Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)
Сашка сел в седло и, прогревая пега, сделал шагом круг. Сахар тащился неохотно, нюхал снег, а затем вдруг остановился у скамейки. Сашка понял зачем только тогда, когда увидел, что от морозов со скамейки начала слезать краска.
— А ну иди! — крикнул он. — Давай!
Сахар неохотно пошел по цельному снегу, с тоской оглядываясь на скамейку. Эту скамейку Макс с Афанасием осенью свистнули из парка игольного завода в Копытово. Кавалерия назвала это мародерством и велела скамейку немедленно вернуть, однако Кузепыч неожиданно принял сторону скамейкоумыкателей. Мол, в Копытово, елки страшные, ее все равно раскапустят, а если нет, то бомжи зимой сожгут на топливо, а если не бомжи, то дачники покусятся. Дачники — они, якорный пень, хуже бомжей. Имеют транспорт и потому тырят даже то, о чем бомжи и мечтать не могут. Один дачник стырил даже памятник поэту Есенину и, засунув его на участок в шесть соток, любовался на него вместе с женой. Когда же явилась полиция, заявил, что Есенина ему подбросили через забор соседи.
В общем, обычно немногословный Кузепыч развел такую революцию, что Кавалерия не нашлась что возразить и скамейку пока оставили в ШНыре для охраны ее от дачников.
Сашка прошел еще два круга шагом и перевел Сахара на рысь. Якутский пег разогревался неохотно, ожидая, когда закончится глупая формальность и можно будет взлететь. С рыси Сахар перешел на галоп, несколько раз вхолостую взмахнул крыльями и оторвался от земли. Высоту он набирал медленно, точно рассуждая сам с собой: «А что, мы куда-то торопимся?» Сашка хотел ускорить его, но в движениях Сахара была такая неспешная уверенность, что они уже повсюду успели, что Сашка невольно подчинился ей, решив поберечь силы пега.
Порыв ветра толкнул Сашку в щеки, лоб, грудь. Ветер был такой резкий, что невозможно стало дышать. Сашке это казалось нелогичным. Вроде бы при ветре в лицо дышать должно быть проще. Но, оказывается, совсем наоборот. Ощущая, как деревенеет лицо, Сашка вертел головой, обманывая ветер. Впечатления были дробные. Утро. Лес. Шоссе. Копытово. Поселок гидрологов. Еще темно. Плоским неоформленным пятном светлеет вдали Москва. Лежит, уставшая сама от себя, окруженная ярким кольцом МКАД, шевелит прожекторами, дыбится механическими шестернями новостроек, выбрасывающими из подземья все новые и новые дома.
Сашка старался не смотреть в ту сторону. Хватит ему пока Москвы. И так пару раз в неделю приходится ездить в город и перекладывать боевые закладки для ведьмочек Белдо. Да и берсерки летают на гиелах не так смело, когда знают, что каждое мгновение могут оказаться над одним из «сюрпризов». Чаще всего это большие куски скальной породы, подобранные поближе к Межгрядью. Весит каждый такой кусочек килограммов тридцать, и доставлять их с двушки — мука адская. Ни на седло положить, ни в рюкзак засунуть. По этой причине число их ограниченно. Вместе с точками Юг, Север, Запад и Восток и десятком неприметных опорных пунктов это элементы шныровской обороны Москвы.
Боевые закладки имеют столько разновидностей, что одно только введение в теорию боевых закладок читается целый семестр. Читает его Кавалерия, а иногда ее заменяет Вадюша, и тогда всем шнырам поголовно хочется стать ведьмарями, чтобы досадить этой ходячей толстенькой добродетели.
Сашка летит. В полутьме грива пега поблескивает бусинами льда. Такие же бусины — на лохматой шерсти шеи. Сашка пытается отодрать одну бусину, но перчаткой не ухватишь. Да и Сахару неприятно: вон он ушами дергает. Огромные крылья ходят равномерно, как весла, с кратким замиранием в момент, предшествующий мускульному толчку. Порой Сашке кажется, что он вот-вот услышит звук уключин. По спине пега пробегает дрожь. Это напрягаются длинные мышцы, тянущие крылья. Строение этих мышц какое-то уникальное. Кавалерия говорит, что если бы у человека мышцы содержали такие же волокна, то пятилетний ребенок легко забрасывал бы парковую скамейку на балкон третьего этажа.
Сашка напряженно озирается, хотя больше доверяет сейчас зрению и слуху пега. Сахар — пег лесной, с острым чувством опасности. Иной раз и от птицы на всякий случай шарахнется. Они продолжают набирать высоту. В восходящем потоке теплого воздуха, в этом общем для всех небесном подъемнике к ним пристраиваются две вороны и до того издергивают Сахара, вертясь у него перед самой мордой, что приходится отпугивать их из шнеппера.
Боевых двоек на гиелах не видно. Берсеркам тоже можно посочувствовать: караулить шныров ранней весной — удовольствие ниже среднего, даже если ты в хорошем термобелье и в рюкзаке у тебя термос с горячим кофе. В небе-то все равно не согреешься: любое тепло выдувает за пять минут, да и гиелы не любят холода. Шерсть у них для морозов все же коротковата, на кожистых крыльях слишком много разветвленных кровеносных сосудов — кровь быстро выстуживается. С пегом та же история, но все же пег потяжелее и ему не нужно торчать в небе всю трехчасовую смену. Пролетка — набор высоты — нырок. А дальше все уже совсем другое.
Подъем на нужную высоту занял у неторопливого Сахара минут двадцать. Под конец Сашка совсем одеревенел. Все мысли смерзлись в одно-единственное желание тепла. Он даже не помнил, сам ли толкнул Сахара, давая ему команду на нырок, или пег сам почувствовал, что пора.
Несколько секунд спустя они уже неслись к земле, стремительно набирая скорость. Шоссе свилось в петлю. Поселок гидрологов спешно переставил три свои девятиэтажки и поменялся местами с Копытово. Покрытый изморозью Сахар, у которого успела вырасти снежная борода, с каждым метром тяжелел, обретал особую плотность. Сашка затруднился бы это описать. Словно ты становишься призраком, который знает, что сидит на чем-то живом и настоящем, и потому стремится любой ценой вжаться в это живое и настоящее. Тест на разброс. Спеши за пегом — или опоздаешь, и тогда граница мира пропустит только пега, а ты останешься на поле вместе с сорванным седлом.
Сашка обхватил шею Сахара руками. Земля была близко. Сахар мягко накрыл его сложенными крыльями. Знал ли он, что делает, или просто берег крылья от ветра? За сотню метров снежное поле размазалось, стало нечетким, а еще несколько мгновений спустя Сашка ощутил, как покинутый мир скользнул по его плечам, точно сдернутый плащ.
Впереди бесформенно шевелилось болото. Сашка спешно сделал несколько глубоких вдохов. Центр «раковины» бурлил. Ураган выбрасывал клочья пены. Напротив, вокруг «раковины» болото казалось заманивающе спокойным. Едва Сашка об этом подумал, как вдруг понял, что болото — это не болото, а море, и даже разглядел на нем белые паруса яхт. Надо же, как разводят народ! А он-то всегда считал, что это вонючая застывшая слизь мертвого мира. Сашка нетерпеливо наклонился вперед, спеша получше рассмотреть море, и отсыревшее крыло пега хлестнуло его по лицу. Сашка очнулся, поняв, что едва не попался! А ведь они еще только в Межмирье. Оказывается, и здесь можно надышаться!
Сахар хитрил. Отворачивал морду, забирал в сторону. Лететь в клокочущую «раковину» ему не хотелось. Опасаясь, что он снизит скорость и набрать ее в дряблом воздухе они не смогут, Сашка закричал на пега. Ослабленный разряженным воздухом, голос потерялся и прозвучал совсем жалко. Не то что пега — кошку не напугаешь. Пришлось объясняться с Сахаром при помощи шенкелей. Хоть и неохотно, тот все же послушался, и вскоре, окунувшись в пену, они уже неслись по узкому проходу, пробуравленному вечным течением. Ветер исчез. Все здесь было остановившееся, затхлое.
Сверху и снизу, слева и справа — повсюду, где болото окружало тоннель, дрейфовали медлительные серые фигуры. Прижимались к стенкам, распластывались на них. Пег больше не нуждался в подбадривании. Как и Сашке, ему хотелось поскорее вырваться отсюда. Лететь Сахару было тяжело: перья заламывались от напряжения. Сашка старался не дышать, не думать, не смотреть. Кусал натянутый на губы и нос шарф. Шарф был кислый, пропитавшийся болотом. Воздух в легких заканчивался. Пришлось дышать тем, что было, и сразу затеялась какая-то чертовщина. Острое чувство тревоги заставило Сашку открыть глаза. Он увидел своего отца, трясшего за плечи больную мать, которая кричала на отца, что он алкоголик. Мать звала Сашку на помощь, а потом обернулась, и он понял, что это не мать, а Рина, а отец превратился в Гамова. К счастью, эльбы что-то перемудрили с изображением кухни, и Сашка, готовый броситься с седла на плечи Гамову и бить его, бить, бить, внезапно осознал, что холодильник представляет собой цельный куб и открыть его невозможно, а у стола всего одна ножка.
