Артем Веселый - Гуляй Волга
– Ярарынды, атаман. Мое ухо, как капкан, что в него попадет, то не вырвется.
Ярмак взглянул на Ивана Кольцо и снова заговорил:
– Ты, Иванушка, по первой воде плыви на Конду-реку, народы тамошние под свою шашку преклони и данью обяжи... [147/148]
– Как велишь собирать батюшка? С души, с дыму или с лука?
– Собирай, как тебе рассудится, чтоб суме казачьей не было убыли, а земле бы тамошней тяжести не навесть и людей ясашных от нас не отогнать бы. Себе бери, да и жителям оставляй, чтоб с голоду не помирали. Князь Ишбердей жалуется на тебя. Ты-де с казаками напал на Большую Конду, юрты вогульские распустошил, людей-де много у них побил до смерти да жен и дочерей ихних понасильничали. Тогда же вы утащили у него два венчика серебряных, завитцо золотое, цепочки золотые, чарку золоченую, полтыщи соболей и много бобров и лис чернобурых. А он-де ныне сам живет, по лесам бегаючи... От сего дня велю тебе, Иван, от зла и дурна удерживаться и брать ясак где жесточью, а где и ласкою.
– Ласкою невозможно, чтоб без недобору, – буркнул Кольцо и покосился на таращившего глаза, захмелевшего Ишбердея, – не люди, а чистая скотина. Шляются, как шальные, с места на место, с реки на реку, с зимовья на зимовье, не сыщешь ни одного и ясака не возьмешь. Под Кандырбаем на жирах (станах), где они живали, ныне их уже нет. Люди кочевые, а не сидячие: где похотят, там и живут. А за Кондой, на болотах народ вовсе дикой: привезли ясак, пометали соболей и лис на реке на лед и откочевали. Нашелся из них один храбрый да и тот побоялся к нам в избу зайти – связки рухляди подавал нам в окно на шесте, и мы, чтоб не спугнуть его, из избы не вышли, и в окно ему отдарки пометали.
– Ласковое слово кости ломит, – повторил Ярмак. – Назови с собой двадцать казаков, которые были бы расторопны и не воры. Попа Семена прихвати, а то зажирел, бес, и глаз не видать. Вогулов и остяков крести, учи молитвам и в служилые люди верстай и жалованье сули да подарками одари. Скажи князьям и мурзам, чтоб переходили в нашу веру и коли похотят – пусть едут ко мне служить.
– Волков на собак в службу звать, – буркнул кто-то из угла.
– Еще наша забота, – продолжал Ярмак, – зелейный промысел завести, чтоб с порохом быть нам во все дни. Покличь, Мамыка, мастеров зелейного дела среди своих зипунников. Якуна Зуболомича за бока возьми: шатался он по многим царствам и должен то дело знать. А там, коли всемогий, в троице славимый бог поможет нам устроиться, зазывал на Дон и Волгу пошлем, пускай приходят с Руси в Сибирь жить и кормиться сбродники, сироты и голюшки понизовые... Немалое дело – соседей своих вызнать допряма и торговлишку прибыльную с ними завести. Свинец и серебро, чугуны и котлы, сукна и булаты – всего наменяем на рухлядь вдоволь. Настрочи-ка, Петрой Петрович, зазывную грамоту бухарским и хивинским купцам. Весна-де близка, приезжайте без опаски и торгуйте беспошлинно... А ты, Брязга, по первой воде плыви в низовья Иртыша и [148/149] на Обь-реку, да, смотря по тамошнему делу, на месте усторожливом городок сострой, откуда бы было способно следить за тамошнею торговлею и за приезжими купцами, и самоедам чтоб острашка была, а то живут они в удалении и руки нашей над собой не чуют. У купцов, кои приходят с Руси без пошлинных грамот, товаришки отнимай, а у коих грамоты есть, с тех выжимай сбор явочный, сбор поголовный, сбор амбарный да отъезжую деньгу.
Татарским мурзам и старшинам на прощанье Ярмак сказал:
– Возвращайтесь в юрты свои и живите, как и прежде жили. Мне ясак платите и меня слушайте. Зла на русских не примысливайте и не делайте зла. За честь мою против всех недругов стойте крепко, а которые из вас похотят идти в православную веру – приму с радостью и от ясака на пять годов освобожу.
Князьям остяцким и вогульским на прощанье Ярмак сказал:
– И вы зла на русских не примысливайте и не творите никоторого лиха. Соберитесь в вольные ватаги да идите в глубь тундры и болот воевать непокорных. Бейте упрямцев без остатка, а жен их, детей и богатства себе возьмите и разделите меж своими народами. Служите мне и прямите, того завоеванного добра отнимать у вас не буду, а еще своего додам. Живите каждый на своем месте по своей воле, ясак верстайте смотря по людям, по животам и по промыслам...
Подарки атаман принял и всех перелетов, для приуки и прикорму, отдарками отдарил, – прядки цветного бисера и оловянные перстни, огниво и удила конские, гребни медные и по отрезу сукнишка, по мешку пшена дал, – всех отпустил подобру-поздорову.
38
Степью, тундрой и тайгою скакали казаки на конях, гоняли на собаках и оленях, плавали реками и нигде не жили подолгу да скоро и сами во многом уподобились сибирцам: отвыкли от бани, в нужде ели падаль и кислую рыбу, пойманного зверя делили со псом, сыты были с ясака, ружья и сети.
Ни в какие работы казаки не вступали. Работали на них согнанные из разных мест народы: лес возили, крыли амбары и сушильни, траву косили, корчевали пни, расчищая место под пашню, тюрьму состроили и тыном обнесли, вешили степные дороги, через грязные места мосты мостили, по таежным тропам затесывали на деревьях путевые знаки. За городом дымились ямы гончаров и смолокуров. На протоке новая мельница ржала, как кобыла. На берегу лодкари строили лодки, бабы пластали и ветрили рыбу, подростки плели из конского волоса сети. Русский надглядчик, покуривая трубку, расхаживал [149/150] меж народов с плетью. От тех работ за одну лишь весну больше ста человек пустилось в бега, несколько истаяло с голоду, шестеро удавились.
Комариная орда держала город в осаде. По улицам и дворам курились гнилушки, навоз, сосновые шишки. В избах и землянках – под нарами – дымилось едкое курево. Человек, конь, собака и всякая животина, спасаясь от гнуса, лезли в дым и огонь. Горела тайга, пятная по ночам небо бликами далекого зарева. Гарью и гнилым туманом тянуло с болот. Казаков бил кашель, гнула и ломала лихорадка.
Поп Семен мрачный ходил по избам.
– Дело неспроста. Напущен на нас бесовский недуг. Новокрещеный татарин Иванка, что вчера приходил с красными лисичонками, сказывал: «Ковдинский колдун Алейка ходит-де по юртам, ворожит и в бубен бьет, и шайтанов призывает, и тяжкие болезни на русских напускает, наговаривая на живую муху. На кого-де та заклятая муха сядет, тот почнет кричать и биться и скоро умирает».
– Молись, поп, Миколе-угоднику. Али он, милостивец, с ихними божишками не совладает?
– Боги у них не сильны, а шайтаны сильны... Много шайтанов, не ведаю, от какого и чураться.
– Усерднее моли угодника. Он, батюшка, должен разобраться.
– День и ночь молю неотступно, шишку на лбу набил... А вы бы, ребятушки, съездил кто на розыски того грехопута... Ныне он, слышно, в табаринских улусах шастает.
Атаман Мещеряк набрал несколько казаков и быстро снарядился в путь. Зашел к попу Семену:
– Благослови, батя, поплыву шайтанщика Алейку промышлять.
– Со господом. – Поп благословил тех доброхотов и стал про дорогу в Табары рассказывать: – Минуешь Медвежий лог и будет тут тебе горелое место, за горелым местом – лес, за лесом – болото, за болотом – вогульский поселок. Ночевать остановись у кривого старика, дочка у него есть, чумазая такая, хохотушка, нос с хрящинкой, ах резва девка!
– А ты, батя, откуда ту девку знаешь? – спросил атаман.
– Так я ж с ней две ночки переспал, когда кондинцев крестить ездил, еще кольцо медное ей подарил. – Он упер руки в боки и залился охальным смехом.
Мещеряк с казаками немало полазил по Табаринским местам, но колдуна того все-таки уловил и на цепи привел в город. Стали его пытать. С пытки Алейка сказал: «Я-де шаманить шаманю, а против ваших богов бессилен. Напустили-де на вас хворь чулымские татары». Ответом тем казаки не удовольствовались и стали избивать шайтанщика нещадным боем, а поп Семен дал [150/151] ему понюхать хрен: от омерзения Алейка взвизгнул по-конски и умер.
Иван Кольцо плавал вниз по Иртышу к Рачеву городищу, где обретался главный остяцкий идол Рача. По весне к нему собирались народы и жгли перед ним жертвы. Едва казаки к тому месту приблизились, остяки с лучным и копейным боем к стругам приступили, но казачьим счастьем были отбиты, отбежали в тайгу и болвана с собой уволокли. Проплыл Иван Кольцо Цингальские юрты, Нарымский городок, где жилища находил, тут всех жителей склонял к шерти и брал с кого чего сколько доведется. Пошарпал Колпуховскую волость, осадил Самарово городище – тут застрелил князца Самара и поставил на его место покорного князца Алачея.
