Энн Брешерс - Союз «Волшебные штаны»

— Тибби, я не уверена, знаешь ли ты, через что прошла Бейли. Она не любит об этом говорить.

Тибби машинально кивнула:

— Она мало говорит об этом.

— У нее лейкемия. Рак крови.

Тибби опять кивнула. Казалось, и так все ясно.

— Но ведь болезнь излечима, правда? Разве дети не растут потом нормально?

Голова миссис Граффсман склонилась к плечу, будто женщине было трудно держать ее прямо.

— Бейли поставили диагноз, когда ей было семь лет. Она прошла восемь сеансов химиотерапии, облучение, а в прошлом году ей вживили трансплантат костного мозга. Большую часть своей жизни Бейли провела в лечебном центре Хьюстона, в Техасе. — Женщине не хватало воздуха, она судорожно вздыхала, потом собралась с силами. — Но, несмотря на все это, болезнь возвращается.

Тибби так закоченела, что у нее зуб на зуб не попадал, а волосики на руках встали дыбом.

— Но можно еще что-нибудь попробовать? Правда? — Тибби произнесла это таким грубым и хриплым голосом, что сама испугалась.

Мама Бейли пожала худыми плечами:

— Мы хотели дать ей пожить нормальной жизнью. Как живут все дети.

— А теперь вы привезли ее сюда умирать? — требовательно спросила Тибби.

Миссис Граффсман то открывала, то закрывала глаза, плотно сжимая веки.

— Не знаю: больше уже не осталось средств, — сказала она усталым надтреснутым голосом. — Бейли серьезно больна. Мы молим Бога, чтобы ее организм оказался достаточно сильным и справился с болезнью. — Женщина взглянула из-под опухших век. — Мы так боимся. Но считаем, что ты должна все знать.

Тибби вдруг почувствовала резкую боль в груди. Дышать стало трудно. Ее сердце, кажется, сбилось с привычного ритма.

— Бейли так тебя любит, — продолжала миссис Граффсман, и губы ее задрожали. — Эти два месяца с тобой стали чем-то особенным в ее жизни. Мы с ее отцом очень ценим все, что ты сделала.

— Я лучше поеду, — прошептала Тибби.

Ей казалось, что еще немного — и сердце у нее разорвется, и она сама умрет, а ей бы не хотелось, чтобы это произошло в больнице.

Ты можешь пойти по дороге, которая ведет к звездам. А я пойду по дороге, на которой ты встретишь меня.

Ранним августовским утром Лена, по обыкновению молча, сидела за завтраком с дедом. Потом взобралась по утесу на пологую площадку, собираясь вернуться в свою оливковую рощу. Нет, в его оливковую рощу.

Очутившись на прежнем месте, девочка заметила, как изменились с июня краски. Теперь в траве было много желтых пятен, цвели совсем другие цветы. Оливки на деревьях налились соком — теперь они уже стали «подростками». Ветерок крепчал. Бабушка называла такой бриз «мелтими».

Лена пришла сюда в робкой надежде увидеть Костаса. Но, начав рисовать, забыла обо всем. Часами, сосредоточившись, Лена смешивала краски и рисовала, всматривалась в окружающее и рисовала. Девочка не обращала внимания даже на палящее солнце. Руки и ноги у нее онемели, и она просто перестала их ощущать.

Когда на землю легли косые тени, она очнулась и взглянула на свой рисунок. Ей захотелось улыбнуться, но она сдержала улыбку.

Теперь Лена поняла, для кого предназначен этот рисунок. Он был самым удачным в ее жизни, и она отдаст его Костасу.

Лена думала, что у нее не хватит смелости рассказать о своих чувствах, поэтому надеялась, что рисунок все объяснит за нее. Рисунок расскажет Костасу о том, что Лена теперь знает: это его место и она сожалеет…

Тибби позвонила в «Валлман» и сказала, что заболела. Да, она подвернула ногу. У нее нервный тик. У нее сильный насморк, она думает, что это вирус. Она просто хочет выспаться.

Она не хотела работать, пока Бейли была в больнице. Она не хотела ничего упустить и постоянно возвращалась к тому дню, когда Бейли не появилась возле «Валлман». Это состояние стало ее путать.

Она остановила грустный взгляд на стеклянной квартире Мими. Свинка что-то заспалась сегодня. Даже не тронула еду. У Мими такой медленный ритм жизни, и все же она, кажется, взрослеет быстрее Тибби. Почему? Тибби надеялась, что еще войдет в свой собственный ритм.

Тибби подошла, постучала пальцем по стеклу и неожиданно рассердилась на Мими за то, что она спит, когда происходят такие события. Тибби открыла коробку и почесала мягкий животик Мими указательным пальцем.

Беспокойство зашевелилось у нее в душе. С Мими что-то было не так. Ее тельце не было теплым, как обычно. В панике Тибби схватила ее очень грубо, и Мими неподвижно повисла в ее ладонях.

— Ну, давай же! — Девочка безжалостно трясла свинку, словно подозревала, что Мими притворяется. — Просыпайся.

Тибби высоко подняла Мими в одной руке. Мими терпеть этого не могла и всегда принималась скрести острыми коготками запястье Тибби.

Постепенно Тибби стала понимать, что это уже не Мими. Это то, что от нее осталось.

Где-то в глубине ее сознания образовалась стена, которая ограждала ее от происходящего. Мысли Тибби теперь теснились в маленьком уголке перед этой стеной. Они напоминали короткие команды со сторожевой башни, а не настоящие мысли.

«Положи Мими обратно в клетку. Нет, не надо. Она скоро начнет разлагаться. Отнеси ее во двор».

Нет уж, воспротивилась Тибби этим командам, она этого не сделает.

Может быть, позвонить маме на работу? Или вызвать ветеринара? Но она заранее знала, что они скажут.

И тут у нее мелькнула совершенно другая мысль. Она, как солдатик, чеканя шаг, спустилась по лестнице. Первый раз за всю ее жизнь в доме было тихо. Недолго думая, она положила Мими в коричневую коробочку для завтраков, закрыла, чтобы свинке было удобно, и засунула в морозилку.

Воображение Тибби услужливо нарисовало картину: Лоретта разделывает Мими и бросает на сковородку в кипящее масло. Тибби распахнула морозилку и положила коробочку с Мими возле просвирки, которую Катрине дали на крестинах. Теперь-то уж точно свинку никто не съест и не выбросит.

Так. Отлично. Мими пристроена. Она замораживается. Существует целая технология сохранения во льду. Целая наука занимается этими вопросами. Тибби была уверена. Пройдут десятилетия, пока наука станет совершенной, но Тибби некуда торопиться. Времени навалом.

Поднявшись наверх, она свернулась клубочком на кровати. Достала ручку и блокнот из прикроватной тумбочки, чтобы написать пару строк Кармен, или Би, или Лене, но потом поняла, что голова совершенно пустая.

Кармен!

Я каждый день здесь, в Греции, завтракаю с дедушкой, но мы ни разу нормально не поговорили. Разве это не странно? Он что же, думает, что я недоразвитая? Клянусь, завтра я продемонстрирую ему свои познания греческого. Я умру от стыда, если лето пройдет, а мы так и не научимся разговаривать друг с другом.

Может быть, когда мы встретимся, ты дашь мне несколько советов, как стать нормальным человеком? Кажется, у меня не очень получается.

Кармен забралась на кровать к маме, обняла ее и почувствовала, как мама ласково поглаживает ее по спине.

— Ну, ну, малышка, — пробормотала Кристина.

— Я злюсь на папу, — виновато произнесла Кармен.

— Конечно, я знаю.

Кармен перекатилась на спину.

— А почему мне было так тяжело в этом признаться? Мне, например, кажется нормальным, что я сержусь на тебя.

— Да, я это заметила.

Мама до сих пор молчала, но Кармен была уверена — ей есть что сказать.

— Очень непросто сердиться на людей, которым доверяешь, — мягко сказала мама.

«Конечно, я доверяю папе!» — чуть не крикнула Кармен. Потом она задумалась.

— Но почему?

— Потому что ты веришь, что они будут любить тебя всегда.

— Папа меня любит, — быстро проговорила Кармен.

— Любит, — согласилась мама.

Она немного помолчала, но явно хотела продолжить разговор. Мама придвинулась ближе к Кармен и перед тем, как снова заговорить, глубоко вздохнула:

— Его уход был для тебя большим ударом!

— Правда? Да?

Кармен пыталась вспомнить себя семь лет назад, когда на все вопросы об отце она отвечала его же словами:

— Он очень занят на работе. Но мы стараемся видеться как можно чаще. Так будет лучше для нас всех.

Неужели Кармен действительно произнесла это сейчас? Зачем?

— Однажды ты разбудила меня среди ночи и спросила, знает ли папа, как тебе грустно.

Кармен перевернулась на бок и подперла щеку ладонью:

— Ты думаешь, он знал?

Кристина помедлила:

— Думаю, он старается убедить себя в том, что с тобой все в порядке. — Она снова замолчала. — Иногда мы сами верим в то, во что хотим верить.

— Тибби, иди обедать!

Голос отца. Значит, он дома.

В комнате было холодно, или так казалось, но девушку пробирала дрожь, хотя Тибби была во фланелевой кофте и плотных пижамных штанах. Отец, должно быть, снова включил кондиционер. С тех пор как родители поставили центральную систему кондиционирования, они старались как можно чаще ею пользоваться.