Карл Барт - Карл Барт Очерк догматики
То, что Бог и человек стали едины в Иисусе Христе, должно проявиться в существовании на земле Божьих людей, которым дозволено быть его свидетелями. Эпоха церкви, окончательная эпоха, последняя эпоха становится важной и великой не потому, что это последнее время, а потому, что она допускает возможность слышать, верить и каяться, возвещать и постигать весть. Эта эпоха, которая находится в таком отношении к Иисусу Христу — «смотри, Я стою перёд дверью и стучу». Он в непосредственной близи, Он хочет войти, но все еще снаружи, все еще за дверью, но мы внутри уже можем слышать Его и ждать, что Он войдет.
На эту промежуточную эпоху, окончательную эпоху, на это время ожидания и божественного терпения выпадает двоякое установление божественного Провидения — на нее приходятся отношения между церковью и государством, внутренней и внешней сферами в их противоположности и в то же время в их соподчинении. Это не последний порядок и не последнее слово, это, если понимать правильно, благой, направленный к цели порядок, соответствующий Божьей милости. Восхождение на небо образует начало нашей эпохи.
Лекция 20 ПРИХОД ИИСУСА ХРИСТА, СУДИИ
Воспоминание церкви есть также и ее ожидания, а ее весть миру есть также и ее надежды. Ведь Иисус Христос, чье слово и деяние церковь принимает, зная, а мир принимает, еще не зная, есть тот же самый, кто грядет навстречу церкви и миру как цель близящегося к концу времени, с тем чтобы явить окончательно и всем принятое в Нем решение — Божью милость и Божье Царство как меру, которой оценивается и все человечество, и каждый отдельный человек.
«Он и придет оттуда судить живых и мертвых!» — после многих слов в прошедшем времени и слов в настоящем следует будущее время — «Он и придет». Все содержание второго положения символа сведено в три определения — тот, кто пришел, кто сидит по правую руку Бога и кто придет.
Позвольте мне сказать предварительно несколько слов о христианском понятии времени. Нельзя не заметить, что здесь проливается весьма своеобразный свет на то, что в подлинном и собственном смысле называется настоящим временем — время предстает таковым в свете времени Бога, вечности.
То, что Иисус Христос пришел, все эти слова в прошедшем времени будут соответствовать тому, что мы называем прошлым. Но как неуместно было бы сказать об этом событии, что оно в прошлом. Прошло как раз не то, что Иисус Христос пострадал, и не то, что Он свершил, прошло скорее бывшее до него — мир человека, мир непослушания и беспорядка, мир нищеты, греха и смерти. Грех перечеркнут, смерть преодолена. Были грех и смерть, была вся мировая история, в том числе и та, что протекала post Cristum. Все это прошло в Христе, обо всем этом мы можем лишь вспоминать.
Иисус Христос как тот, кто пострадал и воскрес из мертвых, сидит возле Отца. Это настоящее. Поскольку Он есть настоящее, как есть настоящее Бог, можно сказать, что Он придет вновь как тот, кто был. Тот, кто сегодня таков, каким Он был вчера, тот и завтра будет таким же — Иисусом Христом вчерашним, сегодняшним и таким же вечно! Так как Иисус Христос существует в качестве того, кем Он был, то Он, очевидно, является началом нового, другого времени, нежели то, которое мы знаем, времени, в котором нет преходящести, но при этом действительного времени, которое имеет прошлое, настоящее и будущее. Вчера Иисуса Христа есть и его настоящее и его завтра. Не безвременность, не пустая вечность заступает на место его времени. Его время не завершается, оно продолжается в движении из прошлого в настоящее и в завтра. У него нет ужасающей беглости нашего настоящего.
Когда Иисус Христос сидит по правую руку Отца, то это его бытие возле Бога, его бытие как обладателя и представителя божественной благости и могущества по отношению к нам, людям, не имеет ничего общего с тем, что мы в нашей глупости представляем как вечность — бытие без времени. Если это существование Иисуса Христа по правую руку Отца есть действительное существование и, как таковое, есть мера всякого существования, то это существование во времени, хотя и в ином, чем то, которое мы знаем. Если господство и правление Иисуса Христа по правую руку Отца является смыслом нашей всемирной истории и истории нашей жизни, то это бытие Иисуса Христа не есть безвременное бытие, его вечность не есть безвременная вечность. Безвременной является смерть, ничто. Безвременными являемся мы, люди, когда мы без Бога и без Христа. Тогда у нас нет времени. Такую безвременность Он преодолел. Христос обладает временем, полнотой времени. Он сидит по правую руку Бога как тот, кто пришел, кто действовал и пострадал и в смерти восторжествовал. Его пребывание по правую руку Бога не есть лишь часть этой истории, оно есть вечное в этой истории.
Соответствует этому вечному бытию Христа и его становление в бытии. Что было, то проходит, что произошло, то произойдет. Он есть альфа и омега, средоточие действительного времени, времени Бога, которое не есть ничтожное, преходящее время. Не настоящее, каким мы его знаем, в котором каждое «сейчас» есть лишь прыжок от уже не существующего к еще не существующему! Разве это настоящее, это порхание в тени Аида. В жизни Иисуса Христа нас встречает другое настоящее, которое является его собственным прошлым и потому не является безвременностью, ведущей в ничто. И когда говорится, что Иисус Христос придет вновь, то этот приход не является целью, лежащей где-то в бесконечности. «Бесконечность» есть безотрадное явление и не представляет собой предикат божественного, это нечто, относящееся к падшей тварности. Этот конец без конца есть нечто ужасающее. Это есть отражение человеческой безнадежности. Таково положение человека — он низвергается в бесцельность и в бесконечность. С Богом этот идеал бесконечного не имеет ничего общего. Такому времени скорее полагается предел. Иисус Христос является подлинным временем и приносит его. Время Бога имеет как начало и середину, так и цель. Человек охватывается и поддерживается со всех сторон. Это жизнь. Так проявляется человеческое существование во втором положении — Иисус Христос с его прошлым, настоящим и будущим.
Когда христианское сообщество смотрит назад на то, что произошло в Христе, на его первое пришествие, на его жизнь, смерть и воскресение, когда оно живет этим воспоминанием, то это не просто воспоминание, не то, что мы называем историей. Это раз и навсегда произошедшее обладает силой божественного настоящего. То, что произошло, происходит и, как таковое, будет еще происходить. То место, из которого происходит христианская община со своим исповеданием Иисуса Христа, есть то же самое, навстречу которому она движется. Ее воспоминание есть и ее ожидание. А когда христианская община соприкасается с миром, то ее весть носит, как кажется на первый взгляд, характер исторического повествования, ведь речь идет об Иисусе из Назарета, который претерпел страдания при Понтии Пилате после того, как родился во времена императора Августа. Но горе, если бы христианская весть миру остановилась на этих событиях! В таком случае содержанием и предметом этого повествования стал бы или человек, который когда-то жил, или какая-то легендарная фигура, на которую некоторые народы оглядываются одинаковым образом, основатель религии в ряду других! Как бы обманут был мир насчет того, что поистине было и есть, обманут насчет радостной вести: «Христос явился искупить нашу вину, радуйся, мир христианский!» Это прошедшее время глагола «явился» следует возвещать миру как нечто актуальное, как то, на что и мир вправе надеяться, как то, навстречу чему движется и мировая история.
И вновь может быть так, что христианская вера будет воспринята как ожидание и надежда, но это ожидание будет носить пустой и общий характер. Надеются на лучшие времена, лучшие обстоятельства в «посюсторонней» жизни или на какую-то другую жизнь «по ту сторону». Так легко христианская надежда перетекает в какое-то неопределенное ожидание какого-то преходящего величия. Забывается подлинное содержание и предмет христианского ожидания — тот, кто придет, это тот, кто был. Мы идем навстречу тому, откуда происходим.
Это и в отношении церкви к миру должно быть субстанцией ее вести. Она указывает не в пустоту, когда дает людям мужество и надежду, она вправе давать мужество и надежду, глядя на то, что произошло. «Свершилось!» сохраняет всю свою действенность. Христианский перфект является не имперфектом, правильно понятый перфект обладает силой будущего времени. «Мое время в твоих руках». И странствует человек, подобно пророку Илии, черпая силу из этой пищи, сорок дней и сорок ночей до горы Бога, называемой Хорив. Это все еще странствование, это еще не цель, но странствование, направляемое целью. Вот что мы, христиане, должны говорить нехристианам. Не как меланхолические совы должны мы сидеть среди них, а как люди, достоверно знающие свою цель, достоверность которой превосходит всякую другую достоверность. Однако как часто стоим мы в смущении рядом с детьми мира и как нам следует понимать их, если наша весть не удовлетворяет их! Тот, кому ведомо, что «наше время в его руках», тот не будет высокомерно взирать на людей мира, идущих своим путем со своей, зачастую смущающей нас надеждой. Он будет рассматривать их надежду как притчу, как знак того, что мир не брошен, что он имеет начало и цель. Мы, христиане, должны вносить в эти мирские мышление и надежду правильные альфу и омегу. Но сделать это мы в состоянии лишь тогда, когда превосходим мир в уверенности.
