Артем Веселый - Гуляй Волга
Государева Москва жила в горе. Последние проигранные войны вконец разорили казну, пошатнулась торговля, – большинство лавок в Китай-городе были заколочены досками, разорившиеся купцы сидели по тюрьмам или ударились в бега. Пожарами подняло Яузскую и Замоскворецкую слободки, одичавшие собаки бродили по пожарищам, выискивая и пожирая горелую падаль и человечину. Народ, спасаясь от голодной смерти, расползался и разбегался из Москвы на все стороны. Казаки с сибирскими вестями приехали кстати.
За обедом повеселевший царь подробно о делах сибирских выспрашивал да подливал гостям в кубки, а себе в чашу душистую романею.
– Были мы, государь, во всяких твоих службах и службишках – и в пешей, и в конной, и в лыжной, и в стружной, и в пушкарях при взятии Казани, и у строения городов, и у сбора ясака, и в толмачах, и в вожах, и у проведывания новых землиц, и у подведения неверных под твою, царь, руку...
– Ведомо мне по всей истине, как вы, злоумысля и преступя многое крестное целование, купцов на Волге грабили, послов наших побивали, городки и острожки и черные слободки жгли, казну нашу всяко разоряли и множество православных христиан до сущих младенцев саблями секли и иные непотребства творили.
– Мы, государь, свою славу худую омыли кровью и службой своею. За нашу службишку и кровь, и радение, и за нынешний поезд пожалуй нас, государь...
– Бог с вами, прощаю! Все вины ваши покрываю своею милостью. Как, по велению божию, царство Сибирское вы забрали, пошлю к вам воевод с войском, попов, иконы, книги и колокола и все церковное строение. Вы верою укрепитесь. Наша Христова, православная вера – всем верам вера. Служите мне содружно и будьте готовы ударить против недругов, непослушников и изменщиков, кои зломыслием своим оплели меня, как паутиною... Говорят: которая земля перестраивает обычаи свои, та земля недолго стоит.
– Постоим за царя и за веру крепко, будем биться до смерти с недругами твоими, непослушниками и изменщиками!
– За храбрость вашу спасибо. Суд божий есть, и честь царева суд любит. Вы б, атаманы и казаки, помня свое обещание за царя и веру стоять и прежнюю свою службу и страдание, и крови казачьей в Сибири разлитие, – то с моими воеводами жили бы дружно и заодно укреплялись бы против ордынцев, сколько [158/159] всещедрый бог помощи подаст. На мою рать особенно не надейтесь, – нету у меня рати, всю растеряли глупые воеводы.
В глазу царском блеснула слеза. Уронив голову на грудь, он некое время молчал, потом снова заговорил:
– О рудах медных попечение имеем. Ввозим мы те руды из других государств, а у нас руд и своих много. Велел я Строгановым купцам приискать – они не нашли, а живут на дарованных землях, немалые прибытки от торговли получают, а о моем, государевом, деле не радеют. Чаю – Сибирь – край богатейший. Вы о тех землях прилежно проведайте и мне скажите. Строгановы таят выгодный торг для своей прибыли, выменивают соболя на жестяную пуговицу, земли у инородцев отнимают и от меня с Руси людей сманивают, сами хотят царями быть... Глядел рухлядь, привезенную вами, – добрые соболи, давно таких в руках не держивал. За подарки спасибо. Отдарками все отдарю и жалованьем пожалую, коли не станете заводить воровства да смуты. А чем будете скудны – одежой ли, обужей ли, боевыми ли припасами, – все дам, все дошлю и от себя Строгановым отпишу... Алексей! – позвал царь и постучал посохом в стену.
В дверях появился Адашев в монашеской скуфье, насунутой по самые брови.
– Алешенька, – обратился к своему наложнику царь, – вели казначеям отпустить на всю Ярмакову дружину жалованье за год. Казакам по пяти рублев на голову, есаулам и сотникам – по десяти рублев, атаманам – по полусотне. Пошлю сукна всем на штаны и на кафтаны. Подарю Ярмаку шубу свою да панцирь добрый, да саблю хоросанскую. Скажи дьяку Лукашке, чтоб отпустил атаману Ивану Кольцову два фунта ладану да сорок пудов пороху, вина церковного боченок, ящик свечек восковых да сто пудов свинцу. Сготовь подорожную грамоту: указываю пропустить казачьего атамана Ивана Кольцова с товарищи в Сибирскую землю, а ехать им на Вологду, Тотьму, Устюг. Посылать с ними от города до города провожатых по сколько пригоже, чтоб им было ехать от воров бесстрашно. И корм им и лошадям их давать, чтоб сытым быть и чтоб никакие нужды в дороге не терпели. В придорожных кабаках вином вволю поить. Воеводам острогов напиши особо: корму, лошадей и провожатых давать казакам тотчас, чтоб им ни в котором городе задержания и помешки не чинилось бы. Иди!
Адашев поклонился и вышел.
Царь – казакам:
– Сыскивайте по Сибири гулящих людей и верстайте их в ясачные, дабы ни избылых, ни прошатаев не было. Собирайте данье мехами, конями, златом и чем бог приведет. Народ сходен [159/160] с бородою: чем больше стриги, тем гуще будет расти. Ясаки присылайте за крепкой охраною каждый год к благовещенью дню. Знаю, наживались за вами грешки самоохотные, – да кто старое помянет, тому глаз вон. Ныне службу свою прямую мне покажите. Подарю вам свой серебряный кубок, всегда из него пейте да меня помните. А коли станете мне челом бить, а сами учнете не по моему слову ходить или сызнова пуститесь в разбой, тогда и ласка моя будет не в ласку...
День случился постный. На обед были поданы щи кислые, блюдо квашеной капусты, каша с конопляным маслом да сушеные венгерские сливы.
Казаки, отобедав у царя, пошли на радостях дообедывать в кабак.
Весть о покорении Сибири быстро распространилась по столице. В церквах – звон большой. Народ валил в Кремль поглядеть на послов. Купцы с ног сбились, рыская с хлебом-солью по всей Москве в поисках завоевателей.
А казаки, как с крестом, шли из кабака в кабак, везде зелено вино пили, денег ни грошика не давывали да еще затевали с голюшками кабацкими драки. Так, стоял кабачишка на яру, над Яузой-рекой, – Мамыка разыгрался да столкнул тот кабак под яр вместе с горланящими песни пьяницами.
Немало победокурили гостьюшки пока гостили, а там поднялись и – шарила.
Дорога полем
дорога лесом
ухаб
раскат
овраг
болото...
Да и Русью ехали с великим боем и озорством. В одном сельце грабили, в другом спускали награбленное за полцены. Под Тотьмою подняли на ура вотчину худородного князца Кубасова да батогами вымучили из старика двести рублей. В Устюге застрелили решеточного сторожа, ямщикам прогонов нигде не давывали, да накидали полны сани девичьей красоты и веревками укрутили – мчали русскую красоту в Сибирь на племя. Лай псов, лютая темень. Ломились в ворота.
– Отпирай!
Тихо.
Высадили ворота, чаканами высекли дверь.
– Здорово, хозяин! Жарь порося, щипли гуся! Перед ними стоял полуодетый мужик с лучиною в дрожащей руке и угрюмо бурчал:
– Гуся, порося... Сами на мякине сидим.
Мужика – плетью, мужик – за топор:
– Не балуй, казаки! [160/161]
По слободке бабьи визги, накрик. На колокольнице сполошный звон. К слободке, чая нивесть чего, со всей волости скакали верхами и в санях с топорами, вилами, дрекольем.
Казаки заперлись в избе и двое суток, пока было вино, сидели в осаде. Потом атаман вышел на крыльцо с бумагой в руках.
– Царев указ.
Мужики, что грелись у костров, стащили шапки и хмуро молчали.
Слободской поп вслух прочитал подорожную грамоту. Мужики в страхе разбежались. Однако седоглавый слободской староста сказал атаману:
– Не дуруйте, православные, а то из лесов наших живыми вас не выпустим.
– А чего вы, старик, ни кабака, ни б.... не держите?
– Живем по преданьям отцов и дедов.
Засвистали, поехали дальше.
И долго еще слобожане ахали, казаков вспоминаючи.
– Пятеро, а сколько от них грозы и страху приняли!
– Им, мил человек, тише ездить нельзя: Сибири громители.
– В чумной год народ такой лихости не видал. Слава богу что их пятеро, а не дружина целая, злее орды татарской.
Борзо гнали, а слух еще борзее летел: жители запирали дома, прятали девок, угоняли в леса скот, выставляли подводы, чтобы поскорее выпроводить незваных, непрошеных.
Во всех городках, слободках и деревнях, на пути стоящих, казаки вино и девичью красу пили да житьишко сибирское хвалили, чего ради много гулящих и беглых людей увязалось за ними: бежали за казачьим караваном пеши, гнали на уворованных лошадях, иные шли по слуху.
