Борьба на юге - Alexandr Dornburg
Дубовка являла собой эпическую дыру, настолько глубокую и гнилую, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Расплатившись с возницей и не обращая внимания на его удивление, мы, вскинув тяжеленные мешки на плечи, бодро двинулись по направлению села. Пройдя километра полтора, спустились в лощину, круто повернув налево. Так шли еще около часа, а затем сделали поворот направо.
В одном месте дорога разветвлялась. Точь в точь - Поле Чудес в Стране Дураков! Пойдешь направо - убитому быть, налево - головы лишишься. Не зная куда идти, решили разведать: по одной тропе вызвался пойти есаул, по другой Щеглов, а остальные, сев под откос, терпеливо ожидали их возвращения. Как выяснил Сергей Щеглов, левая дорога вела на хутор, относительно правой мы ничего не знали, так как наш есаул пока еще не вернулся. Прошло полчаса, а его все не было, и мы начали тревожиться за его судьбу. В предчувствии возможного с ним несчастья, отправились его разыскивать. С высокого холма, позволявшего на далекое расстояние видеть, осмотрели всю местность, обыскали ее, но нигде его не заметили.
В бесплодных поисках прошел еще час, стало совсем светло и наше беспокойство усилилось. Мы терялись в догадках, не зная, что предполагать, что думать, чем и как объяснить таинственное его исчезновение. Нас совсем сбило с толку, когда Щеглов сказал, что ему есаул по секрету неоднократно высказывал мысль, что по его мнению гораздо безопаснее пробираться одному на Дон, чем в нашей компании. Вследствие этого, а так же потому, что есаул пошел на разведку груженный, не оставляя вещей, мы могли полагать, что он, с заранее обдуманной целью, оставил нас, решив самостоятельно продолжать свой путь налегке. Такое предположение становилось вероятным, особенно если учесть его замкнутость и мрачное настроение в последние дни.
Но все же нас тяготило сомнение и беспокойство за него, если он случайно попал к большевикам. Кроме того, жалко было и груза, оставшегося у есаула: щитка от пулемета, пары винтовок, значительной части наших патронов и провианта, и даже моих аптечных склянок с йодом и аммиаком. Как там говорилось? «Все, все, что нажил непосильным трудом, все же погибло! Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… Три. Куртки. И они еще борются за почетное звание «Дома высокой культуры быта», а?»
С другой стороны, нами чувствовалась обида, если есаул умышленно поступил так и не счел нужным о своем намерении поделиться с нами, причинив этим лишние волнения и заставив впустую терять драгоценное время на его розыски. Подождали еще немного, а затем двинулись в путь, каждый по-своему объясняя случай. На перекрестке свернули и пошли по дороге на хутор.
Погода изменилась: вместо снега пошел дождь, на нас не было сухой нитки, и мы с трудом волокли ноги по липкой и глубокой грязи.
Уже 4 часа мы были в пути, но в общей сложности едва ли сделали больше 12 километров. Погода была не очень, дорога была безлюдна, крестьяне встречались редко, и мы свободно болтали.
Только после полудня, голодные, полузамерзшие, до ужаса усталые от непривычной долгой тяжелой ходьбы с грузом, мы подошли к деревне Зеленки. Я вместе с Щегловым пошли искать подводу. Население деревни состояло, по-видимому, из немцев колонистов. На это указывал особенный наружный вид домиков, их чистота, порядок во дворах, высокие, крепкие, с железными осями тарантасы и сытые, сильные с лоснящимися боками лошади. Жители были тоже колоритные, этакие заплывшие жиром «сиротки».
Тут никакой революцией и не пахло. Разговор с местными крестьянами был короткий, чисто деловой, никаких ненужных слов, никаких любопытных вопросов. Договорились скоро и через несколько минут мы быстро катили к станции Поповка. Ее мы достигли к вечеру.
Здесь нас так же ждало приятное разочарование: железнодорожная станция носила вид мирной, заброшенной, вместо обычной распущенной солдатни, на ней было только три или четыре мужика, да столько же деревенских баб. Мы уже предвкушали прелесть отдыха, собираясь обогреться, как подошел полупассажирский поезд, шедший на Лозовую. Не теряя времени, мы поспешили в него сесть. После полуторасуточного зимнего путешествия по непролазной грязи под дождем и снегом, холодный вагон третьего класса показался нам раем.
Только здесь почувствовали мы полный упадок сил чему, думается, значительно способствовали бессонная ночь, голод и сильное нервное напряжение. Все члены ныли, томил голод, хотелось спать, но мокрое белье, прилипая к телу, раздражало и мешало согреться. Немного скудно перекусили, а потом стали дремать, предварительно условившись, что пока двое из нас спят, другие - бодрствуют.
Ночь прошла на редкость спокойно, пассажиров почти не было, нас никто не беспокоил, и рано утром следующего дня мы достигли станции Лозовой. Здесь, нам опять повезло: наш поезд остановился рядом с казачьим эшелоном, направлявшимся в Донскую Область. Сначала пробовали устроиться в него через начальника эшелона, но последний категорически заявил, что ему «строго запрещено» брать в поезд постороннюю публику. Каждая минута была на счету, так как эшелон готов был к отходу. Тогда разбившись по парам, мы бросились с той же просьбой непосредственно к казакам.
Молодой казак, к которому я обратился, правда неохотно, но все же разрешил нам вскочить в вагон, где находилась его лошадь, но так, чтобы "эшелонный" нас не видел.
-- Мне што -- сказал он -- езжайте, лишь бы командир не видел, а то он "грязную гвардию" боится, это она запретила брать чужих в эшелон, а мне
