Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1

– Кто вас созвал? – в свою очередь, спросил незнакомец.

– Верховная ложа.

– Очевидно, есть какой-то смысл в том, что вы съехались сюда, – произнес незнакомец, обращаясь к председателю и пяти высшим чинам, – вы – из Швеции, вы – из Лондона, вы – из Нью-Йорка, вы – из Цюриха, вы – из Мадрида, вы – из Варшавы, наконец – все вы, – продолжал он, обращаясь к собравшимся, представлявшим различные уголки земного шара, – за тем только, чтобы собраться в этом мрачном храме веры?

– Разумеется, – отвечал председатель, – мы собрались, чтобы встретить создателя таинственной Восточной ложи. Он объединил два полушария в одной вере, благодаря ему сплелись в дружеском пожатии руки всех людей.

– Есть ли какой-нибудь знак, по которому вы могли бы узнать его?

– Да, – отвечал председатель. – По милости Божией ангелы открыли мне этот знак.

– Так вы один владеете тайной?

– Да.

– И вы никому не говорили о нем?

– Ни одной душе!

– Огласите его! Председатель колебался.

– Говорите же, – настаивал незнакомец. – Говорите, настало время открыть тайну.

– На груди у него должна быть алмазная пластинка, – проговорил высший чин ордена. – На пластинке – три начальные буквы девиза, значение которого известно ему одному.

– Какие же это буквы?

– L. P. D.

Незнакомец распахнул сюртук и жилет: поверх батистовой рубашки сияла алмазная звезда, на ней сверкали три рубиновые буквы.

– Это ОН! – в страхе воскликнул председатель. – Неужели это он?!

– Тот, которого так ждут! – озабоченно добавили высшие чины общества.

– Великий Копт! – выдохнули триста человек в один голос.

– Ну что же! – вскричал незнакомец, не скрывая своего торжества. – Теперь вы поверите мне, если я повторю: я тот, кто я есмь?

– Да! – выдохнули призраки, простираясь ниц.

– Приказывай, учитель! – воскликнули председатель и пять высших чинов, поклонившись до земли. – Приказывайте, и мы будем повиноваться. L Р Д Наступила мертвая тишина. Казалось, незнакомец собирался с мыслями.

Спустя несколько минут он заговорил:

– Господа! Вы можете опустить шпаги – они только мешают вам. Слушайте меня внимательно, потому что вам многое предстоит узнать, хотя я буду немногословен.

Присутствующие слушали с удвоенным вниманием.

– Источник великой реки почти всегда – божественного происхождения и потому невидим. Когда плывешь по Нилу, Гангу или Амазонке, знаешь, куда направляешься, но понятия не имеешь, откуда держишь путь! Я начал себя помнить с того дня, как душа моя стала воспринимать окружающий мир; я тогда жил в Медине, святом городе, и резвился в садах муфтия3 Салааима.

Это был почтенный старец, которого я любил, как отца. Однако он не был моим отцом. Взгляд его был нежен, а тон – почтителен. Трижды в день он оставлял меня, уступая место другому старцу. Когда я произношу его имя, я испытываю признательность и вместе с тем страшно робею. Имя этому уважаемому старцу – светочу, прошедшему все науки, постигаемые человечеством, обученному семью небесными духами всему, что должны знать ангелы для общения с Богом, имя ему – Альтотас. Он был моим наставником, учителем. Теперь это мой друг, к которому я отношусь с глубоким почтением, так как он вдвое старше старейшего из вас.

Торжественная речь, величественные движения, строгий тон незнакомца произвели на собравшихся сильнейшее впечатление. Время от времени их охватывало необъяснимое беспокойство.

Путешественник продолжал:

– К пятнадцати годам я был уже посвящен в великие таинства природы Я знал ботанику, но не ту науку, которой владеет рядовой ученый, ограничившись знанием своей местности, – я знал шестьдесят тысяч видов различных растений на всей земле. С помощью моего учителя, который, возложив руки мне на голову, посылал сквозь мои опущенные веки луч божественного света, я умел путем почти сверхъестественного самосозерцания проникать взглядом в морскую пучину. Я изучал неописуемо чудовищные заросли, покачивавшиеся в зеленовато-мутной воде, где обитали безобразные и бесформенные существа. Чудовища эти никогда не попадаются нам на глаза: должно быть. Господь забыл про них в то самое мгновение, когда сотворил их своею властью, не устояв перед искушением сатаны.

Помимо ботаники, я с удовольствием отдавался изучению как мертвых, так и живых языков. Я знал все наречия, на которых говорят от Дарданелл до Магелланова пролива. Я разбирал таинственные иероглифы в гранитных книгах, зовущихся пирамидами. Я охватил все человеческие знания, от Санкониатона до Сократа, от Моисея до блаженного Иеронима, от Зороастра до Агриппы.

Я учился медицине не только по Гиппократу, Галену, Аверроэсу, но также у такого великого учителя, коим является природа. Я разгадал тайны коптов и друидов. Я собрал семена добра и зла. Когда самум или тайфун проносились над моей головой, я посылал с ними семена жизни или смерти. Ветер уносил их за тысячи миль, а вместе с ними – мое проклятие или благословение. В этих занятиях, трудах, странствиях я достиг двадцатилетнего возраста.

Однажды учитель нашел меня в мраморном гроте, где я прятался от полуденного зноя. Выражение его лица было строгим, и в то же время он улыбался. В руке он держал пузырек.

– Ашарат! – обратился он ко мне. – Я всегда говорил тебе, что все в этом мире не имеет ни начала, ни конца, что колыбель и гроб сродни друг другу. Чтобы осмыслить свои прошлые жизни, человеку не хватает той ясности ума, которая сделала бы его равным Богу. Итак, я составил напиток, позволяющий прозреть. Надеюсь, что скоро я также открою секрет вечной молодости. Ашарат! Я вчера отпил немного из этого пузырька. Ты должен выпить сегодня то, что осталось.

Я безгранично доверял ему, я боготворил моего великого учителя, однако рука моя дрогнула, когда я коснулся флакона, протянутого Альтотасом. Так, должно быть, дрожала рука Адама, взявшая яблоко, которое дала ему Ева.

– Пей! – произнес он, улыбаясь. Он возложил руки мне на голову, как делал всегда, когда хотел, чтобы ко мне пришло прозрение.

– Усни, – сказал он, – и прозревай!

Я мгновенно уснул. Мне привиделось, будто я лежу на ветках сандала и алоэ, приготовленных для жертвенного костра. Надо мной пролетел ангел, переносивший волю Всевышнего с Востока на Запад. Ангел осенил меня крылом; вспыхнул огонь. И, странное дело, не испытывая ни малейшего волнения и страха, я свободно раскинулся, отдавшись языкам пламени, словно феникс, черпая новые силы в источнике жизни.

Плоть моя исчезла, осталась одна душа, принявшая форму тела, но было оно прозрачно, неосязаемо, легче воздуха, которым мы дышим и в котором оно парило. В тот момент я, подобно Пифагору, увидевшему себя на Троянском троне, припомнил тридцать две жизни, прожитые моей душой.

Перед глазами вереницей глубоких стариков проходили столетия. Я узнавал себя под разными именами, которые носил со дня своего первого рождения вплоть до последней смерти. Как вы знаете брачья, в этом заключается один из важнейших постулатов нашей веры. Души – это многочисленные божественные эманации, наполняющие мировое пространство. Они сверху донизу занимают ступени иерархической лестницы. В час своего рождения человек принимает наугад одну из ранее живших в ком-то душ, а в смертный час отдает ее для новой жизни и последующих ее превращений.

Незнакомец говорил убежденно, обращая свой взор к небесам. Гнев присутствовавших сменился удивлением, а когда он заговорил о вере, восхищенный шепот прошел по рядам собравшихся.

– После пробуждения, – продолжал ясновидец, – я почувствовал себя больше, чем просто человеком, я ощутил себя почти Богом.

Я решил посвятить счастью человечества не только настоящую, но и все ранее прожитые жизни.

На следующий день, будто угадав мои мысли, ко мне явился Альтотас и сказал:

Сын мой! Двадцать лет тому назад ваша Мать умерла, родив вас. Вот уже двадцать лет невидимое препятствие не позволяет вашему прославленному отцу открыться вам. Мы с вами продолжим путешествие, ваш отец будет среди тех, с кем мы будем встречаться. Он благословит вас, но вы об этом не узнаете.

Итак, все во мне, как в богоизбраннике, становилось таинственным: прошлое, настоящее, будущее.

Я простился с благословившим и щедро меня одарившим муфтием Салааимом. Мы с Альтотасом присоединились к каравану, который отправлялся в Суэц.

Господа! Простите мне волнение, которое я испытываю при этом воспоминании. Случилось так, что достойнейший муж благословил меня. Меня охватила дрожь, я почувствовал, как в моей груди сильно забилось сердце.

Это был знаменитый шериф Мекки, прославленный владыка. В тот момент он наблюдал за сражением и одним мановением руки мог подчинить себе три миллиона человек. Альтотас отвернулся, чтобы не выдать волнения… Мы продолжали путь.

Мы отправились в глубь Азии, поднялись вверх по Тигру, побывали в Пальмире, Дамаске, Смирне, Коноантинополе. Вене, Дрездене, Москве, Стокгольме, Петербурге, Нью-Йорке, Буэнос-Айресе, Ле Капе, Адене. Затем мы вернулись туда, откуда начиналось наше путешествие. Мы направились в Абиссинию, спустились вниз по Нилу, достигли Родоса, затем Мальты. В двадцати милях от берега нас встретил корабль. Два рыцаря ордена, приветствовав меня и обняв Альтотаса, торжественно проводили нас во дворец великого магистра Пинто.