Не надо печалиться, вся жизнь впереди! (сборник) - Рождественский Роберт Иванович

«В поисках счастья, работы, гражданства…»

В поисках счастья, работы, гражданства странный обычай в России возник: детям    уже надоело рождаться. Верят, что мы проживем и без них.

Август девяносто первого

Небо в грозовых раскатах. Мир, лоснящийся снаружи. Мальчики на баррикадах яростны и безоружны… Час    нелепый и бредовый. Зрители на всех балконах. Кровь на вздыбленной Садовой. Слезы Бога на погонах… Скрежет голоса цековского и —     «для блага всех людей» путч на музыку Чайковского. Танец мелких лебедей.

Позавчера

Пятидесятый.    Карелия.       Бригада разнорабочих. Безликое озеро.    Берег, где только камни растут. Брезент, от ветра натянутый,    вздрагивает и лопочет. Люди сидят на корточках. Молча обеда ждут. Сидят они неподвижно.    Когда-то кем-то рожденные. Ничейные на ничейной,    еще не открытой земле. Нечаянно не посаженные. Условно освобожденные. Сидят и смотрят, как крутится    крупа в чугунном котле.

«Ночью почти что до центра земли…»

Ночью почти что до центра земли площадь единственную подмели. Утром динамики грянули всласть, и демонстрация началась!.. Вытянув шеи, идет детвора, — «Светлому будущему — ура-а!» Стайка затюканных женщин. И над — крупно: «Да здравствует мелькомбинат!..» «Нашему Первому маю – ура! Интеллигенция наша да здра…» Вот райбольница шагает. А вот — Ордена Ленина Конный завод… …Следом какая-то бабушка шла. С ярким флажком. Как машина Посла.

«Наше время пока что не знает…»

Наше время пока что не знает    пути своего. Это время безумно,    тревожно       и слишком подробно… Захотелось уйти мне в себя,    а там – никого! Переломано все,    будто после большого погрома… Значит, надобно заново    связывать тонкую нить. И любое дождливое утро встречать первозданно. И потворствовать внукам. И даже болезни ценить… А заката не ждать. Все равно, он наступит нежданно.

«Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест…»

Булату Окуджаве

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест. Я тащил на усталой спине свой единственный крест. Было холодно так, что во рту замерзали слова. И тогда я решил этот крест расколоть на дрова. И разжег я костер на снегу. И стоял. И смотрел, как мой крест одинокий удивленно и тихо горел… А потом зашагал я опять среди черных полей. Нет креста за спиной… Без него мне еще тяжелей.

«Может быть, все-таки мне повезло…»

Может быть, все-таки мне повезло, если я видел время запутанное, время запуганное, время беспутное, которое то мчалось, то шло. А люди шагали за ним по пятам. Поэтому я его хаять не буду… Все мы — гарнир к основному блюду, которое жарится где-то Там.

«Ламца-дрица, гоп-цаца!..»

Ламца-дрица, гоп-цаца! Это – сказка без конца… Трали-вали, вали-трали. Ах, как нам прекрасно врали! Ах, как далеко вели «ради счастья всей Земли!». Трали-вали, трали-вали… Ах, как гордо мы шагали! Аж с утра до темноты шли вперед,    раззявив рты. Флаг пылал, над нами рея… Золотое было время! Время    тостов и речей. Век дотошных стукачей… Ведь еще почти намедни ах, как смачно нас имели! (Десять пишем, два в уме), — оказались мы в дерьме. В нем теперь сидим и воем, как когда-то под конвоем. Ламца-дрица, гоп-цаца… Нам бы выка- рабка- тца!