Кока Феникс - Пепойдека
А сейчас он рассказывал Наташе о краже. "Господи, какой ужас!" - прошептала она. А он фыркнул, выскочил в прихожую, содрал чехол и внeс блестящую клетку. В клетке сидела огромная белая птица, и, покачиваясь на жeрдочке, не то сипела, не то стонала. Но, когда он опустил клетку на стол, то она взмахнула крыльями и застыла на жeрдочке. "Какой огромный! Не меньше метра!" - Да, метр-то как minimum. Надо измерить". Наташа принесла сантиметр, и Пепойдека протянул его вдоль тела птицы. Оказалось ровно 100. Он ликовал.
Наташа уже почти пришла в себя, но вдруг неожиданно попросила Метрашу принять прежний облик.
- Да, не могу, чудачка! Я же говорю - это как пластическая операция. Это не парик - это растeт!
Наташа заплакала, но был готов славный обед, и она вступила в права хозяйки. Плотно набив своe брюхо, Метр Ритмович вспомнил вдруг про трость, и, тряхнув тяжело головой, вышел в прихожую. Отдуваясь от принятого внутрь, он произнeс: "Кад, у, цей", и, сияя, оперся на тросточку. Потом, сменив ноги лeгким прыжком, завертел еe между пальцами и, играючи, бросил Наташе. Она поймала железку и рассматривала. Работа была шикарная, и, может быть, стоила эта вещь не меньше, чем покраденное video. Вокруг чeрной гладкой и почти зеркальной поверхности тонкими струйками цвета электра ползли к ручке две змеи, и заканчивались бронзовыми подставками для пальцев в виде головок кобр. Каждую головку украшал солнечный диск.
- Это урей - царский символ, - объяснил Метраша. - А этот дядечка с голубой головой - бог Птах и опирается на знаки "жизнь", потом "крепость", а вот "сила". Очень удобный набалдашник.
По левую и правую руку Птаха застыли два крылатых Скарабея из мутного голубого камня. В лапках у них были зажаты знаки вечности, а на головах покоилось по полумесяцу. Трость была ни легка, ни тяжела - в самый раз, и доставляла удовольствие всякому, кто брал еe в руку. Чeрное тело еe было, как бы покрыто чешуeй, и в то же время казалось абсолютно гладким. Она грациозно сужалась книзу, и рассматривать еe так же доставляло удовольствие.
Метраша и Наташа так увлеклись, что крик птицы заставил их вздрогнуть. Они вошли в комнату. На жeрдочке между блестящими прутьями, вытянув голову и раскинув крылья, шипел попугай. Белый цвет его оперения поражал неестественной чистотой и переливами на свету.
- Есть хочет, - сказал Пепойдека, - а чем кормить: ума не приложу. Впрочем, здесь есть какая-то дрянь, но вряд ли надолго хватит.
Наташа нашлась быстрее: "Господи, да что сами едим, то и ему давать будем. Не дурак - разберeтся, что можно, а что нельзя". - "Молодец", - похвалил Метр Ритмович, потому что думать на эту тему ему не хотелось совсем.
- Ой, а как же мы его звать будем? Какаду распушил огромный красно-белый хохол и закричал как петух. - Ишь напыжился, - довольно произнeс метраша. - Пуп земли! Вот! Пусть его и будет Пуп. Пуп! Попугай сразу откликнулся:
"П-у-у-п". - Пуп Пупыч Пупов, - закричал Пепойдека. - П-у-у-п, - проскрипел попугай и раскрыл перья. - Орeл, чисто орeл! - П-у-у-п! День окончился. Наступила ночь. Пепойдека прокрался в кухню, открыл привезeнное whisky и отхлебнул. Сел, закурил сигарету - стало лучше. Всe-таки его мучили их отношения! Посидев, он почувствовал озноб и понуро поплeлся к невесeлому ложу. Проходя гостиную, машинально взглянул на попугая и обмер. Быстро побежал, разбудил Наташу, и вот они вдвоeм стояли и смотрели заворожeнно. Прутья клетки светились в темноте зеленоватым лунным светом, и в этом сиянии, в глубине, спала огромная белая птица. Он поцеловал Наташу, и она, наконец-то, вся прильнула к нему...
К утру решено было заявить о краже video. Скрепя сердце, Метр Ритмович открыл дверь жeлтенького кубика, и пропал из жизни часа на три. Выбрался он оттуда в одежде, совершенно прилипшей к телу от протекшего пота. Оказалось, что его же и подозревают в краже. Будто он сам у себя украл своe video. "Бред!" - вопил сначала про себя Пепойдека. Но сейчас, выбираясь на свет Божий из-под взгляда железного Феликса и ножей следственной машины его потомков-вивисекторов, он еле-еле нашeптывал: "Врeшь, не возьмeшь..."
Однако, его обдало свежим ветерком, и он покатился по тротуару. Дело было сделано. Теперь предстояла борьба. "Да, вот и борьба как раз" - повеселел Метр Ритмович и начал обзванивать учеников.
Занятия пошли своим чередом. Деньги снова зашелестели в карманах Метр Ритмовича. Какие-никакие, а всe ж...
Все заняли свои обычные места. Лигурин поддакивал и любезничал с Наташей, Дима барабанил и завывал, иногда приставая с грамматикой, Силен Бараныч кивал и оглядывался, смущeнно улыбаясь, а Прахманн по-прежнему пытался вставлять палки в колeса. Принялись читать Горация, которого то ли по неведению, то ли от смущения Силен Бараныч окрестил греческим поэтом, и время побежало славно и легко.
Как-то совсем незаметно оказались в весне. Наступала пора вакаций, и одну из последних встреч решили назначить на ближайший вторник. Удобно, потому что у народа праздник, а эти дни никто из них не любил. По улицам с утра начинали слоняться пьяницы и заблeвывали всe вокруг, а к вечеру, обычно, затеивались драки. Короче говоря, отдыхали...
Так они все пятеро и расселись на мягких подушечках в ожидании геморроя. Начали читать текст. Пепойдека выводил звенящим голосом:
- Цензео Картхагинем эссе делендам. - Карфагинем, - не удержался Дима, даже перестав барабанить. - Да-а-а. Это я из... Это я по-гречески прочитал... Да-а-а. Дима забарабанил. - Это оборот, Метр Ритмович? - Господа, давайте просто Метр! - Хорошо, - посыпалось отовсюду. - Итак. В каком падеже у нас это слово? - В Akkusativ, - выскочил Силен Бараныч. - Не аккузатив, а akkusative. С неметчиной будем бороться, искоренять. Прахманн напрягся. - Я никакого отношения к немецкому не имею, - оглядываясь, оправдывался Силен Бараныч. - Очень жаль, - мрачно отпустил Прахманн. - Я вот тоже, сколько не учил... - Да, мы с Метрашей сошлись - не даeтся немецкий, хоть душу вон, - гнусавил Лигурин. - Очень жаль, - упорно повторил Прахманн. Зазвонил телефон. Сбили тему. - Ну, ладно. Тогда на сегодня закончим. Может быть чаю, господа? - О-о-о! Хозяйка в сером пеплосе подавала. Сам Метр Ритмович в холщeвой рубахе, отдалeнно напоминавшей не то тунику, не то тогу, выпятив живот, насколько это было возможно, возлежал в рабочем кресле.
Силен Бараныч, не вытерпев, наконец вскочил, едва не подавившись своим вопросом:
- Метр Ритмович, ой, да, простите, Метр, а за что вы любите, к-ха, к-ха, спасибо, Дима. За что вы любите Римлян, к-ха, простите.
Силен Бараныч прокашлялся и наступила тишина. Пепойдека держал паузу. Перекатившись с бока на бок и погладив бороду, он тихо и в то же время отчeтливо произнeс:
- Они умели жить! Любимый ученик отреагировал первым: "Да-а-а, это правда!" Тогда и Силен Бараныч захлопал глазами по сторонам, улыбаясь и покачивая в знак одобрения головой.
Наташа вытащила карты и начала раскладывать пасьянс. Метр Ритмович, лоснящийся от выпитого чая, полулeжа в кресле, мягко улыбаясь, пропел: "Tu ne, м-м, па-па-ба-ба, Leuconoe...* Помните?"
- Конечно, - погундосил Лигурин, - ты гадать перестань...
- Вот, чем больше читаю, тем больше убеждаюсь, что самый великий поэт Гораций!
"Греческий или латинский?", - судорожно вращая мозгами, прикидывал Силен Бараныч.
- Да-а-а, - протянул Лигурин. - Обо всeм сказал. Причeм как сказал!
Опять установилась тишина, правда, не абсолютная. У Силен Бараныча пробурчало в желудке, он eрзнул, огляделся и, покраснев, уткнулся в текст. Прахманн что-то чертил в тетрадке: цифры, фигурки, крестики. Дима заучивал очередную пословицу. За время обучения он выучил их уже штук 200 и теперь искал новые. Иногда случалось, что он долго бился над какой-нибудь поговоркой и, наконец, побеждал, а наутро оказывалось, что знал еe раньше и, причeм, наизусть. Но он не унывал, а методично двигался вперeд, помогая себе однообразными движениями тела и головы.
Лигурин-красавец зачарованно смотрел на тонкие Наташины пальцы и не удержался: попросил нагадать ему судьбу.
Метр Ритмович подумал: "Уж нет ли между ними чего?" Но улыбнулся своей мысли и погладил бородку.
Вышла Лигурину какая-то чепуха: удар на длинную дорогу. Все посмеялись, а он как-то особенно посмотрел на Наташу.
"А может что-нибудь и есть", - подумал Метр Ритмович, а вслух произнeс:
- Господа, а не провести ли нам последнее в этом году занятие на природе?
- Очень хорошо, - подхватил Силен Бараныч. - Почитаем Марка Тулия! Я куплю вина, накроем стол! - Конечно, по-моему, все согласны, - чуть не скакал Силен Бараныч. - Ну, тогда до следующего раза! Вдруг за окном раздались крики "Ура!" Детские, женские, пьяные. И чeрное небо осветилось едким цветным заревом.
- Circulem et panem*, - кряхтя и вставая с кресла, пропел Метр Ритмович.
- А что это такое? - скакнул осмелевший Силен Бараныч.
- Господи, хлеба и зрелищ, - появился Дима и опять погрузился в пучину ритмов.
- Всe как во времена Горация! Мир стоит, - поправляя сбившуюся с одного плеча холстину, торжественно объявил Пепойдека.
