Сочинения 1819 - Андре Шенье
Любовь, одна любовь во мне взрастила гений,
И светлый Аполлон, покинувший Пеней,
Слетает иногда ко мне на благо ей.
Вложите мне в уста, Венера с Аполлоном,
Тот голос, что готов сопутствовать влюбленным,
Тот голос, что в сердца проникнуть к ним готов,
20 Тот голос, что нежней их благостных оков!
Пусть очи, что в меня вселяют страсть и гордость,
Внушат и языку бесстрашие и твердость!
Пусть сокрушит мой стих презрение и гнев
И лаской красоту прельстит, не оробев!
И если будет мне, влюбленному, по силам
Стремясь к желанному, вздыхая о немилом,
Такие находить слова в душе моей,
Что их звучание и песни лебедей
В ручьях венериных в один напев сольются
30 И в стаю звонкую и стройную собьются, —
Тогда без грусти я увижу, как исчез
Орел Юпитера[349] в пустой дали небес.
Тот счастлив, кто в трудах, не ведая сомнений,
Ждет пальмовую ветвь на избранной арене;
Кто Книд и небеса равно почтить готов,
Кто верует в любовь — и помнит про богов
И упивается и страстностью, и славой.
Любим победой и Венерою лукавой,
Увенчан Пиндом и Пафосом вдохновлен,
40 Элегию сложить и оду может он.
Но кто к себе привлек, осуществив призванье,
Завистливых небес ревнивое вниманье?
Кто смог соединить в начале юных дней
Всех небожителей над люлькою своей?
Один-единственный сумел свершить все это —
Тот самый, кто вдали от суетного света,
Бюффону следуя, трудов и мыслей плод
На геликоновы скрижали занесет.
Победоносных битв и славы монументы —
50 И гордость Рима, и величье Агригента,[350]
На вас, великих, взор доколе обращать?
Доколе Эмпедокл[351] нас будет просвещать?
Неужто Эпикур с Лукрецием сумели
Одни из всех понять таинственные цели
Природы? Нет, она в задумчивой тиши
Избраннику сама дала карандаши
И ныне выбрала тебя,[352] чтоб с Иппокреной
Смешала Сена свой поток благословенный;
Чтоб Темза с Тибром вновь, ревнуя и ярясь,
60 С повиновением признали эту связь;
И сказочной волне то тише, то живей ты
Повелеваешь течь по воле нежной флейты.
Да, я слыхал не раз, как ты и сам, скорбя,
Оплакивал любовь, презревшую тебя.
Но лавры Пиндара пришлись тебе по праву,
И за тобой Малерб[353] признал бы эту славу.
Ты в наших воинах поэзией своей
Отвагу пробудил и гордость, как Тиртей;[354]
Тираны ежились, пугаясь и бледнея,
70 Когда ты молнии метал строфой Алкея;[355]
Тебе Гораций стал бесценным образцом,[356]
Чтоб деспотов громить язвительным словцом.
И нынче ты таков! Ты в самом центре мира,
Сиянье вкруг тебя — как царская порфира,
Одолеваешь все, что послано судьбой,
Сама вселенная кружится пред тобой.
Все, что кишит в морях и чем наполнен воздух,
Что сыщешь на земле, на небе и на звездах,
Спешит со всех сторон на твой манящий зов —
80 Поведать о себе весь мир тебе готов.
Пускай античные твердят авторитеты,
Что ими познаны все тайны и секреты,
Что ими понята природа, — ну а ты
Отыщешь новые приметы и черты:
Вот памятник тебе! Ты сам, Лебрен, скажи мне,
Любовь к Урании[357] в животворящем гимне
Готовый воспевать, ты сам, кем Геликон
На разных поприщах вовеки покорен,
Скажи мне сам, какой успех тебе по нраву
90 И сердце жаждает твое какую славу?
Быть может, ту, когда всезнающий Бюффон
Твоею дерзостью бывает восхищен?
Пускай ученые мужи твоей тропою
Повсюду следуют с восторгом за тобою,
Пускай приветствуют отважный твой полет
К высотам, где тебя их зренье не найдет!
А может, от того душа твоя крылата,
Что переводчица любви, твоя Эрато,[358]
Найдет красавицу, чья страстная душа
100 Потянется к тебе, поэзией дыша?
Негромким голосом твой голос прерывая,
Все вызнает она — кто Фанни, кто Аглая,[359]
И станет, затвердив твой полнозвучный стих,
К ним ревновать тебя, прославившего их!
ЭЛЕГИЯ XXXV
Вчера, когда я шел, тобою упоенный,
О Дафна дивная, ко мне вооруженный
Отряд приблизился: мальчишки, мне на страх,
Смертельное несли оружие в руках.
Их факелы меня зловеще осветили,
Их цепи звонкие мне сердце охватили,
Их копья в душу мне проникли. Малыши
Вскричали разом: “Стой!” И грозно: “Не спеши,
Скажи, всегда ль тебе любезна будет Дафна?..”
10 О боги юные! Уж вы-то и подавно
То знаете, что я прочел в душе моей!
Зачем же этот звон и копий, и цепей?
Ведь я и так в плену. И клятв не нужно боле,
И боле по своей уже не жить мне воле.
Ведь я и так горю. О Дафна, пощади:
Сплошной огонь в моей обугленной груди!
Чем так, как я, страдать, уж лучше быть суровым,
Бесплодным валуном на склоне ледниковом,
Уж лучше быть скалой на лоне бурных вод —
20 Пусть бьет в меня волна и лютый ветер бьет!
О море! О земля! Я весь горю. Не так ли
Смертельный яд пылал в Кентавре и в Геракле?[360]
Мой яд куда больней. Как раненая лань,
Несущая в груди свинец[361] — охоты дань,
Бежит моя душа, ища покой желанный,
И в ней горит любовь кровавой смертной раной.
О Сена с Марной![362] Вас покинул Аполлон,
Тропами тайными не бродит в рощах он.
И только я один еще спешу, ведомый
30 Возлюбленной моей; дорогой незнакомой
Спешу за Дафною, которая меня
Бросает и влечет, под вашу сень маня.
А то иду домой, к наскучившим занятьям...
О стены грустные! Увы, не
