Граф Рысев 2 (СИ) - Лёха
— Я передам, — и Игнат пошёл к машине про себя думая, при чём здесь вообще Сусликов? Он же не вышел к нему, а пришёл этот полковник. Ладно, задание он выполнил, его сиятельству наказ полковника передаст. Не его Игната дело в нюансах разбираться. Пускай его сиятельство сам решает, что с этим посланием Пумова делать.
Глава 19
— Ты обещал меня нарисовать, — Маша ковырялась в мясе, поглядывая при этом на меня.
— Доешь всё, что я тебе принёс, и сразу начну рисовать, — пообещал я, доедая свою похлёбку. Рана под повязкой жутко чесалась. Заживление едва ли не более неприятный процесс, чем получение раны.
— Я не хочу. Мне уже лучше, правда. — Несмотря на свои слова, Маша закинула в рот кусочек мяса, тщательно пережёвывая его.
— Есть такое слово «надо». Маш, ты будущий офицер, и должна гораздо лучше меня понимать, что такое дисциплина. Я-то простой художник, мне всё можно. А вот тебе нет. Так что просто съешь эту проклятую летягу и не будем вступать в дискуссию. Я, межу прочим, только благодаря им выжил. Правда, мясо долго потом есть не мог, но сейчас всё нормально. Я же не заставляю тебя питаться только ими, да ещё и без соли в течении нескольких месяцев.
— В меня не лезет. Я не привыкла есть столько, — она вздохнула и закинула в рот очередной кусочек.
— Тем не менее, постарайся. Тебе не так уж много осталось, а я пока приготовлюсь писать твой портрет.
— В обнажённом виде, — у Маши глаза загорелись. Не понимаю, почему она так хочет, чтобы я рисовал её голой.
Она старательно доела остатки варева и прислушалась к себе. Да, девочка. Твоим каналам сейчас значительно лучше. Их больше не разрывает эта отчаянная боль от переполнения, потому что они начали равномерно расширяться. Возвращая часть неиспользованной энергии в источник, объем которого тоже увеличился.
Унеся поднос с грязной посудой, я вернулся в комнату и принялся устанавливать мольберт. Рисовать Машу в блокнот, как я делал это почти всегда, не хотелось.
— Раздевайся и ложись, — сказал я, оттачивая карандаши.
— Как ложиться? — я поднял глаза и на секунду замер. Маша стояла передо мной полностью обнажённой.
— На бок, и руку над головой закинь. — Наконец, я отмер и принялся распоряжаться. Выбросив из головы все неприличные мысли, полностью погрузился в процесс создания картины. — Подвинься чуть-чуть правее.
— Вот так? — она тоже стала серьёзной. Я посмотрел, как играет свет и тени на её теле, и кивнул.
— Да, вот так. И бедра прикрой одеялом. Обнаженная натура не подразумевает пошлости, — добавил я.
— Ты так говоришь, будто можешь в обнаженной женщине невинную девушку изобразить, — Маша улыбнулась.
— Вообще-то, могу. Но, для тебя немного поздно об этом говорить, — я взял в руку карандаш. — Ну, а теперь, постарайся не шевелиться. Пока я набросок, по крайней мере, не завершу.
Работал я минут сорок. Работал вдумчиво и тщательно. За это время сделал только набросок с дополнительными линиями, и примерными границами света и тени. Наконец, удовлетворившись полученным результатом, положил карандаш на полочку.
— Всё? — спросила Маша, опуская руку.
— На сегодня да, — я подошёл к кровати и поставил на неё одно колено. — Обычно я быстрее рисую. Но, похоже, когда я называл тебя своей музой, то нисколько не преувеличивал.
При этих словах все мои музы в голове возмущенно начали вопить, но я шикнул на них. Достали, будете мешать, найду хорошего мозгоправа, и он сотрет вас всех к демоновой бабушке из моей головы. Они дружно заткнулись и затаились, предоставив мне возможность не обращать на них внимания.
— Покажи, что получается, — попросила Маша.
— Ты, конечно, можешь посмотреть, но я всё же хочу сначала закончить, — я говорил предельно серьёзно. — Мне уйти в другую спальню? — Хоть я и говорил себе, что не собираюсь больше спать в библиотеке, но всё же решил дать ей шанс отказаться.
— Нет, — она покачала головой. — Только вот слуги…
— Они знают. Настасья сразу поняла, когда я к тебе голый по пояс завалился, — я схватил одеяло, прикрывающее её бедра и потянул на себя. — Надо будет тебе каналы прокачать, чтобы не дёргаться каждый раз. Нам ещё повезло, что летяги не все пошли на корм той чувырле, которую я приговорил, когда на них охотился.
— Эта рана… — она обеспокоенно посмотрела на мою перебинтованную руку.
— Ерунда, почти зажила. — И я начал расстёгивать ремень. — Когда мы сообщим родственникам?
— Ты предлагаешь сделать это прямо сейчас? — Маша поднялась на колени и отвела мои руки от ремня, начав расстегивать его сама.
— Нет, — я прикрыл глаза. — Точно не сейчас, — и погасил свет ночника, падая вместе с Машей на подушки.
Утром мне удалось выспаться. Потянувшись, я с удовольствием наблюдал, как встаёт с постели Маша, и идёт в ванную. Она совершенно не стеснялась своей наготы. Наверное, сказывалось почти часовое позирование, когда я пристально разглядывал каждую чёрточку её тела.
Решив не торопить девушку, я поднялся и пошёл в соседнюю комнату, чтобы там спокойно привести себя в порядок.
Когда я шёл обратно в свою комнату, то встретил Тихона.
— Ваше сиятельство, ваша гостья задержится у нас? — спросил он тихо.
— Да, похоже на то. Возможно, она задержится навсегда. Нужно только с дедом и её дядей все нюансы согласовать. — Ответил я.
— Хвала рыси, — Тихон возвёл глаза к потолку. — Неужто я дождался, чтобы Евгений Фёдорович, наконец-то, нагулялся. А то, грешным делом нам думалось, что не рысь ваш тотем, а какой-нибудь кролик. Ежели не всех молодых замужних дам в форте перебрали, то совсем немного не хватило до сотни.
— Тихон, — произнёс я угрожающе.
— А что, Тихон? Тихон, между прочим, трясся каждую ночь, чтобы домой ваше сиятельство живым вернулся, а не был пристрелен, как пёс шелудивый одним из рогатых муженьков. После такого, то, что с невестой до свадьбы вместе живёте, почти нормальным считается. Тем более, что на изнанке нравы всё-таки попроще. Слишком опасная здесь жизнь, чтобы на всякую ерунду размениваться, на условности разные.
— Тихон, кончай его сиятельству нотации читать. Он всё понял, осознал и будущую жену в дом привёл, а не одну из высокородных шлюшек, как обычно бывало, — перебил Тихона один их егерей, Игнат, кажется. Тем самым он спас старому денщику жизнь, потому что меня от смертоубийства отделяло ровно полминуты. — Ваше сиятельство, уделите нам немного времени. У нас появилась проблема с разделкой туши, которую вы вчера притащили. Через два часа придёт закупщик, а у нас ничего не готово.
— И какие у вас проблемы с тушей? — я смотрел на него с удивлением. Не припомню, чтобы у егерей были какие-либо проблемы с разделкой тварей и подготовкой их к продаже.
— Мы не можем снять шкуру, — признался Игнат.
— Что? — я уставился на него. — Вы что не можете сделать?
— Снять шкуру. — терпеливо повторил Игнат. — И нам хотелось бы узнать, чем именно был нанесён разрез, потому что кроме него, никаких других разрезов сделать не получается.
— Пошли, — я развернулся и направился к выходу из дома. Игнат поспешил за мной. А позади него бежал Тихон, которому лучше мне пока под руку не попадаться.
Во дворе егеря столпились вокруг туши, и задумчиво разглядывали её. У каждого в руках был зажат нож или кинжал. Когда я вышел из дома, все головы, как одна, повернулись в мою сторону.
— Ваше сиятельство, — командир отступил в сторону, позволяя мне подойти к туше.
— И чем вы пытаетесь работать? — со всех сторон мне протянули рукоятки кинжалов.
Музы в голове встрепенулись и тут же подсунули мне картинку: симпатичная блондинка заходит в какую-то комнату, вокруг одни мужчины. Она садится, берет в руку сигарету и тут же со всех сторон ей протягивают огоньки из зажигалок. Тряхнув головой, прогоняя хулиганское видение, я взял первый попавшийся кинжал и попробовал им продлить мой разрез. Мышцы резались прекрасно, но, когда лезвие доходило до шкуры, то возникало ощущение, что я начинаю пилить металлическую решётку. Делать это ножом — удовольствие довольно сомнительное. Так что я быстро остановился, чтобы не тупить прекрасное оружие. Следующий нож показал примерно такой же результат.
— Ваше сиятельство, так чем вы разрез сделали? Может уже возьмёте это оружие или кому-нибудь из нас отдадите? — спросил командир, наблюдающий за моими попытками, скрестив руки на груди.
— Это невозможно, — я покачал головой, поднимаясь на ноги. — Отдать кому-нибудь невозможно, — я вытянул руку в сторону, и в ладони
