грузинской я богини, лунноликой, чьей святынеЦарь Давид, во всей гордыне блесков солнечных, слуга,Ей, чьим страхом все объято от Востока до Заката,Песнь сложил, в ней повесть сжата, для царицы — жемчуга.
Константин Бальмонт
