Юлия Вознесенская - Женский декамерон
Я борюсь, значит, с ним, барахтаюсь в снегу без толку, шапку с глаз стряхнуть пытаюсь, а сама уже чувствую, что слабею, задыхаюсь и сердце к горлу подкатывает. И вдруг он как взвоет диким голосом: «А-а! Пусти, сука!» Рванулся и пуще взвыл. «Отпусти! — рычит. Ничего не понимаю, кто ж кого держит? Тут чувствую я, он руку мою зачем-то к себе потянул, к штанам своим расстегнутым. Я руку-то назад рванула, и тут он уж таким звериным голосом завыл, что я испугалась: а ну, как те, в беседке, услышат. «Тише ты!» — говорю ему, а сама пытаюсь понять, что ж это такое у нас вышло, что не я, а он отпустить просит? Он мои руки уже не хватает, но правую к себе тянет, хоть и не рвет уже. Я левой рукой шапку свою с глаз отодвинула, села в снегу и смотрю, в чем дело-то? Батюшки мои, и что же я вижу?! Рукавичка моя, резинкой захлестнулась ему за яйца и затянула их накрепко. Тут я поднимаюсь уже на колени и говорю ему: «А ну, вставай. Поигрался и хватит. Вставай и идем, а то хозяйство твое сейчас оторву!» Он послушно поднимается, держась обеими руками за это самое хозяйство. Слезы у него из глаз катятся, но больше не воет, только постанывает. «Отпусти, пошутил ведь я!» — просит. «Ты пошутил, а теперь я пошучу. Пошли». Вывела я его на дорожку, веду. На всякий случай — на вытянутой руке, чтобы он, опомнившись, своими лапами до меня не добрался. «Чего это у тебя, чем ты меня держишь?» — спрашивает он. «А это такое специальное средство от насильников, из Канады. Вроде наручников, называется «нахерники». Теперь ты от меня вырвешься только в кастрированном виде», Говорю так, а сама боюсь: если не поверит, то сообразит, что все равно он сильнее меня и уж как-нибудь вырвется, да еще мне за позор и боль отплатит. «Куда ведешь-то?» — «Иди, иди!» — покрикиваю я и дергаю за резиночку. Он ойкнул и дальше идет послушно. А я в панике соображаю, как же мне-то от него отвязаться? Ну, прямо как в шутке про медведя: «Я медведя поймал! — Ну, так веди сюда. — А он не идет! — Тогда сам иди. — А он не пускает!» К майору милиции на день рождения в качестве подарка доставить не получится — придет в себя по дороге и еще неведомо что учинит со мной. Где ближайшая милиция я тоже не знаю, а он-то наверняка знает да не пойдет. Вот ведь связались! И тут вспоминаю я про его приятелей, которыми он грозился. Страшновато было, а все же рискнула. «Ладно, — говорю, — достаточно я тебя проучила. Отпущу, так и быть. Только одной мне с этими нахеровыми наручниками не справиться. Где тут твои приятели водку пьют? Веди к ним, пусть они помогут мне тебя освободить». Он замялся: «А сама никак не можешь?» — «Не могу, тут мужская сила нужна. Они рассчитаны на то, что на крик жертвы прибегает полиция. Это ж за границей сделано, чучело!» — «А! Ну, тогда идем…» — и привел он меня в беседку, где и вправду дружки его выпивали водку под морозный снежок. «Принимайте дружка, — говорю я им. — Выручайте! Есть у кого перочинный ножик?» Смотрят они на нас, глаза вылупивши, ничего понять не могут. Один порылся в карманах, вытащил нож. Тут мой насильник дубленку, которой прикрывался, пока на поводке шел, распахнул, и увидели они его во всей красе и с рукавичкой под яйцами. Что с ними было, не передать! От хохоту так друг на дружку и повалились. Но страдальца освободили, перерезали ножом резиночку-то. А на меня глядели в полном восторге: «Ай да баба! На такую нарвешься в темном переулке — не обрадуешься». А этот олух как увидел рукавичку и сообразил, как попал на веревочку и какие у меня «канадские нахерники» были, так от стыда сел на скамейку и голову в колени запрятал, переживает.
Ну, я не стала дожидаться, пока он очухается, побежала поскорей к дому своих друзей. А два парня вызвались меня проводить: «Хоть ты и бедовая, сама справишься, но надо тебе уважение оказать». Третий остался утешать пострадавшего. По дороге я, конечно, не удержалась и рассказала этим ребятам, как все было, по порядку, так они у меня дорогой чуть не уписались. Сдается мне, что тому горе-насильнику до сих пор от друзей прохода нет.
А и ладно: этот-то уже ни в жисть ни к одной бабе насильно не сунется. Боюсь, что и добровольно не очень, после такой-то передряги.
Женщины заходились от хохота, а Альбина, держась за живот, подбежала к койке Валентины с криком:
— Валюта! Рыбонька ты моя! Дай же я тебя расцелую за этот подвиг!
Тут и другие женщины кинулись Валентину обнимать и целовать.
— Да, утешила ты нас, девонька… — вытирая выступившие от смеха слезы, пропела Зина, — Вот уж разутешила!
Долго не могли успокоиться развеселившиеся женщины, пока на хохот не прибежала дежурная медсестра. Рассказали, уже все вместе, про подвиг Валентины и ей. И медсестре история очень понравилась, и она смеялась, но все же попросила их так громко не хохотать, а то в соседних палатах роженицы волнуются. Поэтому все притихли и попросили рассказывать Альбину, чья теперь была очередь.
История пятая,
рассказанная стюардессой Альбиной, в которой говорится о том, как она попала в руки садиста и как напрасно ждала помощи и от общества, и от тех, кто это общество охраняет
Мне страшно жаль, бедные вы мои слушательницы, что я не могу рассказать вам ничего веселого, как Валентина. Вы, наверное, думаете, что после того, что случилось со мной в детстве, мне уже никакие насильники были не страшны? Ошибаетесь. И даже совсем наоборот: сама я с кем хотела, с тем и развлекалась, но чуть только был намек на какое-то принуждение — я взрывалась, как ракета. Знакомые мужики знали про это и остерегались, вели себя со мной по-умному. Только все равно нарвалась я еще раз, да так обидно, что потом не могла успокоиться до тех пор, пока не отомстила до полного успокоения грешной моей души.
А было так. Парень как парень, на вид маменькин сыночек. Познакомились на танцульках, в ресторан сходили, в кинишко. Я сама собиралась с ним, так сказать, поближе познакомиться, но он поторопил события на мою и на свою голову.
Как-то объявляет он мне, что у него завтра день рождения: «Будут друзья, потанцуем. Приходи, пожалуйста!» Я согласилась и он мне записывает свой адрес, чтобы я сама приехала к назначенному часу.
Назавтра наряжаюсь я, покупаю в подарок торт и являюсь, как умная Маша с чистой шеей. Звоню. Открывает он мне в самом затрапезном виде, в тренировочном костюме. В квартире тихо, пусто, вечеринкой не пахнет и гостей не видать.
— Где же твои гости?
— Гости потом явятся. Пока вдвоем посидим.
Отдаю ему торт, прохожу в комнату. Квартира отдельная у него, из двух комнат, так что видно — не один живет. Беспорядок везде страшный, какие-то тряпки всюду валяются, туфли, все женское.
— Это кто тут у тебя дамским хламом разбрасывается?
— Жена сегодня утром в отпуск уехала.
— Ага, теперь понятно все. Жена утром на курорт укатила, а вечером ты уже приглашаешь меня на день рождения вдвоем? К чему столько дыма, мальчик? Я бы и так нашла, где и когда с тобой трахнуться.
Услышал он это и тут же полез ко мне с руками, а я его — по рукам.
— Не тяни грабли! Терпеть не могу ваши мужские хитрости. Неси-ка мое пальтишко. Отменяется твой день рождения до другого раза, когда поймешь, какую политику со мной вести надо.
Я и тогда не собиралась его полностью отшивать. По вкусу он мне пришелся. Красивенький такой мальчичек, на вид безобидный, губки бантиком, глазки как у куколки. Я всегда любила мужиков, из которых мужское не выпирает, чтобы даже внешне не было в них грубости и чтоб сексуальное из них наружу не лезло. Вот и этот с виду как раз такой был, безобидный. Только и вранья, прохиндейства всякого ради переспать я тоже терпеть не могу, а тут он меня разочаровал.
Направилась я к дверям, но он меня опередил, подскочил к двери, запер — и на меня. Я его оттолкнула:
— Ты что, силой?! Так я же тебя соплей перешибу!
— А это мы сейчас поглядим, — отвечает он мне и глаза у него становятся узкие, злые, как у рассерженного кота. И тут, девочки, начал он меня избивать приемчиками каратэ. Худой, с виду, а руки сильные, будто из железа. И этими приемчиками он загнал меня в угол, согнул так, что у меня дыхания крикнуть не хватало. Потом бросил на пол и начал ногами в ботинках. И все бил по груди и между ног. Тут уж я начала страшно кричать, звать на помощь. Я знала, что меня слышат: из-за стены от соседей доносилась музыка. Потом там врубили ее погромче, видно, чтобы моих криков не слышать. Поняла я, что от соседей помощь не придет. Тогда я исхитрилась сорвать туфлю с ноги и запустила ее в окно. Стекло разбилось, туфля улетела во двор. А оттуда стали слышны голоса стариков, игравших за столиком в домино: я мимо них проходила, видела. Там же какие-то старушки на лавочке сидели, сплетничали, меня с головы до ног оглядели, когда я по двору шла. Вот на них на всех я и рассчитывала. Кричу: «Спасите, убивают! Насилуют!» И услышала, как смолкли голоса во дворе, обрадовалась. Думаю, за милицией побежали или уж прямо сюда, в квартиру. Но так никто и не явился мне на помощь, и этот тихий мальчик-садист избил меня вконец, потом связал и насиловал, продолжая издеваться: щипал грудь до черных синяков, наматывал волосы прядями на пальцы и выдирал их. А еще схватил меня за горло обеими руками и сжимал его в такт.
