Вампирский дедушка (СИ) - Сергей Греков

— Д-да.

— Как? И почему?

— Димитрием. Это имя я получил при рождении. Второе имя мы выбираем, когда получаем второй уровень. Но я сейчас в трущобах. Я лишился нового имени.

— Понятно, — протянул я. — И сколько домов в клане? Что такое дома? Давай также четко отвечай, как и на прошлый вопрос, — я хмыкнул.

— Это семьи с их прямыми потомками. Домов многие сотни тысяч. Я не знаю точное значение, — пленник неопределенно передернул плечами. Говорил он теперь уверенно и быстро, но тело продолжал колотить озноб. — Их количество всегда меняется. Одни фамилии угасают, а другие появляются.

— Так дом — это просто фамилия? — догадался я. — Почему тогда двойная?

— По отцу я Марьин, а по матери — Кузьмин.

— Так у твоих родителей тоже должны быть две фамилии. Почему тогда у тебя их не четыре? — уловил я неувязку. Хотя понятное дело, что объяснение этому было.

— После рождения ребенка, отец отдает ему материнскую фамилию, а мать — отцовскую.

— Понятно, — я кивнул головой, показывая, чтобы тигрица не уши распускала, а за шухером следила. Девчонка нагло показала кончик языка и отвернулась. Вот ведь язва малолетняя! — Такое имеет место быть.

Наши феминистки с моей старой Земли описались бы от счастья. Вот слыхал как-то, что сейчас не только отчества есть, но и матчества появились. Хе-хе. Не удивлюсь, если петуха, из-за которого я встретился с Тиамат, звали бы Иван Еленович. Тьфу, ты! Опять какие-то ненужные мысли в голову лезут.

— И почему ты барон восьмого, — я выделил это слово, — уровня? Сколько всего уровней? Какие ещё титулы существуют?

— Четырнадцать баронских уровней. Четырнадцать графских. Четырнадцать герцогских. А выше них только члены императорской семьи, — перечислил налоговик.

Я заметил, что его тело стало намного бледнее, чем при первой встрече. Видимо, много резервов чужой крови затратил на исцеление. На всякий случай проверил сухожилия — всё такие же рассеченные, хотя уже начали заживать. И чего, спрашивается, он тогда так боялся этого металла? Ну залечился бы не через десять секунд, а через пять минут. Разница не столь велика.

— И что нужно, чтобы подняться по иерархии? — я пальцами изобразил, что взбираюсь наверх. Тигрица прыснула.

— Каждые пятьдесят лет жизни боги прибавляют по одному уровню. За каждое значимое достижение — могут дать внеочередной.

— И что за достижения? Почему ты восьмого, если тебе двести лет с копейками? — уловил я очередную неувязку.

— Я сейчас первого. Все, кто попадают в трущобы, имеют первый, — дворянин кивнул на руку. Возле зеленой короны стояла римское число «1». — У меня два достижения было: окончание школы и получение специальности. Для перехода к графскому титулу нужно дозволение главы рода из баронства. А для герцогского — дозволение Патриарха. Если не получить их, то навсегда останешься бароном четырнадцатого уровня.

Забавно. Теперь понятно, почему из трущоб почти невозможно выбраться. У новорожденного и этого аристократишки одинаковые уровни. И если другой дворянин видит печать, то понимает, что перед ним опустившийся благородный и на него нельзя положиться. Но меня пока что другое интересует:

— Что за глава рода? Что такое род?

— Это двадцать девять великих семей. Их фамилии носят названия баронств. Каждый дворянин после обучение присягает на верность одной из семей. Я, как и мои предки, присягнул Репиным.

— Так в Рязанском графстве всего восемь баронств, — блеснул я знаниями.

— В других графствах больше. Либо меньше. Но здесь сильны именно эти семьи. Они смогли захватить и удержать власть.

— Допустим, Репины захватили власть. Отжали территорию у каких-нибудь, — я на миг задумался, вспоминая фамилии, — Голицыных. Так Голицыны из других графств не придут на подмогу? Это же постоянная междоусобица получается.

— Любые графства в политическом плане полностью автономны. Пока графства приносит пользу, никто из соседей не вмешивается в чужие дела.

— А может один род владеть целым графством?

— Наверно. Но у нас такого давно нет. И в этом нет никакого смысла.

Я внимательно осмотрел своего пленника. Двести с лишним лет — это не просто большой возраст. Это — ходячая древность. У нас бы он застал не только Сталина, но и Ленина вместе со всеми Николаями и Александрами. И даже последние годы правления Екатерины Второй. Эх, в голове прям не укладывается. Но при этом налоговик казался мне совсем юным. И не из-за молодой внешности (это у бессмертных, видимо, в порядке вещей), а из-за своего поведения. Я бы дал ему лет, эдак, восемнадцать-двадцать. Хотя я не забывал, что возраст — это одно, а поступки — другое. И то, что он уже совершил, я прощать не намерен. Всё-таки решил уточнить ещё один момент:

— А почему ты продолжаешь работать? — спросил я. — Жил бы себе да поживал. Едой, как я понял, вас обеспечивают. А большего вам и не надо. Или это какая-то повинность? Благородные в трущобах все работают?

— Нет, далеко не все. Только те, кто не смирился со своей участью. Через сто лет безупречной службы я смогу подняться на два уровня. И смогу получить голубую мошну.

Ну теперь точно могу сказать, что передо мной сидит некто молодой. Я порылся в закромах и достал один из браслетов, которые взял в поместье Альфача:

— Вот такую? И что тебе она даст?

— Д-да. С ней я хотя бы смогу появиться в обществе других благородных, — мечтательно произнес дворянин.

— А кто тебе мешает просто украсть этот кошелек? Я видел, что даже корм ходил с синей.

— Только фиолетовые разрешены корму. И только в трущобах. А боги следят за всеми нами, — налоговик поднял глаза к крыше. — Они не позволят носить неподходящую по уровню мошну.

— Что за боги? Я только Тиамат знаю. И про Мокошь мимолетно читал, — сказал я, вспоминая одну из книг в библиотеке смотрящего. — Но про них все всегда упоминают.

— Тиамат и Мокошь — они воплощенные богини. А те, кто создается печати — высшие боги. Они бесстрастны и справедливы, их нельзя подкупить, с ними нельзя договориться. Всемогущие и величественные существа, способные одной мысль стирать целые континенты и испарять океана. Они те, кто...

— Как этой херней пользоваться?