Карен Монинг - Скованные льдом

насос.

- За дело.

Собираюсь с мыслями, переключаюсь и на суперскорости влетаю в здание.

Бывает холодно, а бывает гораздо хуже. Здесь же холодно настолько, что, кажется, будто

кто-то вонзает в меня ледяные ножи и проворачивает их, задевая хрящи и кости. Рвет

мускулы и сухожилия, разрезая нервы. Но этот случай самый свежий из всех. И, если

существует место, где можно найти зацепки, то это именно оно, и сделать это надо до того

как температура поднимется и начнутся изменения. Если они начнутся. Как же мало я знаю.

Я кружу вокруг маленького собрания и дрожу. Я заикалась от холода в других случаях

обледенения, но никогда ещё не дрожала в режиме суперскорости. Думаю, что дрожь - это

круто. Это суперскоростная реакция тела на холод, на молекулярном уровне. Клетки

чувствуют, что температура чересчур низкая для тебя, и мозг, чтобы выработать тепло,

вынуждает тебя постоянно вибрировать. Я сейчас на суперскорости в квадрате: и на

клеточном уровне и вообще. Тело - замечательная штука.

Сначала я посмотрела на их лица.

Они обледенели с открытыми ртами, их лица искривлены в крике. То же самое было с

семьей с поляны-прачечной. Эти люди тоже видели приближение чего-то. Кроме

священника, который удивленно смотрел на людей, стоящих перед ним, и это означает, что

это нечто появилось из-за его спины, и очень быстро, потому что он не успел даже голову

повернуть. Должно быть, он догадался по их лицам, что что-то не в порядке, но это нечто

появилось и сразу всё заморозило, иначе у него было бы время повернуться и оглядеться.

Я испытала облегчение, потому что теперь уже дважды люди смогли заметить то, что

приближалось. Значит, у меня есть шанс убраться подальше, если это нечто двинет в моем

направлении.

- Берегись. Изучай и дыши, - говорит Риодан мне на ухо. - Собирай. Информацию. И.

Выбирайся. Отсюда.

Я смотрю на него, потому что он странно говорит. И сразу же понимаю, почему он

говорит рывками, с остановками. Его лицо покрыто толстым слоем льда. Лед трескается,

когда он добавляет: - Поторопись. Твою. Мать.

Мое лицо не покрыто льдом. Почему тогда его леденеет? Я неосознанно протягиваю

руку, будто собираюсь коснуться его или типа того, но он отталкивает ее.

- Ни. Хрена. Не. Трогай. Даже. Меня, - лед трескается и падает с его лица четыре раза,

прежде чем он заканчивает предложение.

Вот стыдоба. Я вихрем уношусь прочь, чтобы собраться с мыслями и сосредоточиться на

деталях. Понятия не имею, зачем мне понадобилось до него дотрагиваться. Моему

поведению нет объяснения. Думаю, своим договором он наложил на меня какое-то заклятье.

Что случилось в этом случае обледенения? Почему случилось? Неужели действительно

так проявляется противоестественно холодная часть Фейри? Я понимаю, почему Риодан так

думает. Ведь ни в одном случае ничего не исчезло. И у них нет общего знаменателя.

Никого не съели. Никого не покалечили. Так почему это происходит? Для меня каждый

ледник - сцена преступления. Люди мертвы. А у преступления должен быть мотив. Я ношусь

туда-сюда, пытаясь обнаружить хоть намёк на мотив, что-нибудь, что укажет на наличие

наделенного разумом существа за всем этим. Приглядываюсь, есть ли малюсенькие

повреждения, скажем как от зубов с иголку. Может, из людей высосана какая-нибудь

жидкость, которая по вкусу какому-то фейри-психопату? Эта мысль напоминает мне о

фейри, которых мне следовало бы убить. Если бы я это сделала, между нами с Мак все было

бы в порядке. Она бы никогда не узнала. Не знаю, почему я их не убила. Не то, чтобы я

хотела, чтобы меня раскрыли.

Не вижу ничего похожего на то, что ищу, значит и винить некого и не за что.

Но тут я вижу ее. И это словно нож в сердце.

- Вот, гадство! - говорю я.

Убийства взрослых меня так не цепляют, потому что я знаю, что они прожили жизнь.

Они жили. У них был шанс. И, надеюсь, умерли они, сражаясь. Но дети... убийства детей

сокрушают меня. Ведь они даже не успели узнать, что мир это совершенно сумасшедшее,

удивительное и невероятное место. Они едва ли узнали, что такое приключения.

У этой приключений точно никогда не было. Она даже не прошла стадию «Агу, мне

дали молочко».

Одна из женщин держит на руках маленькую девочку с нимбом кудрявых рыжих волос,

таких же, как у меня. Она удобно устроилась на сгибе руки матери, обхватив своим

крошечным кулачком её палец. Она замерзла, глядя на свою маму, будто та была

прекраснейшим и чудеснейшим из ангелов, сошедших с небес. Так и я смотрела на свою,

пока все пошло так… ну, в общем. Не так.

Что-то странное происходит со мной, чего я не понимаю. Но я начну делать то, что

делают остальные в мире и буду сваливать вину на гормоны, потому что я была самой

клевой из всех клевых, пока у меня не начались месячные.

Я становлюсь сентиментальной, как те тряпки, которые умиляются от одного лишь вида

поздравительной открытки, и я думаю о маме. И хотя она делала со мной вещи, которые

многие назовут ужасными, все же я понимаю, почему она держала меня в клетке. У нее был

не такой уж большой выбор, а денег еще меньше, и она не всегда ко мне плохо относилась.

Она пыталась защитить меня. Никогда не винила ее за то, что она держала меня в клетке на

цепи.

Я просто хотела, чтобы она перестала забывать обо мне.

Кажется, она вообще не хотела обо мне помнить.

Или она хотела, чтобы меня у нее никогда не было.

Но с нами не всегда так было. Я помню то чувство, когда тебя любят до безумия. И я

помню, когда это изменилось. И мне никогда этого не вернуть.

Ни с того ни с сего, в уголке глаза появляется эта холодная дебильная чертова штука,

будто я собираюсь заплакать. Но я-то не плачу, мать вашу. Эта штука замерзла, как только

появилась. У меня разболелась голова. Я тянусь и дотрагиваюсь до маленькой ручки,

обвитой вокруг маминого пальца. Сердце сжимается, я ощущаю чудовищное давление в

ушах, и что-то внутри меня сдается, издавая мягкий хлюпающий звук. И вдруг я не могу

больше дышать. Думаю, так холодно было бы человеку, которого голым выкинули в

открытый космос.

Холод, словно нож, режет меня, сдирает кожу, убивает, покрывает меня льдом.

Смыл слова «холод» принимает новое значение. И, когда я думала, что начала понимать

его, как некое сложное состояние, в рамках которого я могу существовать, он резко

меняется. Я вся горю и мне жарко, мне жарко. Мне так чертовски невероятно жарко, что я

начинаю срывать с себя одежду. И я не могу сделать это достаточно быстро, потому что

чувствую себя толстой и медленной, и глупой. И каким-то образом я понимаю, что перешла

в режим обычной скорости.

Это случилось, потому что я дотронулась до нее? Вот почему он сказал мне ничего не

трогать? Разве прикосновение к чему-либо настолько холодному в режиме суперскорости

выдергивает из этого режима? Если это так, то откуда он знает об этом? Может быть, он

узнал об этом, когда его вот так же выдернуло из суперскорости? Тогда почему его это не

убило?

Если переходить на обычную скорость, то здесь станет чересчур холодно. Серьезно, как

в открытом космосе.

На суперскорости пытаюсь вернуться назад.

Я падаю на колени. Наверное, я чересчур долго ждала. Возможно, момент моего падения

длился чересчур долго.

Господи, пол такой холодный! Больно, больно, больно! Я только что подумала про

Господа? Я не употребляю это слово. Разве я верую? Разве я нашла веру здесь, на коленях,

сейчас, в самом конце? С моей стороны это выглядит немного лицемерно. Я не умру

лицемеркой. Я начинаю хихикать. Я не дрожу. Мне жарко. Мне так жарко.

Даже сейчас я продолжаю впитывать детали. Любопытство. Кошку сгубило. Вполне

возможно. Здесь вакуум. Здесь что-то неправильно, чего-то не хватает. Что-то, что я

пропустила, пока была в режиме суперскорости, но я не понимаю, что именно. Вещи вокруг

меня, люди и все остальное ощущаются… каким-то плоским, лишенными какого-то важного

компонента, который делает их многомерными.

- Ри... - я не могу произнести его имя.

Я слышу, что он кричит. Но не различаю слов, они звучат как-то странно. Будто он

говорит приглушенно, как в подушку.

Я пытаюсь стянуть джинсы. Нужно от них избавиться. Они холодные, такие холодные.

Надо снять с себя всё. Холод будто опаляет мою кожу. Он борется со мной, мешает мне

раздеться.

Я пытаюсь сказать «отстань от меня», но ничего не выходит. Нужно избавиться от

одежды. Если я от нее избавлюсь, может быть со мной все будет в порядке.