Зеев Бар-селла - Жизнь мародера
Напрасно он это делал, потому что в изданной "Библиотекой "Огонек" книжечке "Девятнадцатая година (Неопубликованные главы "Тихого Дона")" мы можем сегодня обнаружить такое:
"На площади впереди выделялась осанистая, тепло одетая фигура".
Какая площадь? Откуда взяться площади на степной дороге?
Ясно, что площадь здесь не к месту, но как вообще можно было вычитать "площадь" из половины лошади?..
Русский язык начала ХХ века мы понимаем без большого труда, но знаем его очень приблизительно. И еще приблизительней наши знания о специфических сферах языкового обихода. Например, о сокращениях.
Даже в специальной литературе практически не отмечено, что в 10-е годы иными были не только аббревиатуры (это очевидно), но и правила их образования. Например, мы без труда расшифровываем аббревиатуру "гос." - "государственный (-ое, -ая)", но вряд ли отдаем себе отчет, что дожившее до наших дней сокращение "Гохран" отличается от аббревиатуры "Госстрах" не только содержательно, но и принципиально: в эпоху учреждения Гохрана слова в сокращениях были представлены открытыми слогами ("го=", а не "гос="). Потому и НЭП вначале назывался НЭПО - Н[овая] Э[кономическая] ПО[литика]… И языковый ландшафт карательных органов свидетельствует о времени их учреждения: СИЗО - С[ледственный] ИЗО[лятор], ШИЗО - Ш[трафной] ИЗО[лятор]…
Из той же эпохи и знаменитая аббревиатура "зе-ка" или "зека". Впрочем, здесь принцип сокращения иной - тройной. Вначале было слово "заключенный" (заменившее прежнего "узника" с его ненужными революционными ассоциациями), затем - сокращение первого рода, вполне понятное: "зак.". И вот здесь происходит главное - аббревиатура "зак." сокращается вторично: "з/к". То, что мы знаем теперь ("зе-ка", "зека"), - это третья степень сокращения - чтение названий букв, входящих в аббревиатуру. Но сама форма "з/к" такого чтения не предполагала; косая черта ("/") служила лишь обозначением пропуска гласного "з"а"к". Тому же правилу подчинялось и наводнившее деловую и частную корреспонденцию сокращение "к/к", заменившее самое обычное слово "как" (во всех его функциях).
Это - сокращения общепринятые, но были, наверняка, и индивидуальные, особенно в черновиках, записках для себя…
На такую мину, судя по всему, и напоролся Шолохов, пытаясь прочесть в рукописи слово "п/лошади" - "пол-лошади". С первой попытки не преуспел - вышло "площади"… Через два года все-таки справился. Или кто-то грамотный помог…
СТРАШНАЯ МЕСТЬ
История третьего шолоховского романа темна и невразумительна. Более того, в последние годы высказано мнение, что известные нам печатные фрагменты вообще не относятся к роману "Они сражались за Родину"…
С таким заявлением выступил бывший литературный секретарь Шолохова Федор Шахмагонов. Опирается он на слова самого писателя, сказанные, как можно понять из контекста воспоминаний, еще при жизни Сталина:
"- "…" "Они сражались за Родину" вовсе не роман, а фронтовая повесть…
И Михаил Александрович рассказал, каким образом фронтовая повесть превратилась молвой в роман"…13
Сразу же прервем мемуариста: не надо пенять на молву - сноской "Главы из романа" сопровождалась публикация уже самого первого отрывка из произведения "Они сражались за Родину"…14
Но продолжим слушание показаний Шахмагонова:
"…" Некоторое время спустя после окончания войны в журнале "Знамя" была опубликована статья американского литературного критика. В ней он рассуждал о возможности появления всеохватывающей эпопеи в жанре романа о Второй мировой войне. В своих рассуждениях, сравнивая характер дарования Хемингуэя, Драйзера, Ремарка и Шолохова, он пришел к выводу, что создание такого масштаба произведений можно ожидать только от автора "Тихого Дона".
Сталин пригласил к себе Шолохова. Принимал его в присутствии Г. М. Маленкова. Они дали прочитать Михаилу Александровичу статью, и Сталин сказал, что ждет от него именно такого всеохватывающего романа о войне. Сталин даже добавил, что если в романе прозвучат мотивы пацифизма, это простится.
Михаил Александрович сослался на то, то он еще не окончил повесть "Они сражались за Родину".
- Пусть эта повесть войдет главами в большой роман.
"…" Так родилось обещание Шолохова создать роман-эпопею "Они сражались за Родину" в трех книгах. Правда, он нигде не разъяснял, что главы повести войдут в этот роман, хотя и пытался как-то их привязать к этой грандиозной задаче"15.
Утверждение в последней фразе снова вызывает возражения, поскольку "разъяснял" - в частности И. Араличеву в 1947 году: "Опубликованные главы романа - из середины"16.
Кроме того, рассказ Шахмагонова входит в некоторое противоречие с версией ростовчанина Владлена Котовскова, также опирающегося на слова Шолохова:
"Мне не раз приходилось слышать рассказ Михаила Александровича о том, с чего начинался его военный роман. В июне 1967 года во время вешенской беседы Шолохова с молодыми писателями стран социализма я записал этот рассказ и теперь, дополняя ранее или позднее слышанными деталями, воспроизведу его:
"Когда и как я начал писать роман 'Они сражались за Родину'? На фронте, в сорок втором году. Однажды я задержался в Москве после контузии, и меня пригласил к себе на квартиру в Кремль Сталин. Были там члены Политбюро. Состоялся разговор. Сталин похвалил 'Науку ненависти' "…"
Сталин начал раскуривать трубку и спросил:
- Когда вышел роман Ремарка 'На Западном фронте без перемен'?
- В русском переводе в 1929 году.
- Поздно. Через десять лет после войны. Роман о нынешней войне надо писать сейчас. Ремарк - это буржуазный писатель, а вы - советский писатель, коммунист. К тому же нынешняя война является для нас освободительной, народной, священной - Отечественной войной.
Я заикнулся было, что Лев Толстой взялся за роман 'Война и мир' через пятьдесят лет после разгрома Наполеона в Отечественной войне, но Сталин прореагировал на это так:
- Ремарк, конечно, далеко не Толстой, но откликнулся на события войны быстрее, - пыхнув трубкой, Сталин продолжал: - Положение на фронтах, несмотря на разгром немцев под Москвой, остается тяжелым. В какой-то момент, когда Гитлер бросит ва-банк все свои силы, положение может стать даже критическим. Но мы выдюжим. Я верю в наш народ. Будет и на нашей улице праздник. Так что пишите роман.
- Трудно во фронтовых условиях.
- А вы попробуйте.
Вот я и пробую с сорок второго года… "17.
Последний рассказ Шолохова, конечно, более всего напоминает помесь шестидесятнических анекдотов о Сталине ("А вы попытайтесь… Как говорит Лаврентий Павлович, попытка - не пытка…") с приказом народного комиссара обороны № 345 от 7 ноября 1942 года ("Товарищи! Враг уже испытал силу ударов под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!")18.
Тем не менее - и несмотря на анахронизмы (в начале 1942 года Сталин цитирует свой приказ, отданный только в ноябре) - версия Котовскова представляется вполне логичной: в 1942 году Сталин поручает Шолохову написать роман, и в 1943 - публикуются первые главы… Но наше внимание привлекают задействованные литературные имена: Ремарк и Лев Толстой. Если верить Шолохову, беседующему с молодыми писателями из соцстран, имена эти были у Сталина на слуху… Относительно Льва Толстого это звучит правдоподобно, но вот - Ремарк…
Потому гораздо убедительней в этой части рассказ Шахмагонова: сопряжение Шолохова с Ремарком и Толстым было подсказано Сталину статьей, опубликованной в "Знамени". Автором ее был американский критик Стенли Эдгар Хаймен, а называлась она вполне в духе сталинских амбиций: "Новая "Война и мир"19. Конечно, выполнять повеление владыки полумира намного почетнее, чем действовать по указке заокеанского щелкопера… Поэтому антураж пришлось подправить: война, Кремль, Политбюро столпилось у стола… Великий полководец, зорко глядя в грядущее, прикидывает, что народу и армии нужнее в данный решающий момент: обеспечить успех летней кампании 1942 года или Шолохову - условия для написания романа?..
Вот так, легко и безмятежно творил Шолохов легенду своей жизни, ту легенду, в которой Вождь разговаривал с ним на равных!
Впрочем, бывало, что Шолохов от Сталина и открещивался. Вот Виктору Петелину запомнилось:
"Записки так и сыпались. "…" На каждый вопрос Шолохов отвечал коротко и ясно. Вопросы, вопросы, вопросы…
- "…" Вот в этой записке утверждается, что я пишу роман "Они сражались за Родину" по указу Сталина. Это не соответствует действительности. Ничего мне Сталин не говорил и не советовал. Сталин говорил, что надо писать о войне. Говорил он это многим. Сталин действительно вызвал меня в 1951 году и спросил, когда был опубликован роман Ремарка "На Западном фронте без перемен". Я по памяти сказал. Сталин сказал, что писать надо о войне сейчас, а не ждать, как Ремарк, восемь лет"20.
