У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов
На лице Лены появляется растерянная улыбка:
– Вы и это помните?
Я опускаю глаза и киваю. Мне уже кажется, что я схожу с ума: сходство Лены и «Наташи Ростовой», каким бы невозможным оно не было, все-таки огромно. Горестно заламывающая руки графиня каким-то самым фантасмагорическим образом похожа на юную, неопытную девушку.
Мне нужно что-то сказать вслух и я говорю:
– Как вы живете, Лена?
– Отлично!.. – Лена вытирает платком глаза и улыбается. – Просто превосходно. Знаете, зачем я подошла к вам? Чтобы рассказать, что я наконец-то выхожу замуж, и чтобы вы потом рассказали об этом Сашке.
– Вы до сих пор злились, что он не пришел на свидание в субботу?
– Я и злилась, и ревновала. Я ведь видела, как он смотрел на пляже на ту девочку в синем купальнике…
– Не помню такого, – быстро вставляю я.
– Ах, не надо!.. – спрятав в сумочку платок, Лена делает удивительно грациозный то ли прощальный жест, то ли взмах кистью руки с помощью которого подзывают официанта. – Да, наверное, я ревновала и очень сильно. Я три дня дразнила Сашку, хотя ни разу не сказала вслух о причине своей ревности. Я водила его по улицам и смеялась над его шутками, а сама… Господи, да что же это такое?! – Лена снова достает из сумочки платок и прикладывает к глазам. – Мне было очень хорошо с ним. Очень легко и свободно. А еще… Чисто, что ли?
– Как это чисто? – не удерживаюсь я от вопроса.
– Сама толком не знаю. Ну, словно как-то по-детски, что ли?.. Мы ведь даже не целовались. А теперь, – Лена как-то излишне резко сует платок в открытую сумочку, на полсекунды наклоняет лицо и когда поднимает его, на нем уже нет слез: – А теперь я выхожу замуж и уезжаю.
Я отлично понимаю, что она уезжает за границу, но все-таки спрашиваю:
– Куда?
– Во Францию. У меня будет чудесный муж.
Я думаю: да-да, Настоящая Прекрасная Принцесса с лицом утонченной графини и чистыми глазами страдающей юной девушки достойна огромного счастья. А сейчас его – такого дорогого! – просто нет в России. У нас плохо работают даже дворники и медсестры. У нас счастлив только сильный, но это уродское счастье Карабаса-Барабаса.
К столику подходит рослый молодой человек с красивым, но неприятным, словно застывшим в усмешке, лицом. Он наклоняется к Лене и говорит:
– Элен, нам пора.
«Элен?!.. Почему вдруг Элен? – думаю я, но тут же спохватываюсь: – Ах, да, Франция…»
Молодой человек бросает на меня мимолетный взгляд и мне становится не по себе. В его ледяных, змеиных глазках нет ничего человеческого.
Лена встает:
– Да, к сожалению, мне пора… Прощайте, Алексей.
– Вы тоже прощайте… Лена.
Я чуть было не произношу «Элен», но вовремя сдерживаюсь.
Они идут к дверям кафе. Рослый красавчик чуть приобнимает Лену за талию. Она резким движением отстраняет его руку и отходит на шаг в строну.
Выйдя на улицу, парочка направляется к дорогому «Вольво». Красавчик садится за руль, Лена – на заднее сиденье.
Я почему-то думаю об ошибках, от которых никто из нас не застрахован. Каких ошибках?.. Понятия не имею!
– Красивая тетя, – говорит маленькая Женечка.
Я вздрагиваю и с удивлением смотрю на дочку.
– Я здесь, папа, – Женечка понимающе улыбается. – И я уже наелась. Кстати, где мой платочек?
У Женечки нет шикарной сумочки, но у нее есть карман папы. Мы идем к выходу. Женечка берет меня за руку.
– Красивая тетя, – повторяет она. – Только странная какая-то…
Она замолкает.
– Почему странная? – спрашиваю я.
Женечка долго думает и отвечает только тогда, когда мы выходим на улицу и погружается в теплое июньское марево.
– Она мне мышку напоминает, – серьезно говорит Женечка. – Мышку в мышеловке.
Фотография третья: храм, 20 мая 2012 года.
Загадка ночного сна в храме – непостижима. Чаще всего этот короткий сон действует как сильное лекарство – он освежает и уходит без следа. Как морская волна, наверное – она смывает чужие следы и не оставляет своих.
Смотрю на телефон: 04. 07. За окном совсем светло, но, судя по всему, солнца еще нет.
«Если нет, то скоро будет…» – простейшая мысль тянет за собой улыбку.
Улыбку над чем?.. Ни над чем. О чем?.. Ни о чем.
Я не помню, чтобы меня когда-нибудь тянуло в зевоту после сна в храме или хотелось потянуться. Ну, разве что если сильно выматываешься днем, вечером, ночью (мало ли какие проблемы у сторожа?) и сон продолжается до постыдной половины шестого. Тогда – да. Тогда утренний сон может навалиться как тяжелый медведь со всеми вытекающими последствиями вплоть до ломоты в пояснице, кашля и даже головной боли.
Встаю. Иду наружу. Благо, что не приходится одеваться – разве что надеть шлепанцы. В храме стоит удивительная тишина. Это не затишье временно угомонившейся улицы или сонное безмолвие спальни, тишина храма – совсем другая. Она – тишина высоты, чистоты и свободы.
Спускаюсь вниз по высоким порожкам и «закуриваю» электронную сигарету. Я так и не смог бросить курить по-настоящему. Ведь я – писатель. А когда пишешь, эта «собака» – сигарета – сама прыгает тебе в рот как настоящая собака в цирке через обруч.
Оглядываюсь и выпускаю струйку ароматного пара. Там, на дороге за тонкой полоской деревьев, катят «маршрутки» и автобусы. В салонах горит яркий, желтый свет похожий на свечной.
О мои ноги трется кошка.
Я улыбаюсь:
– А-а-а!.. Привет, безобразница.
Мы познакомились с кошкой еще осенью. Тогда она была еще худым, жалким и бело-рыжим котенком. Кошка жадно ела одно печенье за другим. Но потом, позже, она как-то устроилась… Потолстела даже. И теперь ее шубка удивительно чистая и мягкая. Я называю ее «Белые лапки, рыжий хвостик».
Я нагибаюсь и глажу кошку.
– Как дела?
Кошка громко урчит. Она часто приходит ко мне утром или вечером. Иногда мы гуляем по церковному двору. Когда я рядом, кошка становится очень смелой. Она может запросто сделать выпад в сторону пробегающей мимо собаки или вскочить на парапет лестницы, чтобы нырнуть под мою ладонь. Иногда мы так и поднимаемся к двери храма, я – по порожкам, кошка – по парапету.
Кошка поднимает голову и спрашивает меня: «А на ручки, пожалуйста?»
Я беру ее на руки. Урчание становится еще громче. Кошка смотрит по сторонам: «А там что?» – «Ой, а там?..»
Маленькое тело напряжено. Мир вокруг полон для кошки опасностей и
