Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века
На подушке, в нескольких сантиметрах от головы страждущего, возлежал весь перебинтованный зеленый чертик, старательно подражающий своему кумиру. Хотя, возможно, обвинения в симуляции не по адресу: его тоже изрядно помяли во вчерашней потасовке…
Покаяния шута постоянно прерывались длинными паузами. Вызваны они были отнюдь не слабостью страдальца, а огромными глотками вина, которое раненый принимал внутрь. Черт бы побрал вчерашнего хирурга, за которым пришлось отряжать подводу в близлежащий городок, посоветовавшего давать больному больше питья, в основном вина, разбавленного водой, дабы восстановить потери животворящих соков в организме! И вот теперь тот, уцепившись за авторитет эскулапа, поглощал вино великанскими порциями, совершенно забывая про презираемую им воду. Кстати, правильно делал, так как Жора разок подглядел, где и каким образом эту воду набирали…
Смелый экспериментатор, по его словам отказавшийся от всех снадобий, которыми пичкают своих пациентов прочие лекари, ограничился лишь наложением тампонов, пропитанных оливковым маслом, не на пару, а на целых двенадцать колотых и резаных ран на теле Леплайсана и небрежной их бинтовкой, после чего умудрился нажраться внизу, как свинья, на те три золотых, которые ему причитались за визит. В конце концов, когда у раненого ночью подскочила температура и он начал метаться в бреду, сорвав все повязки, Арталетову пришлось выручать его в одиночку, без помощи пьяного врача и лишь при посильной помощи сердобольной супруги хозяина.
Борясь с дурнотой при виде крови, обильно льющейся из‑под полопавшейся на ранах свежей коросты, самодеятельный хирург, закусив губу, обработал порезы крепчайшей виноградной водкой, которую притащил хозяин, а за неимением антибиотиков насильно напичкал раненого горьким, как хина, густо заваренным настоем из осиновой и дубовой коры. Забылся тяжким сном он лишь под утро, разбуженный через пару часов слабым голосом друга, просящим пить…
– Но я же не знаю дороги! – встрял Жора в промежуток между покаянными словами Леплайсана. – Куда же я поеду?
– А думаете, я ее знаю? – изумился шут, требовательно протягивая сосуд за новой порцией питья. – Да я знаю не более вашего! Но, как говорили мудрецы: «Aut viam inveniam aut faciam»[43].
– Так как же…
– А язык вам зачем, скажите на милость? Как твердила моя покойная бабушка, мир ее праху: язык до Ла‑Рошели доведет! А вам в Ла‑Рошель и не надо… Думаю, что колдунья живет гораздо ближе.
– Как же я ее найду?
– Колдуны, маги и прочие харизматические личности, – назидательно изрек Людовик, подняв вверх указательный палец, украшенный свежим порезом, – всегда на виду! Noblesse oblige[44]. He зарастает к ним народная тропа!..
17
– … Пропадать приходится мне, грешному! Ничто не помогает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи у самого черта. Что ж, Пацюк? – произнес кузнец, видя неизменное его молчание. – Как мне быть?
– Когда нужно черта, то и ступай к черту! – отвечал Пацюк, не подымая на него глаз и продолжая убирать галушки.
Н. В. Гоголь. «Ночь перед Рождеством»
– Surge et age![45] – ворчливо повторял про себя последнее напутствие Леплайсана Арталетов.
Сказать, что язык доведет до Киева… тьфу! до Ла‑Рошели, было со стороны шута довольно самонадеянным заявлением.
Нет, его‑то самого, возможно, собственный великолепно подвешенный язык легко довел бы и до Ла‑Рошели, и до Киева, и до Северного полюса, будь в этом хоть какая‑то нужда, но Георгий…
Знал бы Леплайсан, кого именно он послал на поиски пресловутого «не знаю чего»!
Нерешительность и некоммуникабельность были настоящим бичом Арталетова с детских лет. Там, где любой из его сверстников где ревом, где изощренными, пересыпанными грубой лестью уговорами добивался от родителей всего, что ему было угодно, – от лишней порции мороженого до умопомрачительно дорогого заводного танка из магазина игрушек, – Жора терялся, краснел и мычал что‑то невразумительное, получая от раздраженной мамы вместо вожделенного мороженого жалкую карамельку или, что случалось гораздо чаще, незаслуженный шлепок по попе.
Этот недостаток преследовал Георгия всю его сознательную жизнь, заставив свято уверовать в абсолютную невозможность добиться от кого‑либо желаемого. Например, в Москве приезжий с талантом Георгия мог провести целый день, допрашивая каждого встречного и поперечного, как ему пройти к Кремлю, описать вокруг него полный круг в пределах Садового кольца, но так никогда и не увидеть ни одной из башен даже издали и уехать обратно в провинцию, оставшись уверенным, что пресловутый Кремль – это очередная народная легенда, не имеющая под собой никакой реальной основы.
Аборигены реагировали на интерес проезжего дворянина к местным приверженцам черной магии по‑разному. Одни суетливо крестились и убегали прочь при первых же его словах. Другие, задавая при этом массу наводящих вопросов, пытались разобраться, не разыгрывает ли их путешественник, но в конце концов все‑таки посылали его по хорошо известному и во Франции адресу, демонстрируя для наглядности на пальцах некие ориентиры. Третьи настойчиво зазывали Арталетова в кабак или в церковь, смотря, что было ближе, намереваясь изгнать из него беса одним из двух народных способов: святой водой либо водой огненной. Были и четвертые…
Места тут не походили на особенно религиозные, судя по чередующимся готическим шпилям костелов и золоченым луковкам православных церквей (причем вторых было заметно больше), но в конце концов Арталетов приметил за собой «хвост» в виде двух неприметных мужичков в черном и на время прекратил свои интервью от греха подальше.
Постепенно теряя надежду найти требуемое, Георгий добрался бы, наверное, до самого Марселя, так и не прибегнув к помощи врага своего – языка, если бы удача сама не улыбнулась ему.
* * *
Дело было в городишке Лафрюзо по Лионской дороге, где отчаявшийся от дневных поисков путешественник снял комнату для ночлега на местном постоялом дворе, отужинал в общем зале и уже собирался подняться наверх, чтобы отойти ко сну. Прошедший день выдался особенно тяжелым, так как вдали опять замаячили ищейки Святой инквизиции и пришлось от них отрываться, призывая на помощь все свои худо‑бедно приобретенные в дороге навыки кавалериста.
От долгой скачки все тело так болело, что Жора порой завидовал прохлаждающемуся сейчас в уютной постели израненному Леплайсану. Да что там шут! Он бы с удовольствием поменялся сейчас местами с каким‑нибудь бедолагой, угодившим под ломовую телегу или приговоренному к смерти, заточенному в крепость, лишь бы завтра спозаранку не подниматься и, словно зомби, не идти седлать проклятущего коня, которого возненавидел за эту поездку всеми фибрами души.
Арталетов сидел, потягивая слабенькое местное винцо возле потрескивающего камина, и оттягивал всеми силами тот миг, когда придется встать на ноги и совершить восхождение на умопомрачительную высоту второго этажа. «Как в этом отсталом мире обходятся без лифта?» – застыл в его глазах немой вопрос…
Искатель дороги «не знаю куда» был так углублен в свои мысли и ощущения, что сперва не расслышал вопроса скромного старичка, подсевшего к его столу, и встрепенулся только тогда, когда тот терпеливо повторил его.
– Чего‑чего?
С волками жить – по‑волчьи выть. Вот и Георгий, общаясь в основном с туповатыми, малообразованными крестьянами (какой там малообразованными – девятнадцать из двадцати и букв‑то не знали никаких!), сам растерял остатки светских манер, и там, где ранее у него получилось бы: «Пардон! Не соблаговолите ли вы, сударь, любезнейше повторить только что произнесенную фразу…», обошелся вышеприведенным.
– Я слышал, господин, – воровато оглядываясь, зашептал пожилой коротышка с настолько длинным носом, что не будь на нем такой огромной бородавки, вполне сошел бы за изрядно постаревшего, пропитого Буратино, – что вы колдуна ищете или, на крайняк, ведьму…
– А ты кто такой и откуда это знаешь? – Долгое путешествие в этом краю, где уж поистине «homo homini lupus est»[46], да еще почище, чем волк настоящий, приучило Жору к осторожности.
– Тс‑с! Тише! – взмолился коротышка, прикладывая к губам палец с длинным кривым ногтем, вернее, когтем. – Люди бают…
– А точнее?
– Да вы, сударь, уже третий раз через наш город проезжаете! – не выдержав, тоже повысил голос непрошеный доброхот. – Намедни вот и третьего дня…
«Так вот почему местность показалась мне такой знакомой! – похолодел наш герой, действительно припоминая, что уже проезжал это селение и разок даже ночевал именно в этой гостинице. – Да я на месте кружу, как привязанный! А с главной дороги вроде бы не съезжал…»
