Даль Орлов - Место явки - стальная комната
В случайно сохранившихся тюзах начались гонения на тех творческих работников, кто работу для детей считал своим призванием, видел в том свою миссию, кто соглашался с тем же Белинским, считавшим, что каждый человек в своем становлении последовательно проживает «свои эпохи возрастания». То есть в четыре года надо показывать детям одно, а в четырнадцать — другое. Каждому возрасту нужен соответствующий, специально осмысленный репертуар. Тогда он будет усваиваться, а значит, будет полезен. Все остальное, что накручивается вокруг этого, казалось бы, совершенно ясного вопроса — от лукавого, одно лишь удовлетворение комплексов неполноценности взрослых дядей и теть, занимающихся актерством или режиссурой в тюзах.
Загляните на сайт Московского театра юного зрителя. Характерный случай. Там в исторической преамбуле — все наизнанку: чем надо гордиться, сохранять изо всех сил, преподнесено, как почти преступление. Написано: «Московский ТЮЗ — один из старейших театров Москвы нового времени. Начал свою историю в 1918 году, став первенцем в нескончаемом ряду советских театров с безликим названием «ТЮЗ»… Надуманная советская специфика театра только для юного зрителя жестко ограничивала репертуар, а следовательно и творческие возможности режиссеров и актеров…»
Почему «надуманная специфика»?! Она как раз очень хорошо «придуманная», потому что подсказана именно заботой о юных, а не о тех взрослых, кто только мучается, оказавшись в тюзовском штате. И репертуар ограничивала эта специфика только в том смысле, что взывала к его тщательно подбору, чтобы был понятен своей специфической аудитории, увлекал ее, учил добру, а не наносил вреда преждевременным и бездумным предложением созерцать на детской сцене всяческие «игры взрослых».
Кстати, пример Московского тюза в этом смысле весьма выразителен. В ажиатации перестройки в 1987 году оттуда вынудили уйти главного режиссера Юрия Жигульского. К тому моменту он уже более десяти лет руководил этим театром, а до того, еще дольше, — Свердловским тюзом, сделав его знаменитым на всю страну. Он был (да он и сейчас, слава Богу, успешно работает) из славной и авторитетной когорты рыцарей нашего детского театра, таких, как З. Карагодский в Ленинграде, Ю. Киселев в Саратове, В. Кузьмин в Новосибирске, Б. Наравцевич в Нижнем Новгороде. Эти имена, а список можно продолжить, не очень корректируются с фразой на сайте: «…В нескончаемом ряду советских театров с безликим названием «ТЮЗ». Зачем же так нечестно, хочется спросить? Лики были, и очень талантливые, стыдно забывать.
Почему торопились забыть, стало ясно на одной из первых же премьер в Московском тюзе при новом руководстве — по Достоевскому. В один из моментов в меру неторопливого действа исполнительница главной роли, молодая актриса, абсолютно голая, присела лицом к зрителям над тазиком с водой и, раздвинув, будто была одна, колени, стала старательно и долго подмываться. Зал был набит отроками и более младшенькими — на фронтоне же написано, что здесь ТЮЗ. Были и мы, несколько взрослых. Оторопели от режиссерской креативности все. Только легкое плескание воды в тазике разносилось по залу. По одним слухам та актриса потом двинулась умом, по другим — постриглась в монахини. Мы, взрослые, конечно, выдержали. О последствиях для отроков думать не хочется…
Все чаще убеждаешься, что у нас в театре, даже в детском, интересы эпатажа, прикрываемые флером поиска эстетики, оказываются сном разума, не желающего помнить об этике…
Кратенький экскурс в историю сделан для того, чтобы дать хотя бы приблизительное представление о том общем климате, который существовал когда-то в жизни театра для детей, что тогда считалось необходимым, а что — неприемлемым.
Не существуй такого климата, не смогла бы, наверное, появиться на сцене прежнего Московского тюза пьеса «Наташа Ростова» по мотивам романа Льва Толстого «Война и мир».
В 1975 году руководителем театра стал приглашенный из Свердловска талантливый режиссер, именно по зову души, как говорится, а не по принуждению или по воле случая работавший в театрах для детей, упомянутый выше Юрий Жигульский. Вот его кредо, изложенное в недавно выпущенной им книге об истории Свердловского-Екатеринбургского театра юного зрителя, к 75-летию театра. Она хорошо называется — «С детства и на всю жизнь…» Он пишет: «Я понял, что ТЮЗ — это не один театр, а целых три театра, мирно сосуществующих. Первый — театр для Детей. Это было понятно. Но детство однажды кончается, и появляется необходимость совсем в другом театре — театре Отрочества, потому что, как писал Л. Н. Толстой, «молодой человек вдруг замечает, что его взгляд на вещи совершенно изменяется, как будто все предметы, которые он видел до тех пор, вдруг перевернулись к нему другой, неизвестной еще стороной». А потом необходим театр для Юности. Но Юность, как известно, изо всех сил старается доказать, что она уже абсолютно взрослая и, конечно же, презирает детский театр. Однако я верил: если на сцене театра будет настоящая жизнь, где существует и настоящая любовь, и человеческое вероломство, где молодой человек обретает призвание или где его подстерегает душевная черствость и он предает себя, где он находит друзей, — тогда молодые люди не будут стесняться и презирать такой театр, а назовут его своим. А это — высшая степень признания».
Вот таковы оказались убеждения нового руководителя Московского тюза. Поэтому, думаю, совсем не случайно именно ему пришла идея поставить к 150-летию Льва Толстого некую рисующуюся пока только в далеких фантазиях пьесу под название «Наташа Ростова», в основе которой лежал бы, понятно, роман «Война и мир».
Такую пьесу он предложил написать мне.
В той же книге Жигульский вспоминает: «Идея сделать спектакль о Наташа Ростовой по главам романа Толстого возникла у меня в МТЮЗе года за полтора до толствоского юбилея. Зная, что Даль Орлов всерьез «занимается» Толстым, что его пьеса «Ясная Поляна», которая мне нравилась, поставлена, я предложил ему присоединиться к проекту. Министерство культуры согласилось нас финансировать. Работа была чрезвычайно интересная, так как пьеса и спектакль рождались одновременно…»
Надо сказать, что до предложения Жигульского я следовал принципу: не делать инсценировок и всяческих переложений чужих сюжетов на свой лад. Пока молод, пока воображение свежо, считал я, надо придумывать собственные сюжеты. Так и поступал. Инсценировками можно заняться позже, на склоне лет, когда ослабну. Те, кто всю жизнь занимается только инсценировками и экранизациями, то есть берет чужую прозу и переосмысливает ее для сцены или экрана, даже казались мне не совсем полноценными драматургами. Хотя надо признать, что среди них обнаруживаются порой истинные мастера не простого этого дела. Сколько замечательных пьес написал, скажем, Виктор Розов, а единственную Государственную премию получил именно за инсценировку «Брат Алеша» — по мотивам Достоевского.
Но в данном случае я не колебался ни секунды — это же был Толстой!
В четвертый раз за жизнь приступил к чтению «Войны и мира». И много нашел там для себя нового. Таинство классики — сколько раз не перечитываешь, а все будто впервые. Но теперь я не только читал — страница за страницей, глава за главой, том за томом, а еще и коспектировал: коротко записывал что произошло, где, кто действовал в каждом следующем эпизоде романа. Так из огромного тела романа оказался выделен его скелет. Соотношение частей, последовательность действия, появление и исчезновение персонажей стало так явственно, как если бы разместилось на ладони.
Когда-то оказался на Байкале. Там рассказали: байкальская вода обладает удивительным свойством. Если мертвую рыбку погрузить в нее всего на сутки, то вынешь абсолютно чистый, совершенно не поврежденный скелетик. Нечто подобное получилось здесь. Сухой скелет огромного романа лежал передо мной, уместившись на двух листах большого формата. Эпизоды с Наташей подчеркнул красным. Сделал первый шаг к пьесе…
Но это — технология. Важно сказать о нашем с Жигульским смысловом посыле, о том, что мы хотели сказать своей молодой аудитории, предлагая посмотреть спектакль о Наташе Ростовой. Той молодой аудитории — середины семидесятых годов прошлого века — которую мы неплохо знали.
Часть этих идей была изложена в заявке, которую я сочинил для министерства. Перечитывая ее сейчас, вижу, что главная идея и нынче не устарела. Даже общая ее преамбула, звучащая, может быть, несколько напыщенно для нынешнего уха, верна: «Правильное толкование философского, нравственного, художественного наследия великого русского писателя особенно важно для нашей молодежи, для тех, кто еще только получает первые уроки гражданственности, морали, человечности, кто в своем становлении не должен пройти мимо сокровищницы духа, глубин постижения человеческой сути, заключенных в творчестве Льва Толстого».
