Сьюзен Янг - Отель
Музыка умолкает.
***
День похорон моей мамы был самым ужасным днём в моей жизни. Я помню его только маленькими отрывками, целиком же он скрыт под вуалью горя. У меня не было никакой чёрной одежды, которую можно было бы надеть — да я даже парные носки найти была не в состоянии. В итоге, пришёл Райан, принёс что-то, что передала его мама, и одевал меня, словно безжизненную куклу, в то время как я уливалась слезами до тех пор, пока не заболели глаза. Отца я не видела всё утро. Если честно, я не видела его с того дня в больнице, когда нам сказали, что мама умерла от сердечного приступа. Они изо всех сил старались сообщить нам об это помягче. Как будто от этого наше горе стало бы меньше.
А потом… я шла вдоль прохода церкви, так сильно схватившись за Дэниела, что потом на его руке остались синяки. Его голубые глаза покраснели от слёз, как и кончик носа. Хотя он старался сдерживаться, как мог, сжимая губы с такой силой, что, казалось, это даже причиняло боль. Друзья моей мамы, увидев его, ударились в слёзы. Дэниел держался — если бы он сдался, это бы ещё больше разорвало их сердца.
Я не разговаривала во время похорон, только едва помню, что видела нашу бабушку и пожилую женщину, что держала маму за руку в кофейне. Когда мы с Дэниелом вернулись домой, я поднялась наверх. Зашёл Райан, чтобы проверить моё состояние, но и он через какое-то время сдался, поцеловав меня в висок перед уходом.
— Каждый день — это дар, Одри. Не давай им пропадать впустую, — сказал он.
Со смерти мамы я проживала зря каждую минуту своей жизни, желая избавления. Но сейчас желание у меня лишь одно — избавиться от этого кошмара и вернуться к жизни. Мы не можем остаться в «Руби»; теперь я это понимаю. Но и без своей семьи, без Дэниела, я никуда не уеду.
***
Я открываю глаза, словно от шока, у меня по-прежнему всё болит. Но как только боль проходит, туман перед глазами рассеивается. Меня вновь окружают красные и серые цвета «Руби», я лежу на толстом ковре рядом с дверью номера 1336. Музыки больше не слышно.
Сначала мне трудно понять, смогу ли я пошевелиться, парализовано ли до сих пор моё тело. Попробовав передвинуть ногу, я облегчённо выдыхаю, когда она слушается меня. Ухватившись за дверной проём, поднимаюсь, пошатываясь из стороны в сторону из-за сломанного каблука, но мне удаётся сохранить равновесие. Тяжело сглотнув, оглядываюсь по сторонам. Боли больше нет, но призраки воспоминаний так и летают вокруг меня. Призраки. Широко раскрыв глаза, я, развернувшись, вижу, как стены «Руби» действительно дышат. Они дышат! Но вот что-то меняется.
Краски становятся тусклыми, цвет ковра блекнет. То, что совсем недавно было едва уловимым, теперь предстаёт передо мной в полной ясности. Я думаю о своём теле на краю дороги. О помощи, которая приедет. Здесь время идёт медленнее. Я не могла бы оставаться живой, лёжа на обочине, в течение двух дней. Но как долго я там находилась? Как долго я пробуду здесь?
Я поднимаю глаза на дверь номера 1336. Если мне удастся подняться сюда с Дэниелом, сможет ли он вернуться вместе со мной? Сможет ли прийти в сознание? Я захлёбываюсь рыданиями, представляя его там, на дороге, одного. Холодного. Мёртвого.
И своего отца, заблокированного внутри салона ремнём безопасности. Я закрываю лицо руками, отчаяние охватывает меня, душит. Мой отец, пусть и нечаянно, спровоцировал аварию. Не об этом ли вспоминал сегодня Дэниел, когда просил меня не доверять папе? Ведь именно папа привёл нас в «Руби»… старается ли он удержать нас здесь?
Я роняю руки вниз, почувствовав решимость. Меня трясёт, но нет времени оплакивать свою судьбу. Вновь поддаться этой жалости к себе, которая и стала причиной нашей семейной поездки. Я направляюсь к лифту, чтобы спустится вниз, но тут ловлю в зеркале своё отражение. На мне по-прежнему одежда Кэтрин, каблук всё так же сломан. На вечеринку в таком виде меня не пустят, и уж точно я не попаду туда без своего приглашения. А если устрою сцену, меня, скорее всего, запрут под замком, и шанс будет упущен.
Я устремляюсь в свой номер, а когда открываю дверь, увиденное потрясает меня. От светильников исходит приглушённый свет, на комоде горят свечи. Пахнет ванилью и домом — тот же запах, что я почувствовала в подвале в первый наш день здесь. На моей кровати лежит большая белая коробка, на крышке красуется аккуратный кроваво-красный бант. Дверь за мной захлопывается, когда я делаю робкий шаг внутрь комнаты. Что, чёрт возьми, всё это означает?
Трясущейся рукой я тяну за ленту, чтобы развязать бант. Страх грозит свести меня с ума, но я подавляю его. Уничтожаю его. Мне нужно продолжать и закончить начатое.
Я сдвигаю крышку коробки, разворачиваю обёрточную бумагу, и передо мной предстаёт потрясающее красное платье, прекраснее которого мне видеть не приходилось. Даже в полутьме его ткань переливается. Сердцевидная линия выреза, мягкие переходы материала. Под платьем я нахожу туфли на высоких каблуках и с ремешками.
Рядом с коробкой лежит простой чёрный конверт. Наверное, моё приглашение на вечеринку. Кеннет сказал, что распорядился доставить его в мой номер, но, думается мне, его принесли вместе с нарядом. Папа упоминал, что его костюм был предоставлен ему отелем. Как, наверняка, и костюм Дэниела. Я, не торопясь, поднимаю конверт и осторожно ощупываю его.
На лицевой части белой ручкой аккуратно выведено моё имя. Выглядит очень изысканно. И старомодно. Поддев пальцем край, я открываю конверт. В нём напечатанное на машинке приглашение, никаких рукописных надписей.
Официальное мероприятие
Имеем честь пригласить Вас на вечеринку, посвящённую первой годовщине отеля «Руби», которая состоится в бальном зале в 21:00. При себе иметь приглашение.
— Да пошли вы, — бормочу я себе под нос и бросаю конверт обратно на кровать.
Взяв в руки платье, я прикладываю его к себе и оценивающе смотрю на своё отражение в зеркале. Похоже, платье должно мне подойти, и это меня не удивляет. Интересно, надевал ли его кто-то до меня? Лежала ли эта девушка на обочине дороги, как я?
И тут до меня доходит, что я призрак. Призрак того, кто даже ещё не умер. Это имеет какое-то значение для остальных? Для моей семьи, или Элиаса? Кто тогда они?
Откуда-то из коридора вновь начинает играть едва различимая музыка, маня меня обратно. Но я трясу головой, оставаясь сосредоточенной на своей задаче.
— Нет, без брата я никуда не уйду, — говорю я и оглядываю комнату, ощущая присутствие «Руби».
— Ты не можешь удерживать его, — обращаюсь я к стенам. — Как и меня.
Музыка, доносящаяся из коридора, утихает, и моя злость сменяется печалью. Возможно, я не вернусь домой. То, что это может оказаться реальностью, пугает меня, и я быстро снимаю свою одежду и надеваю красное платье. Расправив ткань на бёдрах, проскальзываю в туфли. И тут же пошатываюсь, потому что они оказываются выше тех, что одолжила мне Кэтрин.
После долгих колебаний, я разворачиваюсь в зеркале, и моё отражение лишает меня дара речи. Оно совершенно, даже без всяких на то усилий. Никогда ещё, даже на выпускном балу, после долгих часов подготовки, мой внешний вид не был таким безупречным. Волосы — такими роскошными. На моих губах начинает расползаться улыбка, но тут я отступаю от зеркала и осуждающе оглядываюсь по сторонам.
— Так вот что ты делаешь? — выкрикиваю я. — Подкупаешь красивой картинкой? Делаешь идеальным то, что на самом деле далеко от идеала?
Я пялюсь на себя в зеркало, ожидая, когда появлюсь настоящая я, в ушибах и ранах. Но ничего не происходит. Нет уж, этим меня не заманить! Я хватаю свой мобильник с прикроватной тумбочки и со всей силы бросаю его в зеркало, осколки которого разлетаются по всей комнате.
Выдохнув, я смотрю вниз. Телефон светится — хотя он был разряжен. Как такое возможно? Ведь на самом деле меня здесь нет. В верхнем левом углу экрана иконка папки с фотографиями.
На глаза начинают наворачиваться слёзы, я подбираю телефон и сажусь с ним на краешек кровати, стараясь не задеть куски стекла. «Не смотри», — шепчет мне моё сознание. Мой большой палец на секунду зависает над иконкой, и вот я уже открываю альбом с названием «Нет».
Увидев первую появившуюся фотографию, я не выдерживаю, по лицу бегут слёзы. За две недели до её смерти, мы с мамой поехали в торговый центр, в парикмахерскую. На фото мы сидим на переднем сидении машины, я держу телефон правой рукой, наши головы прижаты друг другу. Мама надула губы, сомневаясь относительно нового, более тёмного, цвета своих волос. Мои губы округлились в театральном изумлении в духе «О, уже снимают!» Когда я развернула телефон, чтобы показать ей фото, мы обе смеялись до слёз. И она попросила меня пообещать не выставлять это в инстаграм. Сказала, что выглядит ужасно.
— Я отрекаюсь от тебя, — продолжая смеяться, сказала мама. — Посмотри, я похожа на куклу из «Маппет-шоу»!
— Ты прекрасна, — говорю я сейчас, мысленно проигрывая тот наш диалог. Окунувшись в воспоминания, я чувствую запах её духов, слышу её голос. Словно я снова там. Или она здесь. — И ты по-прежнему куда красивее, чем мама Райана, — добавляю я.
