Дополненная реальность. Сетевая игра - Алевтина Ивановна Варава
Нет, залезть придётся обязательно. Потому что в «радостном волнении» нормальные люди из подъезда выбегают или хотя бы на чай зовут. А не воздушные поцелуи шлют с восьмого этажа и игнорят.
Едва Люся скрылась, он сразу же клацнул «взаимоотношения», корень всех бед в его теории. Нашёл нужную строку — про себя. Вдохнул. Выдохнул. И нажал:
'Соколов Павел Андреевич, 14.02.2002:
Любовь к СПА: 53%
Привязанность к СПА: 86%
Дружеские чувства к СПА: 95%
Уважение к СПА: 76%
Восхищение СПА: 67%
Симпатия к СПА: 98%
Благодарность СПА: 78%
Доверие к СПА: 73%
Гордость за СПА: 82%
Любопытство к СПА: 67%
Тревога перед СПА: 100%
Гнев на СПА: 7%
Страх перед СПА: 66%
Отвращение от СПА: 0%
Стыд перед СПА: 100%; за СПА 7%
Вина перед СПА: 98%
Раздражение СПА: 9%
Ненависть к СПА: 0%
Это было совсем непохоже на отредактированные показатели, совсем. Но почему Люся стыдится и за что чувствует вину⁈ Господи, она потому начала его игнорить⁈ Потому что он её увозил от подруги в неадеквате⁈ Пиздос, и что у баб вообще в башке⁈
А почему любовь пятьдесят три только⁈
Стоп, прям любовь?!!
Пашка сплюнул и задрал башку к её опустевшему балкону. Он колыхался какой-то бежевой простынёй, словно парусом.
Хотел выйти из меню, но помедлил. Что-то происходит, но это не связано с перепрошивкой. Она не просто его стеснялась, с ней что-то не то.
Пашка осторожно переместился назад, боясь сбить менюху.
Спустя минут сорок, ошалевший, он сидел задом на бордюре рядом с целой горкой окурков. Ночью в субботу Люся с матерью была в больнице и сдавала анализы, но у неё не нашли следов никаких препаратов. Потом начались кошмары и депрессивное состояние. Она стала бояться спать, потому что ей виделся снова кипяток в кастрюле и обваренная рука. Сегодня днём мать возила её к психологу, и Люське прописали какие-то рецептурные колёса!
В какой-то момент во рту появился привкус крови, и Пашка понял, что прогрыз кожу на нижней губе. В приложении дали двух драконов подряд и ещё перевёрнутый «игрек».
«Вы достигли 94-го уровня!»
Хотелось найти Островскую и бить так, чтобы сломать об неё свои же кости.
Нужно было успокоиться. Что-то сделать. Но что?
Подрагивающими пальцами Пашка вошёл в меню впечатлений. Отыскал там «принудительный ожог», «сон о том, что рука варится в кастрюле», «страх развития психиатрического отклонения», «Ирка хочет меня убить» и «унижение перед Пашей», где поменял впечатления с «просто мрак!» на «нейтрально», каждое за две тысячи баллов. На балансе осталось всего тысяча шестьсот двадцать восемь очков.
Очень хотелось верить, что это поможет. Как ещё откорректировать эффект от случившегося, было непонятно. Может, на сотом удастся вообще стереть это воспоминание?
Подумалось заталкивать в себя бургеры до одурения, а потом возвращать голод игрухой. И так, пока не наберётся.
Дали ещё одного дракона.
Что там было, кроме жратвы? Уборка! Надо прийти и выдраить квартиру. До сотого шесть уровней. Ну или драить, пока можно, а потом сесть жрать. Это экономнее, а то голод возвращать он разорится. Ещё бараны, Слава считает, за дрочево. Это можно организовать, пару раз даже. Но там вот только десятка собралась. Десять раз он не сможет, блин.
А чё медведя за депресняк не дают⁈ Это не депресняк, что ли?
Пашка пошёл домой и даже врубил в наушниках печальную музыку из подборки Яндекса.
Музыка была не печальная, а тупарылая.
Надо вернуть отца и вытаскивать Люсю. Не дай бог завтра она опять с ним не встретится! И что тогда, блин, делать?
В прилоге дали перевёрнутый «игрек», букву «гимель». Ну ни фига не поймёшь с этой хераборой!
Баба Лида мрачно взяла стопку смятых объявлений.
— «Пропал „безвисти“», — искривила она свои тонкие губы. — Пятёрочником, значит, сделался. Ну-ну.
На удивление бабуля не принялась дальше ругаться ни по поводу Пашкиной безграмотности, ни из-за смятых углов и не разрезанных на полоски номеров телефона для связи, ни из-за явления домой к ночи. И внука охламоном не назвала. Она сидела не на кухне с Другой мамой, а в зале, в кресле. И смотрела как-то исподлобья, сдвинув седые брови и собрав морщины на лбу гармошкой. А когда Пашка пошёл за ужином, обронила в спину:
— Я, Паша, сына найду.
И как-то так странно сказала. С угрозой.
Другая мама немного ситуацию прояснила: оказалось, бабуля вынесла в ментовке всем мозги так, что её посветили сегодня в кое-какие детали дела. Например, в то, что сына её незадолго до исчезновения выгнали из дома, что была у него любовница, и что в день, после которого никто не видел Андрея Соколова ни живым, ни мёртвым, от его семьи поступил вызов и сигнал о домашнем насилии, и было на месте очень много крови. Правда, Пашкиной.
Всё это бабкины мысли перевело в какое-то нехорошее русло.
— А чего она тогда торчит у нас? — проворчал Соколов-младший.
— Ой, Паш, я сама уже не знаю, что думать… Может, твой папа решил меня подставить? Проучить? Специально так устроил? Вот вроде совсем не про него, но больше ничего не идёт в голову… Куда подевался?
— Найдётся, — объявил Пашка и, повернувшись к раковине, принялся мыть посуду. И даже сковородку с плиты подхватил, сгрузив оставшуюся там котлету на блюдце.
Но отзеркаленную длинноверхую «Г», букву «далет», ему не дали ни разу. Ни за посуду, ни за то, что залил унитаз Доместосом и тёр ёршиком с таким остервенением, будто это было рыло Островской.
В комнате Пашка вывалил из шкафа куль вещей, сложил часть из них стопкой на верхнюю полку, но за уборку ничего не давали никаким образом, только дракона пожертвовали, потому как всё это его в натуре выбесило.
Пашка сел около оставшейся кучи вещей и попробовал думать про Островскую, чтобы добрать драконов, но специально не получалось.
Везде засада!
Плюнув на всё, он скрутил энергию за уже почти что драгоценную сотню баллов и уснул.
Утром разбудила какая-то возня в коридоре. Что-то звонко упало, потом приоткрылась дверь и заглянула Другая мама с виноватым видом.
— Прости, я уронила краску. Ты спи пока. Или пойдёшь с нами красить штакетник в палисаднике?
— Чего? — сел на кровати Пашка и осоловело заморгал: энергия не восстановилась полностью, и он нашарил телефон. Шесть утра⁈
—
