User - o b239b172f5745d3b

значительная. Достойна опубликования. Стихи и поэмы вызывают восторг. Дерзайте! Наша

задача: донести содержание книги до максимального количества читателей! Целуем, любим,

София».

Я делаю выводы: «Не следует оставлять без внимания другие поэмы, диалоги с Серёжей

Есениным, где в более свободном стиле идёт разговор Свирели с Поэтом. Эти страницы тоже

будут интересны для читателя.

И жалко прятать их содержание – в космических дневниках – в никому не доступных

тетрадях.

Свирель начинает беседовать по этому поводу с Сергеем Есениным.

СВИРЕЛЬ:

Серёженька! Твой стих достиг Софии мудрой.

И вынесен ему Софией приговор:

Твой стих – костёр. Он лечит Душу, очищает взор

И сердце до высот Небес возносит.

Он облегчает день и ничего не просит.

И я решусь на раунд на второй,

132

Хоть далеко не столпник, не герой,

Но замыкать твою строку в своей тетради

Я думаю грешно. И Бога ради

Хочу отдать строку ту жаждущей молве.

Ведь та строка, подобная траве,

Росла, с Небес те зёрна собирая,

Светла и зелена, но далека от Рая.

А под травой, укрытой бирюзой –

Поэта сердце, переполнено слезой.

Свирель Поэту – Русь вторая,

Верна в любви ему, и плача и сгорая,

Его поэмы книге отдаёт,

других не выбирая.

Как думаешь, Серёженька, нужны

Читателю поэмы той весны,

Что будоражила и Леля и меня,

Как сполох поднебесного огня?

Не разделяя розы и осот,

Соединив в строке стручок острот

С потребностью рождения поэм

В их разномастности сюжетов, тем?

Что скажешь Ты, Учитель мой, Сергей,

Козу упрямую не гладь и не жалей!

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Скажу Свирель, что ты опять права:

Нельзя у Неба отбирать права

На заполнение тетрадки той строкой,

Что ей строчит Сергей своей рукой.

И пусть читатель понимает, что процесс

Со-Творчества порой приносит стресс.

Не всё так просто – от руки к руке!

Порой приходится и спать на потолке,

Пока любимую до сердца не проймёт

Тех поэтичных строчек огнемёт.

И доступ строк тех до читателя прервать

Не могут мысли про подушку и кровать.

И я уверен – ни один Поэт

Ни на рассвете, ни на склоне лет

Не отрекался от мечты о том,

Чтоб слиться с музой в единении святом,

Роняя в Музу зёрна, чтоб они

Любовным током в будущие дни

Вошли. Поскольку кровь, а не водица

Даёт любовью каждому напиться.

Даю тебе наказ: Свирель, не сомневайся

133

И половодьем строчек разливайся.

К сему: Есенин сам, любовник всей Земли.

Живу, дышу, снега не замели.

Я диалог с любимой продолжаю.

И, как положено, зерно любви рожаю.

СЕРЁЖЕ ЕСЕНИНУ.

На первую встречу с Поэтом.

9 .08. 1989.

Серёжа, с золотистым хлебом

Сравнить то имя я могу,

С весенним ветром, синим Небом

И на песчаном берегу

С челном, что в путь намечен снова.

Серёжа! Заалел Восток.

И кудри парня молодого

Ласкают стынущий висок

Планеты, ждущей обновленья.

Пролейся ласковым дождём.

И Мир, не выдержав сравненья,

И мы, в пылу освобожденья,

В твои объятья упадём!

ЧТО БЫЛО, ТО СТАРО

18–17 августа 1989.

Мятый лист бумаги старой

На заброшенном бюро

После пьяного угара…

Всё, что было – то старо!

Пообтёрлось, обветшало

Платье стираных берёз.

А тебе и горя мало –

Ну, целуй меня до слёз!

НОЧЬ

На холщовый купол ночи,

На родной рязанский плёс

Звёзды выкатили очи,

Бьются о берег до слёз.

В золочёной ступе лета

Зреет краешек зари.

Ты ещё, мой друг, раздета?

Встань к окну и посмотри!

НИЧЕЙ

Сенцы скрипели, как голос охрипший.

Плакал в лесу соловей.

Пели вы песню о Силе Всевышней:

«Боже, кручину развей!»

Горе нам, горе нам, – плакали очи,

Словно плескался ручей.

Кто-то сегодня разлуку пророчит….

Чей ты, мой милый? – Ничей!

ПРИЧИТ

134

Страсть полуденного Солнца

Выпивает губы досуха.

Отвори скорей оконце,

Ни трудов тебе, ни досуга!

Всё кропаешь строчки пёстрые,

Всё кружишь свою головушку.

Ой вы, ели, ели острые,

Ну, сокройте же соловушку

От людского взора-полымя,

От недоброго, не светлого.

Ну, скажи-ка, чем наполню я

Короба свои несметные?

НЕТ ТАКОГО СЛОВА

Розовые губы, странная походка.

Никого не любит рыжая молодка.

Ходит, словно пава, резвая такая,

Шалая забава, сердцу дорогая.

Нет на Свете слова, сильного такого,

Что сразить могло бы детище Петрово.

(Речь – о Татьяне. Татьяна – дочь Петра)

ПЛАЧ

В кружевную осень выплеснул ветер саваны берёз.

Я у милой нынче выпросил целовать её до слёз.

Цвет измятый цвета белого вянул в алости зари.

Ах, чего же мы наделали?! Никому не говори!

Что же скажет нынче Матушка? Снова в горенке запрёт. Ах ты, свет ты мой

Иванушка! Сердце бедное замрёт.

ПОРОГ СУДЬБЫ

поэма.9.28.08.1989)

СЕРЁЖА ЕСЕНИН:

Сердце кровью обливается,

Как увидишь и прочтёшь:

Всё Душа родная мается.

А стихи твои – как нож

С болью вынуты и вымыты

Светлым ветром и дождём, –

Неприкаянные сироты

С непросохшею слезой.

Как их взять и как приветить их,

Эти грустные стихи?

На груди – ножа отметины.

Наши тяжкие грехи…

СВИРЕЛЬ:

Мой родной, мой грустный, мой весёлый,

Где ты там – в столице иль в Раю,

В Питере, иль ты летишь по сёлам,

Рассыпая песенность свою?

Где ты там грустишь, поёшь об этом,

Как России светлый властелин,

Некогда мечтавший стать Поэтом,

135

Оказался вдруг совсем один,

Спит нелёгким сном, и не проснуться

От кошмара синего вина.

Изо всех возможных революций

Сыну не приспела ни одна.

В горле – ком от прочитанных строк…

Что ж ты мог, мой родной сынок?

Что ж ты мог в тот нелёгкий срок…

Всё ты мог – себя не сберёг!

Над твоей судьбой исплачусь,

Как над нынешней судьбой.

Может, всё переиначил

Ты там нынче? Песню пой

О своей России синей,

Той, что тройкою звенит.

Пой и лей своей России

Песни в солнечный зенит.

Серёжа ЕСЕНИН:

Ты плачешь обо мне, как о заблудшем сыне.

Ты плачешь обо мне, как Мать не плачет ныне.

До будущих времён от нынешних открытий

Твоя слеза – как стон. И мне уж не забыть их –

Те слёзы и ту боль, что пролиты мне в Душу.

Как быть теперь с тобой? Печаль меня задушит.

СВИРЕЛЬ:

Не болей моею болью. Я здесь не одна.

Я с твоею же судьбою. Снова влюблена

В этот омут, омут вешний – синь твоих очей.

Назовусь твоей Россией, если ты ничей.

Это ты меня сделал такой,

Слишком прыткой и обещающей

И своею крестящей рукой,

И молящейся, и прощающей,

Возносящей до неба мольбу

И Всевышнему и Богородице.

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН:

Ты, Таня, мне нужна,

Как почва и как пашня,

Как нежность и весна, –

Не лепесток опавший,

Чтобы ронять зерно

Любви и благородства

Для передачи Душ,

Их будущего сходства!

СВИРЕЛЬ:

Люблю тебя, мой нежный и простой,

Страдающий, и тихий, и тревожный,

Прозрачный Гений мой. Своею красотой

136

Душевною Ты всё на Свете можешь!

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН:

И я надеюсь, ты мой друг, не возражаешь,

Чтоб вместе с загнанным, обузданным Поэтом

Рожать поэму? Ты уже её рожаешь,

И плачешь, и грустишь при этом.

СВИРЕЛЬ:

Я плачу о судьбе твоей,

чья кровь запекшеюся раной

мне сердце бередит.

Во мне та боль сидит.

И поздно или рано,

Но выльется она

в большую панораму

Родной Земли, что скорбна и больна.

Но, к счастью, не одна, –

Велика и сильна тобой, Поэтом!

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН:

Едем долго, едем громко.

Кто бы знал, на сколько лет

На моей родной сторонке

Спрячут Ленина портрет?

Брошу вызов, грянет клич:

Где он там, родной и звонкий,

Милый, нашенский Ильич?

Не засаленный цитатой,

Не общипанный бедой,

Чистый, светлый и крылатый,

Пусть в усах и с бородой,

И пришур лукаво-детский

Дорогих забытых глаз,

Но и впрямь – родной, советский,

В самый корень, в самый раз!

Не забытая икона,

Не Архангел Гавриил,

По Закону, вне Закона,

Ленин, что ты натворил?

Слышишь, ведаешь ли, милый,

Как житуха довела

Ну почти что до могилы

*Буриданова осла,

Что приманкою цитатной,

Брёл, ломая кости ног,

Страшной силой аппаратной

Загнан был и занемог?!

СВИРЕЛЬ:

Да, Ленина постигнем лишь с годами.

И, думаю, что многое простим.

Но ты скажи, как мы с тобою сами

Свою судьбу земную разрешим?

137

Серёженька, ты говоришь мне о лете,

Которое было, ушло, унеслось.

А что золотыми лучами согрето,