Василий Шульгин - Что нам в них не нравится…

Так вот, нечто подобное совершилось за истекшие тысячелетия. Все человечество поднялось… на один фут.

Этот фут, при всей его скромности, имеет такое значение, что некоторые способы борьбы становятся невозможными.

Только что разыгралась «социальная революция» в России; со всеми ее ужасами, с чисто библейскими массовыми расправами под знаком «смерть буржуям».

Но эта ужасная история, несмотря на всю ее потрясающую реальность, все же ирреальна в том смысле, что она — музыка вчерашнего дня.

Дно океана поднялось на один фут; и массовые расправы над людьми, виновными только в том, что они принадлежат к такому-то человеческому слою, оказались ниже уровня средней человеческой души.

Мировая душа содрогнулась и не пошла за Россией. «Библейские» способы действия оказались прельстительными только для русских, еще не победивших дыхания слишком близкой Азии, да для евреев, еще не сбросивших с себя печать недавнего гетто. Близка к падению на русско-еврейскую ступеньку была Италия. Но и ее остановил Муссолини криком: «Неужели, о итальянцы, вы хотите испытать судьбу русских?!» Будущий дуче мог бы с успехом прибавить: «и судьбу евреев»…

Мировая революция не вытанцовывалась. «Смерть буржуям» и ответное «бей жидов» с точки зрения поросшего человечества оказались отвратительной дракой на «нижнем столе». Старшая братия тоже ссорится между собой, но как приличествует «джентльменам»: со шпагой в руке, с улыбкой на устах.

В этой улыбке все дело. Если ее нет, то ее надо выдумать! Как бы мне хотелось, чтобы это поняли. Есть положения, когда нужно драться: мы еще не в такой стадии, когда без борьбы можно обойтись. Но надо отстаивать свои позиции без злобы сатанинской. Меньше злобы! К чему она?

Шанс победы? Нет: чем человек спокойнее, тем больше преимуществ на его стороне. Ярость слепит.

Сводя воедино все сказанное в отделе «об антисемитизме политическом», я заканчиваю.

Политический антисемитизм моей складки будет вирулентен до тех пор, пока евреи будут громоздиться на хребет русскому народу. Сие их занятие, разумеется, не прекратится так скоро, и, во всяком случае, на остаток моей жизни его хватит.

Политическую и бытовую борьбу с евреями, на мой взгляд, нам, русским, необходимо вести, если мы желаем сохранить свою «русскость». В методы этой борьбы ни в коем случае не должны входить массовые расправы, сопровождаемые убийствами, грабежами и всем разгулом низких страстей, — расправы, именуемые погромами. Эти массовые расправы, когда-то бывшие обыденными явлениями, ныне отжили свой век. Мировая душа человечества переросла их. И хотим мы или нет, вес этого мирового ощущения заставит нас «идти в Каноссу»; причем нас или раздавят в лепешку, или, наоборот, принудят подняться на тот «фут морали», на уровне коего «библейские расправы» становятся невозможными за отвратностъю их.

Сие дело, то есть отказ or погромных методов, может легче осуществиться при следующем условии: если евреи с своей стороны откажутся смаковать в мыслях и претворять в жизнь «русские погромы». Эти русские погромы, хотя и отличаются от еврейских по внешности, но по существу совершенно той же субстанции.

Другими словами: легче покончить с еврейскими погромами в том случае, если евреи перестанут вдохновляться идеями «социальных революций» Ибо сии последние, протекая под лозунгом «смерть буржуям», суть массовое истребление высшего и среднего русских классов, после какового истребления образовавшиеся «пустоты» заполняются еврейством. «Социальная революция» есть современная инсценировка все той же кровавой мистерии, которую впервые поставил великий Мардохей, в XX веке сия ужасная пьеса возобновлена под режиссерством не менее великого Карла Маркса.

Если евреи хотят избавиться от погромов, им необходимо отказаться от мардохейско-марксистских «сценических традиций».

Глава V

Равноправие

Мне казалось, что я уже покончил с «антисемитизмом политическим», когда я вспомнил, что ничего не сказал о Равноправии. Пополняю этот пробел в сей главе.

К несчастью (а может быть, к счастью), как раз в этом месте «проклятая бедность одолела»: тут у меня был целый трактат «О равенстве — вообще и в частности», который трактат по соображениям «экономии страниц» пришлось выбросить. Так читатель будет любезен принять в соображение, что здесь образовалась зияющая каверна, которую раньше заполняли: рассуждения о том, есть ли Равенство «закон Природы», или наоборот Природа есть роскошная хартия Неравенства, выписанная бесконечно-неравными литерами на картах звездного неба; утверждение, что экономического равенства на нашей Планете не существует, а когда его пробовали ввести в СССР, то получили такое угрожающее положение для жизни всех вообще и каждого в особенности, что пришлось Равенство отменить (НЭП); мнение, что юридическое равенство (при наличии экономического неравенства) есть истинная причина всех «коммунистических» учений, ибо юридическое равенство только оттеняет фактическое неравенство богатых и бедных; прокламирование сентенции, что уравнение в правах людей, совершенно не равных по своим духовным качествам, есть нонсенс и восстание против Природы, каковое восстание не может не караться время от времени богиней Ананкэ; и неожиданное, но очень грустное, заключение, что тем не менее эту нелепость и преступление человечество пока что будет совершать ввиду того, что еще не изобретен «психометр», то есть прибор, который верно и точно определял бы духовную ценность человека. Когда сей инструмент будет рожден, бессмысленного равноправия вообще не будет на нашей обновленной в этот день Земле, а каждому будет отмерено именно столько прав, сколько он того в действительности заслуживает.

Но до той поры много воды утечет. Сейчас же приходится, оставляя в стороне вопрос во всей его широте, заняться его «кусочком», то есть «еврейским неравноправием», которое есть одна из неудавшихся попыток вырваться из порочного круга «нивелирующих» доктрин.

Еврейское неравноправие, то есть ограничение в правах евреев, в России имело под собой весьма «гуманную мысль»; ту самую мысль, которая руководит законодателем, когда, например, он охраняет женщин и детей так называемым «фабричным законодательством». Признавалось, что русский народ во всей его совокупности (или его некоторые социальные слои), так сказать, женственно несовершеннолетен; что его легко эксплуатировать, легко сбить с «праведного пути»; что его поэтому надо как-то поддержать и защитить мерами государства; защитить против других элементов, более сильных.

Эта психология отразилась вовсе не только на еврейском законодательстве. Так, например, стомиллионное русское крестьянство лишено было права продавать свою землю (надельную) из страха, что мужик земельку пропьет; лишено было права выдавать векселя из опасения, что мужик запутается; лишено было права пользоваться общими гражданскими законами (X том) в рассуждении того, что сии общие законы мужику не сподручны, что у него, мужика, существуют свои собственные законы (обычное право). Наконец, вся Великороссия была облагодетельствована так называемой «земельной общиной». Этот институт охранялся опять-таки из соображений, чтобы каждый мужичок имел право на кусочек земли; сохрани Бог, не образовались бы мужики безземельные! Все эти меры, часто весьма неудачные, имели, однако, в основе своей по-своему понимаемую и весьма трогательную заботу о «младшем брате», русском крестьянстве.

Точно таким же духом было проникнуто законодательство о евреях. Еврейство признавалось тем элементом, который нынче так зажимают большевики. Русскому законодательству евреи представлялись в образе неких кулаков-пауков, от которых надо русский народ защитить. Вероятно, в этом деле оказало свое влияние историческое малороссийское воззрение на еврея. Не забудем, что Северная Россия, Россия Московская, долгое время еврея совершенно не знала. С евреем Московской, а потом Петербургской, власти пришлось столкнуться только после присоединения Малороссии. Естественно, что Северная Россия посмотрела на еврея глазами России Южной. Исторический же взгляд Малой России на еврея, которого она хорошо узнала за время сожития с Польшей, именно был таков: хохлы представляли себе еврея в образе «шинкарив-орендарив», которые «пьют кровь» из русского люда.[37]

Поводы, быть может, и были почтенны и трогательны в своей рачительной заботливости (южнорусское население очень оценило эти и другие заботы Петербурга и было лояльно по отношению к Петербургской Императорской власти больше и дольше многих других частей России); в исторической перспективе принятые меры могут быть оправдываемы, потому что они достигли своей цели, то есть эмансипации южнорусского населения из-под еврейского пресса; но надо признать и то, что с течением времени еврейские ограничения устарели, выродились и требовали коренного пересмотра.