Скуф. Маг на отдыхе 4 - Максим Злобин
Первая атака отбита.
Повторную попытку бандитов подняться Кузьмич пресёк, метнув в дым альпийский рог и фарфоровую крышку для унитаза. Третью — блинами для гантелей из комнаты Скуфидонского. Во время четвёртой попытки бандитов Вильгельм Куртович бросался всем, что только попадалось под руку.
Увы, всё, что попадалось под руку было не столь тяжёлым и к тому же очень быстро заканчивалось. Чтобы не доводить до абсурда и не бросаться одеждой, Кузьмичу даже пришлось отломать дверной наличник.
Он-то и улетел в дым последним.
Кажется, всё. Кажется, дело приближается к кульминации. И, кажется, кульминация окажется для Вильгельма Куртовича очень-очень драматичной.
Что ж…
— Я сделал всё, что мог, — сказал Кузьмич в мокрое полотенце и засучил рукава.
Сдаваться живым он не собирался. И пусть бандитов будет хоть шестеро, хоть семеро, хоть грёбаная сотня… пусть у них будут ножи, пистолеты и чёртова магия, напоследок они обязательно отведают кулак Вильгельма Куртовича.
Не от дыма, но на глаза камердинера навернулись слёзы.
Провожая свою жизнь, внезапно захотелось что-то спеть. Что-то атмосферное. Что-то душевное, с надрывом, под стать ситуации. И здесь австрийца вновь выручил язык его второй родины.
— Сто-о-ою, — тихо и робко пропел Кузьмич. — О-о-один… Нет, — оборвал он сам себя. — Не так.
Не без усилий Вильгельм Куртович набрал полную грудь воздуха, расправил плечи и как только мог громко заголосил:
— СТО-О-О-Ю ОДИН! СЕРДЦЕ РВЁ-ЁТСЯ ИЗ ГРУ-ДИ! ПОДНИМАЯ ЗНАМЯ! НЕ ДОЖИВШИЙ ДО СЕДИН! ПОО-О-ОО-ОД СОЛН-ЦА ЗНОЙ…
* * *
— Мы нашли чертежи, приём.
— Отлично! Отходим, приём!
— А что делать с бородачом? Приём.
— Он видел ваши лица?
— Нет, не видел… и… кажется, он совсем обезумел. Бросался в нас крышкой от унитаза, а теперь что-то орёт. Приём.
— Тогда тем более оставьте его в покое…
* * *
Пу-пу-пу…
Нет, ну надо же, а?
Все здоровые, бодрые и розовощёкие, а Шестакова умудрилась какую-то хрень в бублике подцепить. И ведь её Фонвизина всю дорогу во здравии поддерживала, а всё равно не помогло.
И как же оно, блин, не вовремя!
Или… или наоборот вовремя? Да, пожалуй. Оно ведь так даже лучше, что мы сейчас на карантине и под пристальным вниманием врачей. Мало ли, что это за болячка такая странная?
Державин истерит, но на то он и Державин. А вот я думаю следующее: это у Ксюхи не иномирная зараза какая-то, а просто побочка, связанная с прорывом на Золотой Уровень. Магический иммунитет просел, воды болотной наглоталась, вот и захворала.
Ладно…
То, что Шестакова чихает и выглядит, как жаба, — это не беда. Оклемается, краше прежней станет. А беда в том, что Державин, падлюка такая, захотел всех нас тут до её выздоровления задержать.
— Вы с ней контактировали! Ты с ней контактировал, и близко! Скуф, я сам всё видел!
— Ни с кем я не контактировал, просто на балконе рядышком постоял…
— Но что, если это передаётся воздушно-капельным путём⁈
— Ох, как же ты меня задолбал, Стёпка, — вздохнул я.
И тут меня от этого неприятного разговора спас телефон. Звонил Кузьмич. Умничка! Как чувствует, что его работодателю мозги делают, и спешит на помощь.
— Подожди, — сказал я Державину и взял трубку. — Здорова, Кузьмич! Ну как вы там, не скучаете? А… Что? Какие ниндзи? ЧЕГО⁈
Глава 12
— Стеклова, за руль! — я кинул в Танюху ключами.
Друидка тем временем уже укоротила платье, чтобы не мешался подол, вымутила где-то удобную обувь вместо туфель и стянула волосы в тугой хвост. В боевой режим перешла девка, короче говоря.
— Да, Василий Иванович! — Стеклова на ходу поймала ключи и открыла машину.
— Грузимся-грузимся!
Группа «Альта», — на сей раз в неполном составе, — бегом залезла в кузов фургона, любезно предоставленного нам Канцелярией. Я сел на пассажирское, рядом со Стекловой. Не то, чтобы сам не мог вести, просто по дороге мне придётся сделать довольно много звонков.
Вот ведь…
Что происходит-то вообще⁈
— Если что, можешь не осторожничать, — сказал я Тане. — С этими номерами нас никто не остановит. В крайнем случае пристроятся в сопровождение, с мигалками поедем.
— Поняла, — кивнула Стеклова и тронулась.
Чёрный фургон отъехал от зоны погрузки, — что ожидаемо располагалась не с фасада, а позади гостиницы, — затем чуть попетлял по узким улочкам исторического центра и выскочил на трассу. Время к вечеру. Все трудяги, что мотыляются на работу в Москву из области, уже проехали, так что путь должен быть свободен.
Как нас отпустили из карантина?
Скажем так: отпустили.
Степана Викторовича Державина я глубоко уважал. Честно. Долгая дружба, совместное прошлое и систематическое распитие наложили на наше с ним общение отпечаток, — сделали его простым, свойским и где-то даже панибратским, — но уважать его реально было за что.
Мозги у Стёпки работали как надо. На должность ректора Института Державин пробился не по блату, и уже успел наворотить на своём посту такого, что его предшественникам даже и не снилось.
И его решения я тоже уважал. Пускай они порой были слишком осторожны, Степан Викторович перестраховывался не зря. Обжигаться ему тоже приходилось, да притом часто.
Но…
Сейчас, как бы он не настаивал на продолжении карантина, я вынужден был пойти поперёк воли ректора.
— Стёп, мне в дом залезли, — объяснил я. — Кузьмича чуть не убили.
Державин сразу же побледнел, — рожа прям чуть ли не слилась с костюмом химзащиты. Затем уточнил, нужна ли мне какая-то помощь от него или министров, пообещал организовать машину и отпустил нас.
— Скуф! Вот только…
— Да-да-да, — кивнул я. — Шестакова остаётся под вашим наблюдением…
С этим согласен.
Это и впрямь разумно.
Толку от шаманки сейчас один хрен не будет. А самой ей лучше бы находиться под присмотром врачей. Чувствует она себя, насколько я понимаю, весьма сносно и жалуется только на зуд. А вся внешняя симптоматика сводится к одной лишь зелёной сыпи.
Эдакая ветрянка, короче говоря, только оспины зелёнкой тыкать не нужно, потому что они и так уже зелёные.
Ну и ещё чихает Шестакова, конечно… люто. Вообще не по-девичьи. Вместо короткого скромного: «пчи» —
