Майкл Каннингем - Плоть и кровь

Однако Зои ничего со своими волосами делать не желала. В них обитало нечто весомое, путаное, и ей хотелось его сберечь.

После окончания школы она и Транкас вместе снимали квартиру, однако Транкас уехала, и теперь Зои жила со своими друзьями Фордом и Шэрон в четырехэтажном доме без лифта, который стоял на Восточной Третьей стрит, прямо напротив штаб-квартиры «Ангелов ада». Транкас перебралась в Орегон, у нее там приключилась любовь — с тремя женщинами сразу. Зои работала в магазине одежды «секонд хенд», помогала заходившим в него людям решать, купить им или не купить старое вечернее платье, шелковую шаль, гавайскую рубашку. Мускусный душок старой одежды въедался в ее кожу, она пристрастилась к вечерним горячим ваннам, к ароматическим маслам, позволявшим ей опять ощутить себя новой и свежей. Приходя домой, Зои курила травку и пила вино с Шэрон, работавшей официанткой, и Фордом, уличным гитаристом. Она украшала стены своей спальни дрянными портретами неведомых ей людей, накрывала настольную лампу цветными шарфами. Зои жила в Нью-Йорке совершенной Алисой, думая, что когда-нибудь она еще вернется в другой мир. К огородам, школьным учебникам и стираному белью на веревках. Пока же у нее были тихие друзья, не требующая усилий работа и зарплата, которую она получала в конверте. Был секс с мужчинами, которые могли оказаться кем угодно. Была «кислота» в Центральном парке; были шприцы с «кристаллом», позволявшие ей пронизывать тягостные часы, как нитка пронизывает игольное ушко. Она уже знала, что может себе позволить. Девочкой Зои жила в доме родителей и смотрела по телевизору, как сыновья и дочери старой эры танцуют, обряженные в выброшенное кем-то тряпье с нашитыми на него кусками флага, с вплетенными в волосы цветами. Ко времени, когда она выросла, надежды их успели поблекнуть, бездумная вера в то, что человек может вести невинную жизнь среди животных, утратилась. Зои и оплакивала кончину прежнего будущего, и не оплакивала ее. В ней было слишком много вожделения, слишком много электроцепей перегорало в ее мозгу, чтобы она могла жить, выращивая дурь да кормя козочек и кур. Ей требовались настоящие лесные опасности, а пастбища и скотные дворы слишком напоминали самые обычные дома.

Кассандра заглянула к ней, как раз когда она размышляла об этом. Кассандра иногда заходила к Зои. В дневное время она женской одежды не носила. Появлялась в обычном своем виде — кожа да кости, редкие рыжие волосы. В просторных брюках цвета хаки, слишком больших для нее рубашках, иногда с браслетом, может быть, двумя на руке.

— Ну, что слышно, голубка? — спросила она, усевшись с чашкой кофе за кухонный стол. В мужской одежде Кассандра казалась более женственной. В платьях и париках она походила на мужчину в платье и парике.

— Познакомилась с одним пареньком, — сказала Зои. Она всегда старалась держать для Кассандры в запасе историю-другую.

— Расскажи.

Кассандра сидела, опершись острыми локотками о скатерть, глядя на Зои поверх чашки, точно чья-то практичная жена.

— Ну, мы познакомились в парке Томпкинс-сквер, — начала Зои. — Я курила баш у оркестровой раковины, а он бросал собаке фрисби.

— Мужчины с собаками, — сказала Кассандра, — люди, как правило, надежные, но в койке не бог весть что.

— Собака подошла ко мне, милая такая собака, дворняга, я ее погладила, и мы с ним разговорились.

— И что он собой представляет?

— Приятный. Такой, знаешь, девственный. Любит словечко «класс!».

— И все?

— Нет. Произносит фразы вроде «Класс! Ты прямо на людях баш куришь?» или «Какие у тебя бусы клевые, класс!». Похож на десятилетнего мальчика, которому вдруг исполнилось двадцать пять.

— О, таких я знаю только издали. К гадким старым трансвеститам они и на пятьдесят ярдов не подходят.

— Мы докурили мою трубочку, потом стали вместе играть с собакой и фрисби.

— Ты давай переходи прямо к сексу, а то как-то скучно становится.

— Мы оба вспотели, он снял рубашку.

— И что ты увидела? — спросила Кассандра.

— Симпатичное тело. Худое. Вроде как мальчишечье, с крохотными сосками. Мне понравилось. К мускулатуре я равнодушна.

— Вы, правильные девицы, это просто чудо что такое. Неудивительно, что все вы замуж выходите. Это ведь только мужчины залезают в собственные задницы в поисках совершенства и пропадают в них навсегда, верно?

— Не знаю, — ответила Зои. — За этого парнишку я замуж не пошла бы.

— Ну и ладно. Так ты его домой привела?

— Угу. Сказала, что живу совсем рядом, что он может, если ему хочется, принять у меня душ.

— Умница, — сказала Кассандра. — Ну чисто лев, закогтивший газель.

— Всего лишь потаскушка, — отозвалась Зои. — И ничего тут не попишешь.

— Стало быть, ты привела его домой.

— Ну да. Он принял душ, а дальше — сама понимаешь.

— Бог ты мой, а собаку-то он куда дел?

— Я выдала ей миску с водой, и она тихо-мирно лежала в гостиной. Хорошая собака.

— А каков он в койке? — спросила Кассандра. — Расскажи мамочке.

— Милый. Правда, уж больно скорый. Слишком скорый для меня. Но приятный. Как кончил, сразу заснул. Скатился с меня и, по-моему, заснул, еще не упав на матрас.

— Ну а что я тебе говорила? — сказала Кассандра. — Мужчины с собаками.

Кассандра шила на заказ женские платья и играла в пьесах, которые ставились в подвальных клубах. Звездой она не была. Изображала служанок, рабынь или лучших подруг главных героинь. Зои всегда ходила посмотреть на нее. В «Синей бороде» Кассандра играла обреченную на смерть жену, которая стоит перед расписной картонной дверью и произносит: «Ах, мой господин предостерегал меня, чтобы я никогда не переступала порог этого сокрытого в глубинах замка заброшенного святилища, но я просто должна узнать, что кроется в нем». В мюзикле «Анна Каренина, или Ночной поезд» пела в хоре: «Не могу разлюбить моего мужчину», а в «Тайнах империи Чон» выходила на сцену в кимоно и произносила: «Император избрал Винг-Ли в наложницы, которая родит ему наследника и вознесется с ним в царство покоя, что лежит за Синими горами, так что давайте, девочки, ноги в руки и мотайте отсюда».

Зои всегда аплодировала ей — с гордостью и тайным, острым смущением. Она любила Кассандру. И смутно тяготилась ею. Чувствовала себя и польщенной и приниженной тем, что Кассандра повсюду рассказывает о ней как о девушке, добившейся свободы. Не благовоспитанной и не заурядной. Временами Зои удавалось именно такой и быть. Временами же хотелось лишь одного — спать в белой спаленке, пока Кассандра и какая-то другая Зои бродят по улицам, сверкающим всем тем, к чему тяготеют их души.

После спектаклей Кассандра и Зои вместе выпивали. Клубы были темны, как лед, и наполнены застарелыми запахами, гнилым душком, которым веяло от стоявших в глубине магазина Зои баками с еще не постиранной одеждой. Кассандра представляла ее своим подругам:

— Это моя девочка, да, леди, настоящая, на сто процентов. Моя протеже — роскошная, правда?

Все соглашались: роскошная. Но кто мог сказать, что они думали? Зои отстраненно сидела у стойки бара — в темной одежде, с черненными сурьмой, к которой она пристрастилась в последнее время, веками. Прихлебывала пиво, прислушивалась к разговорам. Собственно, в разговорах, как таковых, мужчины в женских платьях не нуждались. Они давали собственное представление и нуждались только в зрителях.

— Знаете, чему я завидую? Маленьким ножкам. Представляете — войти в магазин и просто купить пару туфелек, которые тебе приглянулись.

— Если честно, дорогая, ничего более тоскливого я и придумать не могу. Это так просто, в магазин любая дура может зайти. А я люблю задачи посложнее. Отыскать красивые туфельки тринадцатого размера — вот это достижение, которым девушка вправе гордиться.

— Ах-ах. А вот эта пара, которая у тебя на ногах, не она ли еще на прошлой неделе свисала со столба, торчащего перед обувной мастерской?

— Чья бы корова мычала. Лапонька моя, полиция все еще пытается понять, кто утянул парочку каноэ с озера в Центральном парке, однако на моих устах лежит печать молчания.

Надолго Кассандре и ее подругам Зои нужна не была. Она прощалась с ними и уходила, оставляя их болтающими и посмеивающимися. Кассандра провожала ее до двери бара.

— Спасибо, что пришла, ангел.

— Хороший был спектакль, Кассандра.

— Ну, есть причины, по которым можно сказать о нем: шумный успех, — а есть и такие, что объясняют, почему на него почти никто не ходит. Позвони мне.

— Ладно.

— Но не слишком рано.

— Ни в коем случае.

Приходя к ней под вечер в брюках и футболке, Кассандра усаживалась за кухонный стол и принималась собирать с него кончиком пальца крошки. И говорила:

— Вы бы, деточки, прибрались здесь немного, а то у вас скоро тараканы плодиться начнут.

Иногда Зои думала, что ей стоит обзавестись хоть каким-нибудь планом на будущее. Стремлением к чему-то, что позволило бы ей давать на вопрос: «А чем вы занимаетесь?» — ответ получше, чем: «Опиумные суппозитории изготавливаю» или «Да играю тут на пятом этаже на басе». Самый приметный ее талант состоял в том, чтобы просто жить, и порою ей казалось: этого довольно. Порою же она думала: я свидетельница. Я здесь для того, чтобы наблюдать за происходящим.