Джон Грин - Многочисленные Катерины
– Не ждите от него слишком многого. Такие дети, как Колин, очень быстро усваивают информацию. Они легко сосредоточиваются на поставленной задаче. Но шансов получить Нобелевскую премию у него не больше, чем у любого другого сообразительного ребенка.
В тот вечер Колин вернулся домой, и папа принес ему новую книжку: «Пропавший кусочек» Шела Сильверстайна. Колин сел на диван рядом с папой и принялся читать, быстро перелистывая большие страницы маленькими ручками. Читая, он только один раз спросил у папы, что значит незнакомое слово. Перевернув последнюю страницу, он решительно захлопнул книгу.
– Понравилось? – спросил папа.
– Ага, – кивнул Колин.
Ему нравились все книги без разбора, потому что ему вообще нравилось читать – его завораживало, как буквы на листе бумаги превращаются в слова.
– О чем книжка? – спросил папа.
Колин положил книгу отцу на колени и сказал:
– В кружке не хватает кусочка.
– Кусочка?
Папа улыбнулся и положил теплую ладонь Колину на макушку.
– Да, пап, кусочка, там кружок, ну, как пицца, ищет пропавший кусочек. И сначала находит не те. А потом – тот самый. Но он его бросает. И на этом все заканчивается.
– А у тебя так бывает, что ты чувствуешь себя кружком, у которого пропал кусочек? – спросил папа.
– Пап, я не кружок. Я мальчик.
Улыбка папы чуть-чуть померкла – его сын-вундеркинд умел читать, но еще не все понимал. Ведь если бы Колин понял, что в кружке из книжки он должен увидеть себя, – он понял бы и то, что со временем ему тоже придется пережить неприятное чувство, когда пропадает кусочек тебя.
Все это походило на еще одну историю, которую Колин запомнил, но не понял до конца: если бы он знал, что история о зайце и черепахе на самом деле вовсе не о животных, то избежал бы многих неприятностей.
Три года спустя Колин пошел в первый класс Кальмановской школы – бесплатно, потому что там преподавала его мама. Он был всего на год младше большинства своих одноклассников. Еще до школы папа настаивал на том, чтобы Колин учился с усердием, но его сын был не из тех вундеркиндов, которые в одиннадцать поступают в университет. В конце концов родители Колина решили, что он будет учиться в школе с обычными ребятами, потому что это «поспособствует его социальной адаптации».
Но с адаптацией у Колина не заладилось. Он не мог найти себе друзей. У него с одноклассниками не было общих интересов.
Ему, например, интересно было притворяться на переменках роботом. Он подходил к Роберту Кейсману и, механически размахивая руками, говорил монотонным голосом:
– Я РОБОТ. Я МОГУ ОТВЕТИТЬ НА ЛЮБОЙ ВОПРОС. ХОТИТЕ ЗНАТЬ, КТО БЫЛ ЧЕТЫРНАДЦАТЫМ ПРЕЗИДЕНТОМ США?
– Хорошо, – говорил Роберт. – Вот мой вопрос: почему ты такой придурок, Клоун Одинец?
Хотя имя «Колин» совсем не похоже на «Клоун», Роберт Кейсман с первого класса обзывал его именно так, и обзывал до тех пор, пока Колин не начинал плакать, что случалось довольно часто, потому что Колин, как говорила его мама, был «чувствительным».
Он всего лишь хотел поиграть в робота. Что в этом плохого?
Во втором классе Роберт Кейсман и его дружки изобрели новую пытку. Она называлась «Нежный человек»[11]. Они просили Колина лечь на землю (и он почему-то соглашался), а потом хватали его за руки, за ноги и начинали тянуть. Похоже на четвертование, да? Но в разные стороны его тянули семилетки, и это было не смертельно, просто глупо и стыдно. Из-за этого Колину казалось, что он никому не нравится, – и он не ошибался.
Единственным его утешением была мысль о том, что когда-нибудь он станет значимым. Станет знаменитым. А они – нет. Его мама говорила, что именно по этой причине одноклассники издеваются над ним.
– Они просто завидуют, – сказала она.
Но Колин понимал, что они не завидовали. Он просто не мог ничем понравиться. Иногда и правда все бывает просто.
Вот почему и Колин, и его родители очень обрадовались, когда в первые дни учебы в третьем классе «нежный человек» доказал свою «социальную адаптированность», завоевав (пусть совсем ненадолго) сердце самой красивой девочки в Чикаго восьми лет от роду.
[четыре]
В три часа ночи Колин остановился на площадке около города Падука, штат Кентукки. Откинул спинку сиденья (оно уперлось в ноги Гассана, сидевшего сзади) и крепко уснул.
Примерно через четыре часа его разбудил Гассан, барабанивший по спинке кресла:
– Кафир, меня тут парализовало. Отодвинь эту хрень, мне помолиться надо.
Колину снилась Катерина. Он нашарил рукой рычажок под сиденьем, дернул его, и кресло отошло вперед.
– Черт! – сказал Гассан. – У меня что, вчера во рту кто-то сдох?
– Эй, я спал!
– Разрытая могила, а не рот. Ты пасту захватил?
– Кстати, я знаю, как это называется. Fetor hepaticus. Бывает, когда[12]…
– Неинтересно, – сказал Гассан. Он всегда так говорил, когда Колин уходил от темы разговора. – Паста?
– Туалетные принадлежности в мешке в багажнике, – ответил Колин.
Гассан выбрался из машины, захлопнул дверцу и стал рыться в багажнике. Протерев глаза, Колин решил, что пора просыпаться.
Почистив зубы, Гассан встал на колени, повернувшись лицом в ту сторону, где, по его представлениям, находилась Мекка, а Колин тем временем отлучился в туалет. Граффити в туалетной кабинке гласило: «Дана сосет», и Колин подумал, не значит ли это, что стремная Дана просто любит леденцы. Там же, в туалете, он предался своему самому любимому занятию: стал подыскивать анаграмму к «Дана сосет». Получилось «Осада стен».
Когда Колин вышел, Гассан уже оккупировал столик закусочной. Сидел и перочинным ножиком, прикрепленным к кольцу с ключами, вырезал что-то.
– Эй, ты что делаешь? – спросил Колин.
– Ну, пока ты ходил в туалет, я сел сюда и заметил, что кто-то вырезал «Бох ненавидит ракеты». Вот лох неграмотный! Короче, я решил переделать эту надпись в «Бог ненавидит багеты». С этим трудно не согласиться. Все ненавидят багеты.
– J’aime les baguettes, – пробормотал Колин.
– Ну, ты любишь кучу всякой ерунды.
Пока Гассан пытался заставить Бога, а заодно и своего друга, ненавидеть багеты, в голове Колина пронеслась череда мыслей: 1) багеты; 2) Катерина XIX; 3) ожерелье с рубином, которое он подарил ей пять месяцев и семнадцать дней назад; 4) большинство рубинов добыты в Индии, которая 5) раньше была колонией Великобритании, где 6) премьер-министром был Уинстон Черчилль; 7) интересно, почему хорошие политики, такие как Ганди или тот же Черчилль, часто бывают лысыми или почти что лысыми; 8) почему диктаторы, такие как Гитлер, Сталин и Саддам Хусейн, предпочитают носить усы? Но 9) у Муссолини усов вроде бы не было, а 10) многие ученые усаты, в том числе итальянец Руггеро Одди, который 11) открыл (и назвал в честь себя) сфинктер Одди в пищеварительном тракте; 12) сфинктер Одди – один из малоизвестных сфинктеров в человеческом организме, среди которых есть и пупиллярный сфинктер.
Когда Гассан Харбиш появился в Кальмановской школе – десять лет до этого он учился дома, – он был довольно умен, хотя, конечно, не дотягивал до вундеркинда. На уроке алгебры он сидел с Колином. Но они не общались, потому что Колин не проявлял ни малейшего интереса к тем, кого не звали Катерина. Он не выносил учеников Кальмановской школы, что было вполне разумно, потому что большинство из них его тоже не выносили.
Через две недели после начала занятий Колин поднял руку, и миссис Соренштейн сказала:
– Да, Колин?
Колин прижал руку к левому глазу под очками. Ему явно что-то сильно мешало.
– Можно выйти на минутку? – спросил он.
– У тебя есть уважительная причина?
– Кажется, у меня ресница застряла в пупиллярном сфинктере, – ответил Колин, и весь класс заржал. Миссис Соренштейн отпустила его, и Колин пошел в туалет. Глядя в зеркало, он убрал ресницу из глаза, где и в самом деле находится пупиллярный сфинктер.
После уроков Гассан подошел к Колину. Тот меланхолично жевал сэндвич с арахисовым маслом на широкой каменной лестнице у задней двери школы.
– Слушай, – сказал Гассан. – Я в школе новичок, но уже понял, что говорить можно, а что нельзя. Про сфинктер – нельзя.
– Это такая мышца в глазу, – покраснел Колин. – Я просто умничал.
– Послушай, чувак. Нужно знать свою аудиторию. На съезде офтальмологов ты бы сорвал овацию, но на уроке алгебры никто в толк не возьмет, откуда у тебя там вообще ресница взялась.
И они стали друзьями.
– Честно сказать, Кентукки мне как-то не очень, – выдернул его из воспоминаний голос Гассана.
Колин окинул взглядом парковку. Нет. Нет ни следа пропавшего кусочка.
– Мне здесь все напоминает о ней. Мы с ней собирались в Париж. Мне самому в Париж ни капельки не хочется, но я все время думаю, как бы она обрадовалась, побывав в Лувре. Мы бы ходили в лучшие рестораны, пили бы красное вино. Мы даже уже искали в Интернете подходящий отель. Нам как раз хватило бы денег, которые я выиграл в «Умных детях»[13].
