Виктор Мартинович - Мова
Мы оставили позади «Пана Хмелю» и подошли к большому перекрестку – тут в разные стороны расходились сразу четыре подземные «улицы», загроможденные мусором, огромными кусками штукатурки, бетонными блоками. Одна из улиц казалась в принципе непроходимой: ее частично перекрывала огромная бетонная распорка муравейника, к которой плотно примыкали кучи кирпича. — Знакомьтесь, бывшая улица Комсомольская. Так она выглядела когда-то, две полосы, а не двадцать, — кивнул Сварог на этот тупичок. – Если полезешь вперед, упрешься прямо в землю. Там холмик, уровень поднимается, подпольный этаж и ограничен этим подъемом. А вот туда пройти, — он показал в противоположную сторону, — там, наоборот, низко. И около бывшего «Торгового дома на Немиге» у нас – сразу два этажа замаскированы. Там наша качалка, как-нибудь покажу, если доживешь.
Мы пошли в сторону, где, по его словам, находился торговый дом. Через несколько метров наткнулись на остатки кузова машины из далекого прошлого. Ее серебряный корпус был почти не тронут временем, только колеса были сняты, и не хватало одного стекла. На носу был заметен утонченный логотип из ушедшей прекрасной эпохи – лев, поднявшийся на дыбы. Один из сорок девятых, заметив мой интерес к этому памятнику стародавнего дизайна, подсветил мне его фонариком. Глаз различил в салоне огромный руль и стоптанные педали внизу – судя по всему, чтобы машина двигалась, на них нужно было нажимать. Как на велосипеде.
Через несколько метров появились редкие фонари, а проход приобрел более обжитой вид. Идти стало проще, потолок поднялся выше. Вскоре мы встретили большую группу сорок девятых, они грелись у костерка, который разожгли из мусора. Клочья дыма медленно уносил куда-то ленивый сквознячок. Внизу было значительно теплей, чем на поверхности, где лютовал декабрь. Но эти солдаты находились тут на страже и, судя по всему, не первый час. При появлении Сварога, они вытянулось по стойке смирно, один даже попытался быстро засыпать огонь. — Вот недоумки, говорил же не разводить тут костры! – отчитал их камуфляжник. – Задохнетесь, угорите, а мне потом новых синих фонарей из таких вот глистов выращивать, – кивнул он на меня. Китайцы заулыбались. Похоже, они действительно понимали мову.
Мы свернули еще раз – у дома, на котором поблекшими от времени буквами было написано «Закон бутерброда». Может быть, все это осталось еще с Великой Отечественной войны – улочка выглядела, как в музее или на историческом сайте о том, каким был Минск до заключения Союза Китая и России. Мы шли мимо кирпичных домов, некоторые из них были двухэтажными и помещались тут, в подполье, целиком. Некоторые по виду были гораздо выше — трех- или четырехэтажными. Их верхние этажи были отрезаны уровнем «потолка». — Все спуски и подъемы на поверхность тут заблокированы строителями еще при возведении фундамента этого «стога», в котором находится китайский город, – объяснил Сварог. Муравейник Шанхая он назвал стогом. Интересно! – Считается, что тут небезопасно, потому что на опоры легла очень большая нагрузка. Тут наверху миллион человек, вместе с теми картонными коробками, в которых они живут. Теоретически в любой момент «подполье» может сложиться, как карточный домик, а «стог» даже не заметит, что осел на 10 метров. Люди, которые бьются за каждый сантиметр жилья на верхних этажах этих домов, временами даже слышат нас, но лестницы, которые ведут вниз, утыкаются в глухие бетонные стены. И если китайцы не нашли входа сюда, значит, его в принципе не существует. Так возникла легенда о подземном городе. То есть о нас. — Я бы не смог тут жить, – вдруг вырвалось у меня. – Как в гробу. — А мы тут и не живем. Живем мы на поверхности, там у нас дома, помещения для совещаний, кофейни. А тут – тир, качалка, тайная резиденция и общаги на случай войны или облавы. Ну, и зал для особо важных встреч. Вот, кстати, мы к нему и пришли. Перед нами был уютный домик, в окнах которого горел теплый свет. Дом был жилым, и даже печная труба на крыше была забрана в гофрированный короб из толстой фольги – короб нырял в дыру в потолке нашего этажа. Несмотря на то, что дым отводился куда-то вверх, тут, у домика, пахло камином – я этот запах помню по музею в Строчицах, куда нас в школе возили посмотреть, в какой нищете жили тутэйшие крестьяне до того, как пришли китайцы.
У дома солдаты триад выстроились через каждые полметра, образовав кольцо. Наверное, в доме находился какой-то их особо крутой авторитет. У входа в окружении молодых бойцов нас ждал Мастер благовоний. — Смотри ты. И балетмейстер уже тут! – презрительно хмыкнул Сварог. Но, когда мы приблизились, он тишайше поклонился Чу Линю в пояс. Насколько я разбирался в иерархии триад, Мастер церемоний, или четыреста тридцать два, стоит в ней выше командующего армией. Вот как понимать после этого китайцев: человек, который зажигает ароматические палочки перед статуями богов и решает, какой чай пить на сходках, почитается больше, чем «главный клинок», который разрабатывает тактику операций. Однако все мои знания о триадах были почерпнуты из глянцевых журналов. А они не всегда пишут все, как есть. Потому что искажать действительность их вынуждают рекламодатели, с денег которых они кормятся. — Почему так долго? – недовольно спросил Чу Линь. — Пробки, – не слишком вежливо ответит камуфляжник. — Она ждет, – сказал четыреста тридцать второй. – Она уже ждет.
Я посмотрел на этих двух. Китаец выглядел по сравнению с перекачанным русским, как большая дикая кошка рядом с агрессивным, покрытым буграми мышц бультерьером. Сварог источал силу и физическое здоровье, аж искрился готовностью дать кому-то в морду. Чу Линь же обладал умиротворенной внешностью восточного мудреца. Мне подумалось, что если бы они когда-либо сошлись в поединке, Мастер благовоний положил бы командующего армией несколькими точными несильными ударами, похожими на каллиграфические штрихи.
Тем временем Чу Линь внимательно осмотрел меня и вдруг спросил у Сварога с той же интимной интонацией, которая бывает у собутыльников, близких друзей, заклятых врагов и мужиков, готовых убить друг друга из-за девушки: — Слушай, можно я с ним отойду? На два слова.
Сварог кивнул и осклабился. Мастер благовоний отвел меня в сторонку, осмотрелся, увидел рядом нескольких "штыков" на страже и приказал им отойти. Когда мы остались наедине, он почти прошептал мне, подаваясь вперед и пронзая меня полным ненависти взглядом: — Слушай, ты! Если я увижу, что ты к ней пристаешь! — К кому? – удивился я. — Слушай! Не включай дурака, – он пощелкал пальцами у меня перед носом. Я заметил, что он любит щелкать пальцами и использует для этого любой повод. — Главное, даже не пытайся ее обаять! Бесполезно! На нее все эти твои штучки типа невинного детского личика не подействуют! Понял? В общем, если замечу, что ты пытаешься ей понравиться, тебе – не жить.
Весь этот бред, который он нес, контрастировал с тем его образом, который успел сложиться у меня в голове, когда я наблюдал его рядом со Сварогом. Что означает «не пытаться понравиться»? Разве мы не пытаемся понравиться любому человеку, с которым разговариваем? Разве не это лежит в основе общества потребления, в котором мы живем? Может, посоветовать ему почитать что-то из психологических статей в глянце, где это разъясняется в точности так, как оно есть? — Но что имеется в виду под «не пытаться понравиться?» И кому не пытаться понравиться? – я пытался понравиться ему, задавая максимально рациональные вопросы в этой абсолютно глупой ситуации. — Слушай! Просто запомни мои слова! – крикнул он, уже совсем перестав контролировать себя. – Запомни, что я тебе говорю! Она – не для тебя! Ты понял? Она – не для тебя! Ты не достоин даже ее ногтя. Ты – пыль и прах в сравнении с ней! Поэтому в глаза – не смотреть! Смотреть в пол! Разговаривать с почтением! Не пытаться понравиться! Мы снова подошли к камуфляжнику. Вид у него был такой, будто он только сожрал живого младенца, и вкус ему очень понравился. — Ну что, получил? – со смешком сказал Сварог. — За мной! Она ждет! – перебил его ерничанье Чу Линь. – Она уже ждет.
Солдат открыл перед нами двери подъезда, и мы ступили на скрипучую деревянную лестницу, которая стонала под ногами так, будто спала, из глубин ее сна вырывался храп, и потому наступать на нее нужно было очень осторожно, чтобы не разбудить. Вдоль лестницы, спиной к стене, плечом к плечу стояли неподвижные фигуры охраны – сорок девятые. Чу Линь шел первым – по старшинству, за ним почему-то я (может быть, потому что гость), за мной – Сварог и его шайка. Мы поднимались на второй этаж к загадочной персоне, которой верно служили два влиятельных офицера китайской мафии. Мафии, которая держала в своих руках не только Минск, но и все Северо-Западные территории. Откуда-то появилось ощущение, что все, что было в моей жизни до этого – только эпиграф. А настоящий текст моего доселе никчемного бытия начнет писаться только сейчас.
