Алекс Грин - Тропа в Огнеморье (фрагмент)
Уже к семнадцати годам Маноле стал заметен среди живописцев Томирис. Он увлеченно создавал картины на темы мифов. У него был выразительный рисунок и отличное чувство цвета, а воображение отличали полет и необузданность. Однажды в столице объявили конкурс художников. Молодая принцесса Эржбета вознамерилась построить в королевском саду Храм Арайены, Рая Героев. И храм этот предстояло расписать. Эржбете было и того меньше, чем Маноле - всего шестнадцать. Сооружение храма стало одним из первых серьезных дел, за которое она взялась. И она жаждала возвести в королевском саду нечто необычное, о чем пойдет молва и за пределами города, и за пределами страны. Работы шарпианских мэтров, написанные уверенной и бездушной рукой, не вызывали у нее ничего, кроме скуки. Юной наследнице троне хотелось найти что-то свежее, способное затронуть сердца... Вот почему о конкурсе на роспись храма было объявлено так широко, и участие в нем мог принимать любой.
Свой первый чердак Маноле обжил не в Майастре, а в Томирис. Именно он, уже имеющий опыт проживания среди крыш, ворон и голубей, переехав в Вальхиану, предложил двум новым друзьям приобщиться к жизни между домами и звездами... В столице Шарпианы художник, желающий быть в курсе новостей своего цеха, непременно должен был жить в Квартале Художников. И Маноле, уже в семнадцать лет, когда появились у него первые заказчики, переехал туда. Так стал он жить отдельно от семьи отца, хотя и оставались они в одном городе, и он часто наведывался в отчий дом. Тем не менее, в полной мере можно было назвать его самостоятельным человеком. Проданные картины обеспечивали минимальный необходимый заработок, но темы заказов удовлетворяли его далеко не всегда. Вот почему весть о новом конкурсе так увлекла его: и тема близка, и оплата, в случае успеха, обещала быть далеко не рядовой. А в силы свои он верил, и талант свой оценивал высоко. Маноле работал как одержимый. Теперь на стенах его жилья-мастерской висели только наброски связанные с темой героев: удивительные знамения в детстве, испытания в отрочестве, подвиги юности. В юности же, нередко, находила героев и трагическая смерть. Зато никто иной, кроме них не достоин был Арайены - самого чудесного места в этом и иных мирах...
Меж тем, Эржбета и в шестнадцать лет сумела окружить себя людьми, рвущимися угодить ее желаниям. Одним из таких людей был купец Ойтосир. Ойтосир торговал произведениями искусства. Особых денег на этой стезе он пока не заработал. Но у него имелась своя стратегия: сначала хорошие связи, потом хорошие деньги. Прогресс со связями наблюдался: Ойтосир стал вхож во дворец. Правда, втиснуться в окружение короля или королевы возможности не было никакой - в этой сфере все было схвачено, поделено и определено на годы вперед. Зато интересы подрастающей принцессы менялись месяц от месяца, и колода ее приближенных явно не приобрела еще законченный вид. Когда Эржбета всерьез занялась Храмом Арайены, Ойтосир понял: этот шанс упускать нельзя. Здесь уже пахло большими расходами. А расходы одних - это непременно доходы других.
Продавец Красоты хорошо понимал: бойкость и талант уживаются далеко не всегда. Некоторые из соискателей уже подняли вокруг своих персон огромный шум. Другие же ушли в работу, почти не покидая свои мастерские и надеясь, что их картины будут сами говорить за себя. Последнее было большой ошибкой. То есть, картины, конечно, говорят. Но люди, как правило, глухи.
Продавец Красоты стал целыми днями пропадать в Квартале Художников. Приличные аппартаменты он обходил стороной. Его интересовали только "вершки и корешки" - чердаки и подвалы... Ойтосир не любил выражение "хороший вкус". Вкус угадывать чужой вкус вот самое стоящее из достоинств!.. Добравшись однажды до чердака Маноле, Ойтосир сразу понял: "Это то!"
Купец и художник подписали договор в первую же встречу. Ойтосир получил исключительное право на продажу работ Маноле сроком на один год. Купец намеревался очень хорошо заработать за этот год. Не в ущерб художнику. Ойтосир не был жуликом. Предки его водили торговые караваны через степь, и свято чтили "Кодекс Путешествующего Купца". И хотя сам Ойтосир почти не покидал столицы, но и он помнил эту книжку афоризмов почти наизусть. Вот и сечас, сразу три цитаты из нее пришли ему на ум...
"Хочешь далеко пойти - не иди - поезжай." "Не соревнуйся в беге со своим конем - не тебе везти его, а ему тебя." "Кто экономит на своем коне - приедет первым - задолго до финиша"
21. "Когда Заискрилась Тьма" ("Сага о фаэтане")
"Случилось так, что несколько эскизов Маноле, показанных Ойтосиром принцессе не просто заинтересовали ее, а произвели большое впечатление. Случилось так, что однажды принцесса сама поднялась по старой скрипучей лестнице на чердак, где жил и работал Маноле. Могло случится так, что Маноле поразил бы сам титул нежданной посетительницы, которую сопровождала свита из шести разряженных придворных. Могло случится так, что его поразила бы тонкая, изящная фигура Эржбеты, или ее губы, словно налившиеся соком страсти. Но все это исчезло для него, на самом деле, когда заглянул он в ее глаза...
Глаза людей всегда привлекали Маноле. Что-то недоступное пониманию таилось в них. Стекло хорошо пропускает свет. Звезда излучает его. Но только глаза способны и пропускать свет, подобно стеклу и чистой воде, и сиять, подобно огню и звездам. Веками искали алхимики тайную формулу, что позволит соединить первичные стихии - воду и огонь. И все эти века ответ был рядом. Даже не перед глазами - в глазах. В сотни глаз пристально всматривался Маноле. Встречались ему и люди, полностью утратившие свой огонь, глаза их были словно стекло. Глаза могли быть и мутными - в такие пробьется с трудом не только внутренний, но и внешний свет... Такие глаза, как у Эржбеты, не видел он прежде ни у кого. Темные, глубокие. Сияющие, горящие. В этой худенькой девчонке таился небывало мощный жар. Скрытый пеленой небывало плотной тьмы. Лишь редкие искры прорывались сквозь эту пелену. И любая из них была способна прожечь сердце насквозь... Тогда и прозвучал в голове Маноле голос. Его собственный или чужой? "Глаза Эржбеты - это Искрящаяся Тьма"...
22. "Меж туловищем и головой" ("Сага о фаэтане")
"Несколько месяцев спустя Томирис полнился слухами о быстро растущем Храме Арайены, и о новом живописце, который распишет его удивительнейшими и необычными картинами. Успех Маноле уже превзошел все ожидания. Ойтосир мог бы пребывать на седьмом небе от счастья, пожиная свою долю лавров, если бы не одно "но". Принцесса и художник слишком увлеклись друг другом. И ничего хорошего это сулить не могло. Во всяком случае, в такой стране, как Шарпиана. Еще несколько недель спустя ситуация стала критической - дело дошло до тайных свиданий. Но что это за тайна, если о ней сумел узнать и Ойтосир? Продавец красоты не обладал прежде воображением художника, но теперь ему так явственно представлялся топор палача! С невероятной отчетливостью видел он и острую сталь, и полированную рукоятку, и даже покрытые лаком мелкие сучки на ней. При этом почему-то сильно чесалась шея. "Но импресарио отвечает только за проданную красоту. Все остальное его не касается, разве не так?" - мысленно обращался Ойтосир к окружавшим его воображаемым фигурам в черных балахонах с узкими прорезями для глаз. Воображаемые фигуры нагло игнорировали его воображаемые реплики. Ойтосир понял, что нужно срочно найти других собеседников.
Свой разговор с Маноле он продумал очень хорошо. Он мало говорил об опасности для себя, или для самого художника. Маноле уже потерял голову от любви, и ее отделение от туловища с помощью топора воспринималось бы им как пустая формальность. Ойтосир сделал упор на положении самой принцессы. А оно было отнюдь не простым. Хотя она и являлось официальной наследницей трона, это устраивало далеко не всех. Претендент на престол должен был соответствовать определенным требованиям. Особенно строгим, если это претендент женского пола. А между тем, в затылок дышали не менее пяти других родственников короля. Роман с простолюдином, преданный огласке, при умелой подаче вполне мог лишить Эржбету шансов на корону. А тех, у кого отняли корону, не любят оставлять в живых... Ничего принципиально нового Ойтосир не сообщил. Но он ткнул Маноле носом в то, от чего художник до этого предпочитал отворачиваться. - Ты прав, Ойтосир, - сказал живописец, - я вел себя безрассудно. И дальше такое не может продолжаться никак..."
23. "Две клятвы" ("Сага о фаэтане")
"Когда Эржбета нашла Маноле в храме, он полон был мрачной решимости. - Я должен уехать. - Объявил он. - Надолго и далеко. Художник, как бы ни велика была его слава, не может быть рядом с принцессой. Великий маг может. Лучшие из магов живут в Майастре, значит, путь мой лежит туда. - Там живут лучшие, - молвила Эржбета, - но великих не появлялось в этом мире уже давно. - Но были же они когда-то! Почему же один не может появиться и теперь? - А впрочем, - задумчиво проговорила принцесса, - это и впрямь может оказаться выходом. Мне бы только вступить на трон... Когда поставлю на важные посты своих людей. Ну, и тех кто мешает - уберу... Все станет по другому! Поезжай! Я буду ждать тебя, мой сладкий живописец! Сколько бы лет ни прошло, но, в конце концов мы будем вместе, поверь! Станешь уважаемым магом чудесно. А нет - так тоже не беда. Когда вступлю я на трон, и укреплю свою власть - никто уже не посмеет указывать королеве - как ей поступать! Но Маноле по-прежнему был мрачен и хмур. - Что гложет тебя, друг мой? - Спросила Эржбета. - Прекрасны твои чувства сейчас. - Ответил Маноле любимой. - Но годы пройдут, и будут вертеться вокруг тебя женихи - один другого знатнее, богаче, красивее... А память обо мне будет холодной и бледной рядом с достоинствами живых людьми. - Плохо же знаешь ты меня, Маноле. В нашем роду никто не отступает от своего. Ты мне нужен - никто другой. И будешь моим, какую бы цену не пришлось заплатить. Пусть хоть целый мир восстает против нас... До какого часа будешь ты в храме сегодня? - Пора заканчивать роспись - буду работать до утра. - Вот и ладно. Я вернусь сюда к полуночи. И ты будь готов: кровную клятву принесем друг другу...
