Стивен Кинг - Конец Смены
— Это же я должен был заказать, — говорит Ходжес, садясь напротив.
— Не волнуйтесь, — говорит она. — Потом за все рассчитаетесь.
— Да, рассчитаюсь.
— Бэбино меня бы не смог уволить или даже перевести куда-то, если бы кто-то увидел нашу беседу и пересказал ему, но усложнить жизнь он мне смог бы нехило. Я, конечно, тоже немного могла бы ему проблемы создать.
— Правда?
— Правда. Думаю, он ставит опыты на вашем товарище Брейди Хартсфилде. Скармливает ему таблетки с Бог знает чем. Колет что-то тоже. Говорит, витамины.
Ходжес удивленно смотрит на нее:
— И давно он это делает?
— Несколько лет уже. Именно поэтому Бекки Хелмингтон перевелась в другое отделение. Она не хотела оказаться крайней, если Бэбино даст ему не тот витамин и пациент погибнет.
Приходит официантка. Ходжес заказывает вишневую кока-колу.
— Колу?! — хмыкает Норма. — Вы серьезно? Вы же большой мальчик, так чего же?
— Если говорить о выпивке, то я за всю свою жизнь пролил больше, чем вы выпили, зая, — говорит Ходжес. — И что же Бэбино, к лешему, задумал?
— Не знаю. — Норма пожимает плечами. — Но он — не первый врач, который экспериментирует на человеке, который всем до одного места. Никогда не слышали об эксперименте с сифилисом в Таскиги? Правительство США использовало четыреста черных мужчин как лабораторных крыс. Это продолжалось сорок лет, насколько я знаю, — при этом ни один из них не въехал на машине в толпу беззащитных людей. — Она криво улыбается Ходжесу. — Расследуйте, что делает Бэбино. Создайте ему проблемы. Спорим, у вас получится!
— Меня сейчас интересует именно Хартсфилд, — говорит Ходжес, — но, судя по тому, что вы говорите, я не удивлюсь, если Бэбино станет, так сказать, сопутствующей потерей.
— Тогда сопутствующим потерям — ура! — У нее получается что-то вроде «сопутмпотрм», поэтому Ходжес делает вывод: Норма пьет уже не первый бокал за этот вечер. Ведь он учился на следователя.
Когда официантка приносит колу, Норма одним духом допивает свое и говорит:
— Мне еще раз, и так как джентльмен платит, можно двойную порцию!
Официантка берет ее бокал и уходит. Норма снова переключается на Ходжеса:
— Вы говорили, что у вас есть вопросы. Ну так, спрашивайте, пока я еще могу ответить. У меня язык уже немного заплетается, а скоро совсем заплетется.
— Кто в списке посетителей Брейди Хартсфилда?
Норма хмурит брови:
— Список посетителей? Вы шутите? Кто вам сказал, что есть такой список?
— Покойная Рут Скапелли. Это произошло сразу после того, как она заменила Бекки в должности старшей медсестры. Я ей предложил полтинник за любые слухи о нем — у Бекки была такая такса, — а она повела себя так, будто я ей туфли обоссал. И говорит: «Вас же даже нет в списке его посетителей!»
— Вот как!
— И вот, сегодня еще и Бэбино сказал...
— Много чего наплел о прокуратуре. Я слышала, Билл, я же там сидела.
Официантка принесла напиток Норме и поставила перед ней, и Ходжес понял, что заканчивать надо быстрее, пока женщина не упала ему на уши с разговорами обо всем на свете — от неуважения на работе к печальной и лишенной любви личной жизни. Когда медсестры пьют, то меры не знают. Как и копы.
— Вы работали в «Ведре» все это время, когда я туда ходил...
— Значительно дольше. Двенадцать лет. — «Днацать»... Она поднимает свой бокал и выпивает половину. — А теперь меня повысили до старшей, по крайней мере, временно. Двойная ответственность за те же деньги, не сомневаюсь.
— В последнее время никого из окружной прокуратуры не видели?
— Нет... Сначала набежала целая бригада с портфелями, а с ними их карманные врачишки, которым не терпелось объявить сукиного сына вменяемым, но ушли они разочарованными: увидели, как он слюнявится и даже ложку не может взять. Еще несколько раз наведывались — проверить, каждый раз меньше и меньше народа с портфелями, но в последнее время из вообще никого нет. Пока что, насколько они понимают, он полный овощ. Ему тогда такой тыдыщ сделали, что уже не очнется.
— Значит им все равно, — да и почему бы нет? Кроме случайной ретроспективы, когда новостей не хватает, интерес к Брейди Хартсфилду упал. Всегда есть свежий труп на дороге, чтобы о нем писать.
— Вы же все знаете, конечно. — Прядь волос падает ей на глаза. Норма сдувает её. — Вас кто-то пытался остановить каждый раз, когда вы к нему ходили?
Нет, думает Ходжес, но он полтора года не заходил.
— Если действительно есть какой-то список посетителей...
— Он должен быть у Бэбино, а не в прокуратуре. Когда речь идет о Мерседес-убийце, прокуратуре как соловью, Билл...
— Что?
— Да ничего.
— Могли бы вы проверить, нет ли там такого списка? Сейчас, когда вы — старшая медсестра.
Она размышляет, потом говорит:
— В компьютере этого быть не может: слишком легко было бы найти, но Скапелли держала пару папок в ящике столика дежурного, запирала на ключ. Она была просто асом в слежке, кто хороший, а кто плохой. Если я что-то найду, вам это будет стоить двадцатку.
— Если выйдете на связь завтра, то пятьдесят. — У Ходжеса, правда, есть сомнения, вспомнит ли она этот разговор завтра. — Время не ждет.
— Если существует такой список, то это просто от мании величия. Бэбино нравится держать Хартсфилда исключительно для себя, любимого.
— Но вы проверите?
— Да, почему нет? Я знаю, где она прятала ключ от запертого ящика. Блин, да большинство сестер на этаже это знают. Трудно привыкнуть к мысли, что нашей сестры Рэтчед уже нет.
Ходжес кивает.
— Он может передвигать вещи, знаете? Не касаясь.
Норма смотрит на него, она ставит своим бокалом круглые следы на столе. Кажется, хочет изобразить олимпийские кольца.
— Хартсфилд?
— А то кто же? Да. Он любит этим сестер пугать. — Она поднимает голову. — Я пьяная, и скажу вам сейчас такое, чего трезвым никогда бы не сказала. Я бы хотела, чтобы Бэбино его действительно убил. Просто вколол ему чего-нибудь такого ядовитого — и тот отбросил копыта. Потому что он меня пугает. — Она замолкает и добавляет: — Он всех нас пугает.
21
Холли выходит на личного помощника Тодда Шнайдера, как только тот собирается все закрывать и уходить. Он говорит, что мистер Шнайдер будет доступен между полдевятого и девятью завтра. Потом у него целый день встречи.
Холли вешает трубку, умывается в маленьком туалете, в очередной раз пользуется дезодорантом, запирает кабинет и едет в Кайнер — попав на разгар вечернего часа пик. Поэтому в больницу она приезжает в шесть: уже почти совсем темно. Регистратор заглядывает в компьютер и говорит, что Барбара Робинсон лежит в палате 528 крыла Б.
— Интенсивная терапия? — спрашивает Холли.
— Нет, мэм.
— Хорошо, — говорит Холли и уходит, цокая практичными низкими каблуками.
Двери лифта открываются на шестом этаже — и именно в это время там ждут лифта родители Барбары. У Тане в руке мобильный, она смотрит на Холли, словно на привидение. Джим Робинсон говорит:
— Разрази меня гром!
Холли словно немного уменьшается.
— Что? Почему вы на меня так смотрите? Что не так?
— Да ничего, — говорит Таня. — Я просто как раз собиралась тебе позвонить...
Двери лифта начинают закрываться. Джим выставляет руку — и они открываются снова. Холли выходит.
— ...только мы спустимся в вестибюль, — заканчивает предложение Таня и показывает на знак на стене: перечеркнутый красной линией мобильный телефон.
— Мне? Почему? Я думала, у нее только нога сломана... то есть я знаю, что сломанная нога — это серьезно, конечно, но...
— Она в сознании, с ней все в порядке, — говорит Джим, и они с Таней переглядываются, что может означать: это не совсем правда. — Перелом довольно простой, собственно, но они заметили какой-то ушиб у нее на голове и решили, что пусть она на всякий случай здесь заночует. Врач, который вправлял ей ногу, говорит: шансы, что она сможет уже завтра быть дома, — девяносто девять процентов.
— Проверили на токсины, — сказала Таня. — Наркотиков не обнаружили. Я не удивляюсь, но все равно это облегчение.
— А что же не так?
— Да все, — просто говорит Таня. Она кажется на десять лет старше по сравнению с тем, как Холли видела ее в последний раз. — Мама Хильды Кервер завезла Барб с Хильдой в школу — это ее неделя — и говорила, что Барбара в машине была абсолютно нормальная: чуть тише, чем обычно, но в целом все с ней было хорошо. Барбара сказала Хильде, что ей надо в туалет, и потом Хильда ее не видела. Говорит, что Барб могла выйти сквозь одну из боковых дверей спортзала. Дети эти двери и называют «прогульный выход».
— А что говорит Барбара?
— А она ничего не хочет нам говорить. — Танин голос дрожит, и Джим прижимает ее. — Но она говорит, что скажет тебе. Поэтому я и хотела тебе звонить. Говорит, что поймешь только ты.
