Романтические приключения Джона Кемпа - Джозеф Конрад
Наконец, простившись с ним, я натянул узду и поскакал под гору, догоняя своих спутников.
Всю дорогу Карлос мучительно кашлял, а Томас Кастро хранил угрюмое молчание. В окнах мигали огни, но на дороге не видно было ни души. На опущенной шторе харчевни бородатая тень мужчины подносила ко рту тень стакана.
— Это мой дядя, — заявил Рэнгсли. — Он вас устроит. Эй, Джо Пилчер, ступай, вытяни дядю Тома из "Белого Оленя" и тащи его ко мне — в "Гнездо".
У третьих ворот мы сошли с коней. Рэнгсли дважды стукнул в ставень кнутом и три раза просто кулаком. Щелкнула задвижка, брякнула цепочка и Рэнгсли впихнул меня в сени. Открылась боковая дверь, и я увидел светлую накуренную комнату. К нам подошел пузатый человечек в парике и синем мундире с виндзорскими пуговицами. В правой руке он держал длинную трубку, в левой оловянную кружку.
— Поздно являешься, капитан, — сказал он с упреком.
— Ваши часы спешат, господин мэр, — сердито отгрызнулся Рэнгсли.
— Ш-ш!.. Не будем ссориться, — успокоил тот. — Но когда ставишь ставку…
— Ставку! Я поставил на карту все свое достояние и в придачу свою шею! — нетерпеливо перебил Рэнгсли. — Где фонари?
Ему передали два потайных фонаря. Рэнгсли приоткрыл один из них и осветил крутую деревянную лесенку. Мы полезли на тесный чердак, откуда окно выходило на море.
— Сидите здесь, — распорядился Рэнгсли. — Вниз я вас не могу пустить. Завтра к мэру придут красные мундиры за новыми приказами об арестах.
Он распахнул ставни. По морю тянулись серебряные полосы света… Часы на колокольне пробили десять ударов.
Рэнгсли поставил фонарь на подоконник и направил на море желтый луч. Рука его дрожала от непреодолимого волнения. Ибо ставка его была велика, а выигрыш зависел от подмигивания фонарей людям на баркасах, прячущихся в черном просторе моря. Он отер лоб рукавом, и сердце мое забилось трепетно и напряженно — должно быть, из солидарности.
Вдруг в густом тумане над морем вспыхнул ответный желтый огонек и тотчас погас. Рэнгсли с глубоким вздохом тяжело ударил меня по плечу.
— Прекрасно, дружище. Теперь займемся вами. Вам на какой корабль?
Я растерялся. Но Карлос отозвался из темного угла:
— Нам на "Темзу". Мой друг сеньор Ортис сказал, что вам все будет известно.
— Знаю, знаю, — ответил Рэнгсли. И в самом деле он знал все, что требуется знать для вывоза из южных графств людей, которым нельзя долее оставаться там.
Его промысел был пережитком времен якобистских заговоров.
— По такому ветру, — продолжал он после паузы, — вам надо быть в бухте к четверти двенадцатого.
Снизу раздался крик:
— Сквайр Джек, пришел ваш дядя Том!
— Опять накачался, старый греховодник? — спросил Рэнгсли. — Слушай, этих трех молодцов надо в четверть двенадцатого усадить на борт "Темзы".
Сарик в ответ икнул.
Рэнгсли повторил:
— В четверть двенадцатого, понял?
— Этих… ик!.. этих трех молодцов усадить на "Темзу"? В четверть двенадцатого? Есть!
— Пьян, как царь, — пояснил нам Рэнгсли, — но если ему повторить три раза, он будет помнить.
Пьяный голос снизу продолжал долбить: "Трех человек… на "Темзу"… ик… в четверть двенад… дца… того".
Рэнгсли осветил лестницу. Карлос и Кастро спустились. Я собирался последовать за ними, когда Рэнгсли остановил меня за плечо.
— Не нравятся мне твои попутчики, — сказал он мне на ухо. — Я знаю, кто они такие. Нынче утром за ними приходили сюда красные мундиры. Я бы их укокошил и получил бы награду, да удержался ради тебя и Руксби. Они ловко владеют ножом. Смотри в оба. Тут что-то неладно.
Того, что казалось "неладным" Джеку Рэнгсли — темному человеку, живущему под тенью виселицы, — конечно, следовало опасаться. Джек представлялся мне почти столь же романтической личностью, как сам Карлос Риэго. Его слова запали мне в душу, пробуждая во мне страх перед будущим.
Глава IV
Со мной случилось именно то, чего я требовал от судьбы: грубой рукой схватила она меня за горло и любезно поставила в положение романтического героя. Я не спрашивал, куда мы едем. С меня довольно было, что мы плывем в ночном тумане, в переменчивом свете месяца.
Мы отчалили. Берег удалялся черной тенью с пятнами огней кое-где. Прокричал петух. Время от времени раздавался треск раздавленной раковины под ногами толпившихся на берету людей. Я вспоминал контрабандистов, чтобы забыть потом навсегда. Сидя на веслах, старый Рэнгсли бормотал нечленораздельные звуки. Вдруг он запел хриплым, пьяным голосом рыбачью песню:
Когда Гаральд в последней битве корону потерял,
Нормандец Вильям прискакал, коро-оону взя-а-ал…
Неумолчно рокотала вода, точно в короткий срок ей надо было поведать нам миллионы сплетен. Старый Рэнгсли поднялся в ожидании корабля, и полусонный свалился на скамью. Лодка черпала воду, как решето. Ветер крепчал. Мы трое боялись, что не продержимся. На море не видно было никаких огней.
Наконец мы завидели вдали голубой свет. Но к этому времени Том Рэнгсли совсем сдался, и мне самому пришлось управлять лодкой. Карлос, не говоря ни слова, принялся вычерпывать воду. Кастро, к моему удивлению, оказался настоящим моряком и деятельно мне помогал.
— Мне кажется, мы потонем, — спокойно сказал Карлос. — Мне больно за тебя, Хуан.
— А себя почему не жалеешь? — ответил я в мрачном отчаянии.
— Сейчас, дорогой мой брат, я охотно умер бы в волнах, — ответил он со вздохом, не выпуская, однако, черпака.
— Тебе больно покидать родину, твоих друзей, твою Испанию? — спросил я.
— Нет, не Испанию — Англию, — многозначительно ответил Карлос. — Здешние обычаи, здешний народ. В особенности — одну.
В его словах и улыбке мне почудилась горькая ирония; но они были сказаны очень серьезно.
Кастро оттащил на нос бесчувственное тело Тома Рэнгсли. "Убил бы этого старика!" — злобно процедил он сквозь зубы.
Кастро отнюдь не хотел утонуть. Конечно, и я не хотел. Но во мне говорил не страх, а скорее чувство растерянности и разочарования — внезапнее сознание, что я иду не к романтическим приключениям, а к смерти, подавляло меня.
Мы хранили угрюмое молчание. Карлос усердно вычерпывал воду, не произнося ни единой жалобы, точно и в самом деле не заботился о жизни. В его покорности мне чудилось что-то возвышенное и романтическое. Может быть, жизнь наскучила ему; может быть, он в самом деле жалел об оставленном позади — о каком-нибудь тайном обществе, или о женщине. Но если мы все потонем, он благородно, без жалоб, встретит конец, познав всю полноту бытия. Я же должен был бесславно погибнуть, едва вступив на порог жизни.
— Смотрите, сеньор! — воскликнул
