Майкл Каннингем - Плоть и кровь
— Может быть, мать его тебе купит, — сказала Зои.
— Ну прям, — ответила Транкас.
— А ты ее попроси.
— У нее денег нет.
— Твой отец должен же что-то присылать.
— Она его чеки не обналичивает. А последним вообще подтерлась и отправила его назад.
Транкас небезупречное поведение матери страшно нравилось. И некоторые из ее рассказов были чистой правдой.
— Так почему тебе тогда у отца денег не попросить? — спросила Зои.
— Это на мотоцикл-то? Он мне хочет балетные тапочки купить. Все время повторяет, что начать еще не слишком поздно.
Пересекая Хадсон-стрит, Зои взяла подругу за руку. В ночном небе толклись похожие на кулаки облака, ярко-серые на черно-красном.
Они вошли в один из приглянувшихся Транкас баров Ист-Виллидж. Затхлую темноту его разгонял синий, как пламя рудничного газа, свет. Под лампами танцевали мужчины в кожаных ковбойских костюмах, и никто, казалось, не замечал — или не желал замечать, — что Зои и Транкас всего по шестнадцать лет. Это был бар из тех, в которые можно преспокойно войти с повешенной на шею змеей. Из музыкального автомата лился голос поющего «Совсем плохой» Джеймса Брауна.
Транкас и Зои уселись на поломанную софу, стоявшую рядом с бильярдным столом и вонючими уборными. Транкас раскурила косяк, протянула его Зои.
— А здесь нынче людно, — сказала Транкас.
— Угум.
— Взгляни на того, с татуировками.
— Где?
— Да вон он. Шары гоняет.
Мускулистый мужик с кошачьей физиономией стоял, упершись локтями в яркое пятно света, падавшего на бильярдный стол, и примеривался кием к седьмому шару. На руках его роились сердца, кинжалы, ухмыляющиеся черепа, змеи и настороженные, голодные морды драконов.
— Клево, — сказала Транкас.
— Угум.
— Я себе тоже наколку сделаю.
— Какую?
— Может, розу, — сказала Транкас. — На жопе.
— Она же навсегда останется.
— А мне и хочется получить что-нибудь навсегда. Тебе разве нет?
— Ну… Да, наверное.
Они курили косяк, слушали музыку. Время в баре не шло, в нем присутствовали лишь музыка да разновидности темноты. Зои было здесь страшновато, и все-таки бар ей нравился. Нравились ночи в таких вот барах большого города, все их мелкие опасности и посулы. Очень похоже на жизнь в лесах. А там, в Гарден-Сити, продукты стояли на полках в алфавитном порядке.
— А может, молнию, — сказала Транкас.
— Что? — Зои уже закайфовала. И чувствовала, как внутри ее движется музыка. И видела, что истертый коричневый плюш на подлокотнике софы — это целый мир в себе.
— Молнию вместо розы, — пояснила Транкас. — Хотя, знаешь, наверное и розу тоже. Розу.
— Люблю розы, — сказала Зои.
— Так наколи ее себе.
— Может, и наколю.
— У тебя будет роза, а у меня молния. Или дракон. У того парня отличный дракон на руке, мне нравится.
— Ты же можешь наколоть и молнию и дракона, — сказал Зои.
— Точно, так и сделаю. Только надо решить, с чего начать.
Транкас достала второй косяк, и тут вдруг обнаружилось, что на подлокотнике софы сидит мужик. Зои не заметила, как он уселся. Может, он тут все время сидел? Хотя нет, она же пару минут назад видела голый коричневый плюш.
— Здрасьте, — сказал мужик. Он улыбался, окруженный ореолом волос. Целая буря спутанных черных на голове, колючие черные баки и V-образная бородка цвета электрик. Смуглый и странно расплывчатый, как татуировка.
— Привет, — сказала Зои. Ее уже потянуло к нему, аккуратненькому, улыбчивому, с блестящими волосами. От дури на нее всегда нападала такая слабость, ей хотелось секса.
— Что поделываете?
— Да ничего. Сидим.
Зои протянула ему косяк, он затянулся. При этом лицо его стало немного карикатурным: глаза прищурились, губы напучились. Зои усмехнулась.
— Что смешного? — спросил он, возвращая косяк.
Она покачала головой, тоже затянулась. Нет, точно, в этом карикатурном мужичке присутствовало что-то сексуальное. Настороженность, потерянность, что-то собачье. Черные ботинки мотоциклиста, черная вельветовая рубашка. Такой мог выскакивать из черных ходиков и объявлять, который теперь час.
— А ты хорошенькая, — сказал он. — Ничего, что я так говорю?
— Не такая уж я и хорошенькая, — ответила она. — А жаль.
— Как раз такая.
— Да нет. Может, я и выгляжу хорошенькой при здешнем освещении, но это потому что мне так хочется, я хочу сказать: ты скорее всего видишь не меня, а то, как мне хочется быть хорошенькой девушкой, сидящей в баре на софе.
И она опять усмехнулась. Отличная нынче дурь попалась.
— И что это значит? — спросил он.
— Не знаю. Я и сама не поняла, что сказала.
— Чудная ты девчонка, а?
— Да. Я чудная.
— Это хорошо. Люблю чудных. Ты ведь девчонка, так?
— Что?
— Ну, не мальчонка.
— Нет. Я не мальчонка.
— И хорошо, — сказал он. — Я против них ничего не имею, просто мне нравится знать, кто есть кто. Понимаешь, о чем я?
— Наверное. Хотя нет. Не понимаю.
— Сюда куча девчонок приходит, которые никакие не девчонки.
— Это я знаю, — согласилась она. Знает? Что-то у нее мысли начинают путаться.
— Хотя я тебе так скажу. В тебе есть кое-что, чего они подделать не могут, что-то вроде свечения. Усекаешь, о чем я?
— О том, что я свечусь.
— Aгa. Я Тед.
— Привет, Тед. Я Зои. А это моя подружка, Транкас.
— Рад знакомству. Слушайте, а вы по дорожке нюхнуть не хотите? — спросил он.
— Годится. Конечно.
— У меня дома есть пара граммулек. Я тут через улицу живу, так, может, заскочим ко мне, нюхнем по-быстрому?
Зои взглянула на Транкас, та пожала плечами. Транкас вообще говорить «нет» отказывалась. Не желала обращаться в человека, который пользуется этим словом.
— Ладно, — сказала Зои. — Пошли.
Мужик встал, Зои с Транкас начали подниматься тоже, и тут чей-то голос произнес:
— А вот с ним, девочки, вам лучше не ходить.
Сначала Зои увидела туфельки, красные, с ремешком вместо задника, с пятидюймовыми каблуками. И подумала: у мамы были похожие, только не такие высокие. За туфельками последовали солдатские штаны, гофрированная, оголяющая плечи блузка и платиновый парик, локоны которого с ярким химическим поблескиваньем спадали его владельцу на плечи. Он стоял, уперев руки в боки и словно испуская призрачный, рассыпчатый свет. Лицо у него было заостренное, узкое, и выражало чувства самые сложные, но все до единого гневные.
— Отвали, Кассандра, — сказал Тед.
— Это пренеприятнейшая личность, леди, — сказал мужчина в парике. — Не связывайтесь с ним, если, конечно, вам не нравится дурное обращение, — и я имею в виду по-настоящему дурное.
— Пошел на хер.
— Месяц назад девушка отправилась от него прямиком в больницу, и я пообещала оторвать ему задницу, если он снова начнет промышлять в этом баре. Думаешь, я пошутила, а, Ник, голубчик?
— Вообще-то его Тедом зовут, — сказала Зои.
Тед повернулся к ней и Транкас:
— Всякая уличная нечисть слетается в этот бар, как мухи на дерьмо. Пойдемте.
— Дело ваше, леди, — сказал мужчина в парике. — Главное, чтобы вы знали, во что ввязываетесь.
Зои, собравшаяся было снова подняться с софы, замерла. Она понимала — Транкас не передумает. Просто не сможет, любое проявление страха или здравого смысла толкнет ее назад, к долговязой, никому не нужной девчонке, быть которой она больше не хотела. Зои взглянула на презрительно кривившегося карикатурного мужичка, на мужчину в парике, стоявшего перед ней, точно обезумевшая богиня приличий и заблуждений; острое лицо его выглядывало из-за серебристого изображаемого париком занавеса, разноцветные браслеты позванивали на руках. Зои он напомнил Алису, оказавшуюся по другую сторону зеркала, девушку невинную и здравомысленную. Ведь что принесла Алиса в Страну чудес? Спокойный здравый смысл истинной англичанки. И уцелела там лишь потому, что вела себя благопристойно, внимательно выслушивала говорящих зверей и безумцев.
И Зои приняла решение. Она сказала Теду — или Нику:
— Пожалуй, мы лучше здесь побудем.
И добавила, повернувшись к Транкас:
— Ты, конечно, иди, если хочешь.
Транкас с облегчением покачала головой.
— Я останусь с тобой, — сказала она. — Не бросать же тебя одну в таком месте.
— Вас что, напугала эта дешевка? — спросил мужик. — Вы шутите. Разыгрываете меня, верно?
— Нет, — ответила Зои. — Мы остаемся. А за приглашение спасибо.
Лицо его странно съежилось — как будто он пытался сократить свою голову в размерах.
— Ну правильно, — сказал он. — Слушайте, что говорят старые кошелки, ханыги никчемные, они вам всю правду расскажут. Слушайтесь трансов, которые всего неделя, как из Бельвю вылезли.
— Неправда, — сказал Зои мужчина в парике. В голосе его звучала убежденность престарелой аристократки, величавость, протяжная и неторопливая. — Ни в Бельвю, ни в других заведениях для душевнобольных преступников я никогда не бывала. Небольшой срок за магазинные кражи мне отсидеть довелось, отрицать не стану, но это никак не сказалось на моей способности отличить извращенца от порядочного человека.
