Unknown - i 1cd2928cc9eb1168

Мгновение я обдумываю варианты, а дальнобойщик позади меня задирает платье

вверх по бедрам. Он прижимает ладонь к моей спине, заставляя упереться животом в

царапающее зеленое сукно. Паника парализует мое тело, и мужчине этого достаточно,

он успевает раздвинуть мои ноги и встать между ними, отбирая у меня возможность

сопротивляться.

Когда его пальцы забираются под мое белье, скользя по расщелине между ягодиц

от попки к лону, сильная дрожь сотрясает мое тело. Я смотрю на девушку на другом

конце стола. Она сдалась. Слезы текут из уголков ее глаз, капая на всклокоченные

волосы, в то время как нападающий заламывает ей руки и толкается в нее.

Меня охватывает злость, заставляя закипеть мою кровь. Я в последний раз

смотрю на Коннелли. Его глаза широко распахиваются, когда он понимает мои

намерения. Мои глаза говорят ему все, что он должен знать. Я доберусь до тебя. Это

еще не конец. Затем я дотягиваюсь до кия, лежащего в центре стола, царапая пальцами

фетр.

Как только мои пальцы обхватывают его, я со всех силы дергаю его на себя,

вырывая руку из хватки дальнобойщика.

Коннелли сверлит меня взглядом, пьяная ухмылка изгибает его губы — реакция

на мои действия.

Затем кий касается моего насильника. Громкий хруст, и я полностью

высвобождаюсь. Освободившись, я слышу, как дальнобойщик вскрикивает:

- Блять!

Я переворачиваюсь и приподнимаю ноги, затем обеими ступнями пинаю его в

грудь, толкая назад, пока он держится руками за лицо. Он пятится к столу, и Коннелли

ждет его там, чтобы закончить начатое мною. Он поднимает сломанный кий над

головой и начинает наносить удары по его по затылку, пока тот не перестает

шевелиться.

Переполох привлекает внимание оставшихся посетителей бара, которые тихо

замерли на своих местах. Я смотрю на девушку. Парень оставил ее и направился к

Коннелли.

9

Мир в красном, Книга Третья. Триша Вольф.

Он наносит удар по почке Коннелли, бросая его на пол. Стоя на коленях,

Коннелли взмахивает покрытым кровью кием и втыкает его в ногу дальнобойщика.

Поднявшись на ноги, он посылает стремительный удар дальнобойщику в живот, затем

в голову.

Сотрясаясь от бурлящего в крови адреналина, я бегу к моему обидчику, чтобы

проверить его пульс. Он жив. В чертовски глубокой отключке, но будет жить.

Вдруг до меня доходит, что Коннелли теперь стал героем. И, в принципе, ему

может даже грозить ночь в тюремной камере. За рукоприкладство. Но как только

станет известно, что он защищал женщину от насильника, обвинения будут сняты... до

следующего проступка. Ему даже не нужно вознаграждение. Коннелли и так будут

хвалить в его отделе за проявленный героизм.

И я буду наказана.

Как только Куинн разузнает об этом, он поймет, что я задумывала. Работая под

прикрытием без разрешения на это. Я не получила разрешение, отправившись на

операцию самостоятельно. Я не уверена, будет он в ярости из-за того, что я

проигнорировала его приказ прекратить копать под Коннелли, или из-за того, что

поставила себя под угрозу.

Думаю, оба варианта.

Хриплый всхлип привлекает мое внимание. Официантка помогает девушке,

дергая ее за руку и натягивая ей на плечи разорванный топ. Один взгляд на них, и я

понимаю, что в полицию об этом инциденте никто не сообщит. Проститутка не хочет

иметь дело с правоохранительными органами, как и работники бара.

Здесь закон считается большим врагом, чем насильники.

Я пытаюсь сосредоточиться на своем выражении лица, чтобы оно было похоже

на испуганное, как и у двух других женщин. Хотя я знаю, что мне не одурачить

Коннелли, но я должна продолжать играть свою роль, пока точно не буду уверена в

том, что произойдет дальше.

Коннелли не отбросил бильярдный кий. Это улика, и он специалист, который

знает, что влекут за собой улики. Он берет его с собой, подходит к своему столику,

забирает бумажник и бросает купюру на стол. Он ни на кого не смотрит, пока

покидает бар.

Когда волна адреналина стихает, моя рациональная сторона возвращается в игру.

Я не уверена, хорошо или плохо, что я освобождена. Я месяц изучала Коннелли.

Работала над профилем, чтобы понять его характер, и его сегодняшние действия

полностью сводят на нет всю проделанную мной работу.

Что может быть хуже, чем неспособность предугадать следующий шаг убийцы?

Понимание того, что ты и убийца являетесь единственными, кто знает правду.

Я бы могла рационализировать его линию поведения в данной ситуации,

объясняя ее тем, что склонность к доминированию побудило его действовать против

собственных природных импульсов. Он заклеймил меня и отказался позволять

другому мужчине осквернять свою собственность.

Если бы он понял, что я являюсь самозванкой, то вряд ли бы это стало

мотивацией для его действий. Но существует нечто в этой игре, что перевешивает его

нужду – это его инстинкт выживания.

Те, кто упиваются властью, забирая чужие жизни, ценят и защищают свои

собственные с таким неистовством, подобным которому мать защищает ребенка.

Отстраняясь от этих мыслей, я пытаюсь взять себя в руки. Поправляя платье, я

натягиваю его на бедра и приглаживаю растрепавшиеся волосы по плечам. Неловкая

тишина, наполняющая бар, преследует меня, пока я иду к столу, чтобы схватить свой

клатч, а затем направляюсь к двери. Я не вернусь в этот бар, как и Коннелли.

10

Мир в красном, Книга Третья. Триша Вольф.

Прежде чем покинуть придающий спокойствия свет, исходящий от фонарного

столба, я достаю телефон из сумочки и тыкаю большим пальцем по экрану, готовясь

нажать экстренную кнопку.

Арендованная машина, припаркованная на стоянке, подтверждает мой рассказ о

проблемах с ней, но и дополнительно позволяет сохранять мою анонимность.

Нажимая на кнопку под ручкой дверцы, я чувствую охватывающее меня жуткое

ощущение опасности.

Открыв дверь, я уже почти одной ногой в салоне машины, но внезапно ощущаю,

как мою шею обхватывает петля веревки. Шок захватывает меня, и я начинаю

задыхаться, но я была готова к этому; я зацепилась за эту единственную, почти

мимолетную мысль, пока готовилась потерять способность дышать. Я подготовилась,

чтобы отвлечь его своей попыткой схватить веревку, и сосредотачиваюсь на телефоне,

двигая большим пальцем по экрану.

- Я тоже изучал тебя.

Его голос звучит как низкий скрежет, когда он обхватывает рукой мое запястье.

Прежде чем я успеваю нажать кнопку, Коннелли прижимает мою руку к машине.

Телефон падает на гравий.

Я зажмуриваюсь, пытаясь дышать сквозь сжимающуюся на горле веревку.

Он закрывает дверь, затем притягивает меня к своей груди и оттаскивает от

машины. Внезапная утрата освещения салона погружает нас в темноту. Стрекотание

сверчков, кажется, усиливается, становится более враждебным, словно насекомых

встревожило вторжение незваного гостя в их лес.

Мой каблук зацепляется за корень. Туфля потеряна где-то на сырой земле. Я

концентрируюсь на том, чтобы сохранить вторую на месте, возможно, она послужит

мне оружием. Как только мы оказываемся вдали от посторонних глаз, скрытые от бара

за высокой травой и деревьями, я напрягаю колени. Влажная земля холодит и царапает

мою кожу. Он ослабляет веревку достаточно, чтобы я смогла беспрепятственно

дышать. Я всасываю запах грязи и влажного лета, заполняя легкие кислородом.

Давление острого предмета на талии заставляет меня вздрогнуть от рефлекса.

- Это совсем не твой стиль, - говорю я, пытаясь выиграть время, чтобы заставить

его говорить.

Сделать хоть что-нибудь, чтобы он не использовал этот нож.

Лезвие пропадает, но веревка снова затягивается вокруг моей шеи. Кровь со

свистом накатывает на уши, и давление в глазах увеличивается. Мои пальцы

впиваются в грубую веревку, пытаясь подарить мне возможность сделать вздох под

плотно стягивающим шнуром. Затем, когда я ощущаю страх от того, что могу

потерять сознание, он ослабляет хватку.

Веревка скользит по шее, и я хватаю ртом столько воздуха, сколько могу,

ощущение удушения все еще стягивает горло.

Я вижу, как его ботинки появляются в поле моего зрения, лунный свет

отражается от наполированной черной кожи. Я держу голову опущенной, когда он

останавливается передо мной.

- Есть свидетели, - говорю я.