Молдавские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки
— Вон она где, Пэсэрила! За месяцем притаилась, — говорит Окила, — жаль, не дотянусь, а то бы задал ей трепку.
Тут как вытянулся Пэсэрила, — до месяца достал, обхватил месяц руками, нащупал птичку, ухватил за хвост, еще немного — шею свернул бы. Тогда обернулась птичка девушкой, закричала в испуге:
— Не губи ты меня, Пэсэрила, а я тебя милостями осыплю и дарами царскими; честью тебе клянусь.
— Вот уж осыпала бы ты меня царскими милостями и дарами, кабы не приметил я тебя, ведьма! — ответил Окила. — Здорово намаялись, пока тебя изловили. Ну-ка, спать отправляйся, а то вот-вот рассветет. После разберемся.
Подхватили ее, один под одну руку, другой — под другую, и ходу! На рассвете добрались до дворца, прошли мимо стражи, втолкнули царевну в спальню.
— Ну, Белый Арап, — сказал Окила, — не будь меня с Пэсэрилой, что бы с вами теперь сталось? Видишь ли, есть у каждого человека и прок и упрек. И где прока больше, там на упрек не смотрят.
Да, прока не было б от вас,
Не будь сегодня, к счастью, нас.
Вы нам едва не удружили
Тем, как царевну сторожили!
Что могли ответить на это Белый Арап и другие? От стыда повесили они головы и сказали спасибо Пэсэриле и знаменитому Окиле за то, что были им как братья.
А тут и сам царь явился, орел орлом, дочь свою отобрать; как увидел ее под стражей, так глаза у него засверкали от гнева, но делать было нечего.
Подошел Белый Арап к царю, поклонился ему и сказал:
— Пресветлый царь, на этот раз, думаю, отдадите вы мне дочь, а мы оставим вас с миром и пойдем восвояси.
— Ладно, удалец, — нахмурился царь, — придет и такое время. Но только есть у меня еще и приемная дочь, одних годов с родной моей дочерью, и ничем они друг от дружки не отличаются — ни красотой, ни ростом, ни обращением. Сумеешь отгадать, которая из них мне родная, бери ее и ступай от меня прочь, а то я уже поседел от вас. Ну, пойду, подготовлю их, а ты приходи немного погодя. Отгадаешь — твое счастье, а нет — забирайте свои пожитки и убирайтесь отсюда скорее, потому что встряли вы у меня поперек горла.
С этими словами ушел царь к дочерям. Велел их на один лад причесать и нарядить, а потом послал за Белым Арапом, чтобы тот отгадал, которая из них царская дочь.
Видит Белый Арап, что плохо ему приходится, не знает, что делать, куда податься, чтобы теперь, под самый конец, маху не дать. Стоит он, задумавшись, и вспоминает вдруг про пчелиное крылышко. Достает он то крылышко, высекает искру из кремня, трутом крылышко поджигает. Откуда ни возьмись — перед ним царица пчел.
— По какой нужде позвал ты меня, Белый Арап? — спрашивает она, садясь к нему на плечо. — Говори, я готова служить тебе.
Рассказывает ей Белый Арап обо всем, слезно просит помочь ему.
— Не печалься, Белый Арап, — говорит ему царица пчел. — Помогу тебе царевну из тысячи узнать. Смело входи в дом, я тоже там буду. Как войдешь, стой и смотри на обеих. Которая платочком помашет — та и есть царская дочь.
Входит Белый Арап с пчелой на плече, а там уже царь его поджидает с обеими дочерьми. Отошел Белый Арап в сторонку, то на одну глядит, то на другую. А царица пчел между тем как вспорхнет, да как сядет на царевнину щечку, вздрогнула царевна, вскрикнула — и давай ее гнать платком. Только того и надо было Белому Арапу. Приблизился он проворно к ней, взял ее легонько за руку, говорит царю:
— Светлейший царь, теперь, я думаю, не станете вы мне больше препятствий чинить, раз уж я выполнил все, что вы повелели.
— Что до меня, то хоть сейчас ее забирай, Белый Арап, — ответил царь, бледнея от стыда и досады. — Коли не сумела она вас перехитрить, сумей хоть ты владеть ею, а я теперь от всего сердца ее тебе отдаю.
Поблагодарил Белый Арап царя и говорит царевне:
— Что ж, пойдем, пожалуй, а то господин мой, его светлость племянник Зелен-царя, поди, состарился, меня поджидаючи.
— Погоди-ка маленько, нетерпеливый ты этакий, — молвила царская дочь и, взяв с руки горлинку, что-то ей на ухо шепнула и нежно поцеловала. — Поспешишь, людей насмешишь. Еще нам толковать с тобой надо. Пусть твой конь и моя горлица отправятся сперва за тремя яблоневыми веточками и за живой и мертвой водой туда, где горы меж собою смыкаются. Если прилетит моя горлинка первой с веточками и водой, тогда и думать обо мне позабудь, не пойду, упаси господь! Если ж посчастливится тебе и первым конь твой воротится и все принесет, знай, что пойду за тобой хоть на край света. Вот тебе мой последний сказ!
И тут же, с места, пустились конь и горлинка наперегонки — по воздуху, по земле ли, как придется.
Легкая горлинка примчалась первой и, уловив мгновение, когда солнце достигло высоты и отдыхали горы, ринулась, будто через пламя, к трем яблоневым веточкам и живой и мертвой воде, схватила и стрелой полетела назад. Но вот у горных ворот выходит ей навстречу конь, ласково ей говорит:
— Гор-гор-горлинка хорошая, пташка пригожая, отдай-ка мне три яблоневые веточки и воду живую и мертвую, а сама вернешься, другие добудешь, и меня в пути догонишь, ибо резвее ты меня. Не раздумывай, дай поскорее, и будет тогда всем хорошо — и моему господину и твоей госпоже, и мне и тебе; а не отдашь — не сдобровать тогда моему господину, Белому Арапу, да и нам не сладко придется…
Горлинке вроде и не охота было, но не стал ее спрашивать конь; кинулся, выхватил воду и веточки, помчался обратно в путь к царевне и отдал ей все, а Белый Арап тут же стоял, и сердце его наполнилось радостью.
Скоро, правда, и горлинка прилетела, но что толку?
— Ах ты, изменщица, — сказала ей царевна. — Ловко же ты меня подвела. Но уж так и быть, тотчас же лети к Зелен-царю, дай знать ему, что мы за тобой следом прибудем.
Умчалась горлинка, а царевна бросилась отцу в ноги и сказала:
— Благослови меня, отец, и прощай! Так уж было мне, видно, на роду написано. Делать нечего, должна я с Белым Арапом пойти и все тут!
Собралась царевна в дорогу,
