Не надо печалиться, вся жизнь впереди! (сборник) - Рождественский Роберт Иванович

* * * Все мы люди смертельно больные потому, что однажды умрем. * * *

У настоящих поэтов есть только год рождения. Года смерти у настоящих поэтов нет.

Последнее

Последнее

 И. Кобзону

За окном заря красно-желтая. Не для крика пишу, а для вышептыванья. Самому себе.    Себе самому. Самому себе. Больше – никому… Вновь душа стонет,    душа не лжет. Положу бинты, где сильнее жжет. Поперек души положу бинты. Хлеба попрошу,    попрошу воды. Вздрогну. Посмеюсь над самим собой: может, боль уйдет, может, стихнет боль! А душа дрожит —    обожженная… Ах, какая жизнь протяженная!

Бессонница-90

Мы —    боящиеся озонной дыры, СПИДа    и кооператоров, нашпигованные с детства лекарствами,    слухами и нитратами, молящиеся, матерящиеся,    работающие и бастующие, следователи и подследственные,    стареющие и растущие, спорящие, с чего начинать:    с фундамента или с кровли, жаждущие немедленной демократии    или крови, мы —    типовые, типичные,       кажущиеся нетипичными, поумневшие вдруг на «консенсусы»,     «конверсии»       и «импичменты», ждущие указаний,    что делать надо, а что не надо, обожающие:    кто – музыку Шнитке,       кто – перетягиванье       каната, говорящие на трех языках    и не знающие своего, готовые примкнуть к пятерым,    если пятеро – на одного, мы – на страже, в долгу и в долгах,    на взлете и на больничном, хвастающие куском колбасы    или теликом заграничным, по привычке докладывающие наверх    о досрочном весеннем севе, отъезжающие,    кто за свободой на Запад,       кто за деньгами на Север, мы —    обитающие в общежитиях,       хоромах, подвалах, квартирах, требующие вместо «Хлеба и зрелищ!» —     «Хлеба и презервативов!» объединенные, разъединенные,    -фобы, -маны и -филы, обожающие бег трусцой    и детективные фильмы, мы —    замкнувшиеся на себе,       познавшие Эрмитаж и Бутырки, сдающие карты или экзамены,    вахты или пустыe бутылки, задыхающиеся от смога,    от счастья и от обид, делающие открытия,    подлости,       важный вид, мы —    озирающие со страхом воспаленные       веси и грады, мечтающие о светлом грядущем    и о том, как дожить до зарплаты, мы —    идейные и безыдейные,       вперед и назад глядящие, непрерывно ищущие врагов    и все время их находящие, пышущие здоровьем,    никотинною слизью харкающие, надежные и растерянные,    побирающиеся и хапающие, мы —    одетые в шубы и ватники,       купальники и бронежилеты, любители флоксов и домино,    березовых веников и оперетты, шагающие на службу с утра    по переулку морозному, ругающие радикулит и Совмин,    верящие Кашпировскому, орущие на своих детей,    по магазинам рыскающие, стиснутые в вагонах метро,    слушающие и не слышащие, мы — равняющиеся на красное,    черное       или белое знамя, спрашиваем у самих себя: что же будет со всеми нами?

Юноша на площади

Он стоит перед Кремлем. А потом,    вздохнув глубоко, шепчет он Отцу и Богу: «Прикажи… И мы умрем!..» Бдительный,    полуголодный, молодой, знакомый мне, — он живет в стране свободной, самой радостной стране! Любит детство вспоминать. Каждый день ему —    награда. Знает то, что надо знать. Ровно столько, сколько надо. С ходу он вступает в спор. как-то сразу сатанея. Даже    собственным сомненьям он готов давать отпор. Жить он хочет не напрасно, он поклялся    жить в борьбе. Все ему предельно ясно. в этом мире и в себе. Проклял он    врагов народа. Верит, что вокруг друзья. Счастлив!.. …А ведь это я — пятьдесят второго года.