Рейчел Хокинс - Духи школы
– Это место. Здесь действует любовное заклятие. Это единственная причина, по которой мы… мы…
Я возвращалась к нему, рукам уже не терпелось схватить его за лацканы куртки. Декс тянул меня к себе, просунув палец в шлевку моих джинсов, но прежде чем наши губы встретились снова, я уперлась ладонями в его грудь.
– На самом деле ты не хочешь меня целовать, – выпалила я.
– Я… прости, что?
Отступив, я сложила руки на груди.
– Эта пещера. Кто-то сотворил здесь любовное заклинание. Вот что все это… – Я подошла, показывая на его руку, но она была пуста. В разгар… всего Декс выронил амулет-сердечко. Прочистив горло, я поспешно продолжала: – Так или иначе, любовные чары безумно мощные. Они могут… пропитывать помещение. Заставлять других людей испытывать воздействие этой магии. Это с нами и происходит.
Меня несло, я понимала, но просто хотела найти какие-то слова, которые стерли бы возникающий на лице Декса ужас.
– Значит… мы целовались из-за магии?
– Правильно, – с облегчением подтвердила я. – И стало быть, это ничего не значит.
Выражение его лица изменилось, и теперь Декс не казался ужаснувшимся. Он выглядел… разозлившимся.
– Это ты тоже узнала в Интернете? – холодно поинтересовался он. – Воздействие любовных чар на людей, которые не нравятся друг другу?
Я в смущении покачала головой.
– Ты мне нравишься.
Декс засмеялся, но такого смеха я никогда раньше у него не слышала. Он был саркастическим и резким.
– Разумеется, нравлюсь. Как друг, верно? – А затем вдруг вся злость Декса оставила его. Он провел рукой по своей макушке, ероша волосы. – Слушай, все нормально. Мы поцеловались, потому что нас заставила это сделать магия. Что угодно. Давай-ка… давай-ка пойдем отсюда.
Он двинулся к туннелю и, как мне показалось, снова резко рассмеялся. Но это был не смех, а кашель. Затем сипение. И вдруг Декс сполз на землю, его плечи и грудь ходили ходуном, но он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Я бросилась к нему, сунула руки в карманы его куртки, но Декс оттолкнул меня.
– Я знаю, что отношения между нами странные, но сейчас не время! – крикнула я.
В тусклом свете фонарика я увидела посиневшие губы Декса. Он издал этот свистящий звук, но теперь похожий на смех.
– Машина, – произнес он одними губами.
Я метнулась к выходу из пещеры, едва услышав это слово. Пригибаясь, чтобы не удариться головой, я ползла так быстро, как никто еще в мире не ползал. Когда я добралась до автомобиля, руки у меня дрожали. Я распахнула дверь и начала рыться в отделении для перчаток. Нашла только коробку носовых платков и мятные леденцы.
Ругаясь всеми последними словами, какие знала, я сунула ладони между сиденьями. Наконец мои пальцы нащупали металл, и я чуть не расплакалась от облегчения, вытащив ингалятор.
Когда я вернулась к Дексу, сипение сменилось ужасающей тишиной. Неловким движением я сунула ему ингалятор, сев на пятки, и услышала, как он сделал несколько глубоких вдохов.
Прошло гораздо больше времени, чем в тот день на футбольном поле, но через несколько мучительных секунд Декс снова начал дышать. Бледность отступила, и он, дрожа, закрыл глаза.
– Что ж, это нечто новое, – прошептал он, когда наконец смог заговорить. Открыл один глаз. – У меня никогда не было приступа астмы из-за интимных отношений. Ты здорово целуешься, Иззи Брэнник.
Я бы стукнула Декса, но, отчаянно радуясь, что он не умирает, лишь похлопала его по плечу.
– Думаю, виновата ссора, а не поцелуи.
Он слабо усмехнулся:
– Может быть. – Открылись оба глаза. – Кстати, прошу прощения. Не следовало мне так сердиться, но…
– Даже не вспоминай, – перебила я. – И… может, не только магия заставила нас поцеловаться. Но, Деке. Я не могу… мы не можем…
Я не знала, что еще сказать. Казалось, в этих словах выражено все. Я не могу. Мы не можем. Моя жизнь была до смешного опасной. А Деке, по-своему, до смешного отважный. Я подумала об одежде, которую он носил, об откровенной любви, которую проявлял по отношению ко мне, Роми, к своей бабушке. Каждый день своей жизни Декс был исключительно собой, и ему было наплевать, что говорят о нем люди. И я понимала, что если он действительно узнает, какой жизнью я живу, то захочет стать ее частью. Вот таким парнем он был – отдающим себя целиком.
А «отдать себя целиком» со мной принесет ему гибель.
– Все нормально, – проговорил Деке, дыша помедленнее. – Пока мы можем оставаться друзьями, я… я рад этому.
– Я тоже, – сказала я. И хотя понимала, что это правда, непонятно почему мне стало так грустно.
Глава 27
– Значит… Лесли Эвертону нравится? – уточнила Роми с набитым попкорном ртом.
– Да. Вообще-то он ее любит. Но это было до амнезии.
Субботним вечером мы сидели в комнате Роми, на полу стояла большая миска с воздушной кукурузой, на столе – две разного вида газировки, а перед телевизором лежали все три сезона «Айви– Спрингс».
Я рассказала ей, что произошло в пещере. То есть о любовном заклинании, а не о нашем с Дексом поцелуе. Роми поведала, что они с Андерсоном нашли на могиле соль – я изобразила по этому поводу сильное удивление, – но в результате мы согласились, что пятничные вечерние вылазки прошли не очень успешно.
Затем мы поставили «Айви-Спрингс» и позволили переживаниям Лесли и Эвертона отвлечь нас от провала. Роми уже переоделась в пижаму – естественно, с узором из маленьких привидений, – а я покрывала лаком ногти на ногах. Точнее, пыталась. Поскольку я никогда раньше этого не делала, мои ступни выглядели так, будто я случайно наступила на мясорубку. Когда я промакивала ярко-алое пятно, Роми глянула на меня.
– Ничего себе. – Глаза у нее расширились. – Что ты наделала?
Со вздохом вытянув салфетку из коробки на прикроватном столике Роми, я попыталась стереть наиболее вызывающие пятна.
– Наверно, я брала слишком много лака.
Роми засмеялась и села.
– Наверное? Из, такое впечатление, что ты вылила на ноги полбутылки лака. Дай-ка сюда.
Она выхватила у меня бумажную салфетку и принялась рыться в ящике столика, пока не достала флакон жидкости для снятия лака. Я потянулась к нему, но Роми высоко подняла руку над головой.
– Ага. Тебе со всей очевидностью нельзя доверять опасные химикаты. Давай ногу.
Я нерешительно вытянула ногу, и Роми опрыскала несколько салфеток жидкостью для снятия лака. Удаляя самые неприятные пятна с моей правой ступни, она глянула на меня поверх очков.
– Ты никогда раньше не красила ногти на ногах, да?
Я подумала, не солгать ли, но, заметив лак даже между пальцами, решила, что провести Роми не удастся.
– Нет. У моей мамы очень строгое отношение к косметике.
Тихонько присвистнув, подруга покачала головой:
– Никогда не играла в вышибалы, не целовалась и не пользовалась косметикой…
Мое лицо заалело, как пальцы, вернее, вся ступня.
Когда я не ответила, Роми подняла на меня взгляд:
– Иззи?
Я прочистила горло и заправила за ухо прядь волос. Я не планировала рассказывать Роми о поцелуях, но моя дурацкая светлая кожа снова меня выдала.
– Я… э… я и Деке, мы…
Роми села так быстро, что едва не опрокинула бутылочку с жидкостью для снятия лака. Я поймала ее, но Роми была слишком занята тем, что хлопала в ладоши и сдавленно выкрикивала нечто похожее на «Божемойбожемойбожемойбожемой!».
Спрыгнув с кровати, она остановила «Айви-Спринге», как раз когда Эвертон собрался поцеловать Лайлу, двоюродную сестру-близнеца Лесли.
– Не могу поверить, что мы сидим тут уже целый час, красим ногти и смотрим телевизор, когда ты могла бы рассказать мне во всех подробностях о вашем с Декстером О’Нилом суперсексуальном свидании!
– Да ничего подобного, – запротестовала я. – Это было… Ну да, это было именно так, но…
Роми прервала меня очередным воплем, и я невольно улыбнулась.
– Это так здорово! – воскликнула она, плюхаясь обратно на кровать. – Так когда? Где? Как?
Я подтянула к груди очищенную от лака ногу, обхватила колени руками.
– Вчера вечером, в пещере и… э… в губы.
Роми закатила глаза и стукнула меня одной из ярко-зеленых подушек, разбросанных на ее кровати.
– О последнем я и так догадалась. Я имела в виду, он поцеловал тебя первым, или под этой скромной внешностью таится коварная соблазнительница?
Она подняла бровь, и теперь уже я бросила в нее подушкой.
– Он меня поцеловал. Ну, он спросил, есть ли у меня парень, я ответила, что нет, и тогда мы… поцеловались.
В моем пересказе это звучало как-то скучно, заурядно. Но я не знала, как девочки разговаривают о подобных вещах. И потом, мне почему-то хотелось сохранить это для себя. Я словно боялась, что если расскажу все в деталях – какими теплыми были его губы, какой мягкой куртка, – событие утратит свою особенность. А поскольку это, вероятно, единственный раз, когда я позволила такому случиться, мне хотелось, чтобы оно осталось особенным.