Аркадий Гайдар - Обрез (сборник)
Детский писатель.
4
Сложный, о двух концах, эпитет – «детский». Когда-то эта «детскость» помогла бывшему солдату окопаться в литературе. Сам Гайдар признавался, что только «из хитрости назвался детским писателем». Хитрость удалась, более того – прижилась, обозначив творчеству Гайдара четкую возрастную планку – по юность включительно.
Детский писатель оказывался сродни детскому питанию. Чуковский или Барто превращались в блюда для малышей, которым от двух до пяти: «Ехали медведи на велосипеде» или «Наша Таня громко плачет». А Гайдар предназначался детям от шести до пятнадцати. Кто помладше – тому «Чук и Гек», кто постарше – тому «Тимур» или «Школа». А дальше наступал черед взрослых авторов…
Детская литература явление позднее. Как и сама категория детства, которой до семнадцатого века попросту не существовало. Ребенок Средневековья и Возрождения был кем угодно: «карликом», слабосильным организмом, но не «цветком жизни». Малолетний вор получал тоже самое число плетей, что и вор совершеннолетний. Трехлетний герцог с мокрыми панталонами считался дворянином и господином.
Литература, как религия и одежда, была одна для всех возрастов. О «детстве» впервые задумался активно развивающийся протестантский мир. Миссионерство в первую очередь распространилось на детей. Их стали воспитывать.
«Счастливое детство» оборачивалось рабством повышенного комфорта – за «нежную» заботу следовало платить послушанием. Тогда же появилась и литература «для маленьких» – дидактические тексты по библейским сюжетам, только на новый лад.
В известном смысле это была агитационная вспомогательная программа по ограничению, воздержанию, дисциплине. Уже к середине девятнадцатого века эти нравоучительные опусы сделались объектом острых насмешек.
Не следует также путать тексты «про детей» с текстами «для детей». Марк Твен с «Томом Соером», гениальным «Гекльберри Финном» – это литература «о детях». Так получилось, что ввиду книжного дефицита подобные романы предложили самой юной читательской аудитории.
Вальтер Скотт, Джонатан Свифт, Даниэль Дефо, Александр Дюма, Роберт Стивенсон, Фенимор Купер, Жюль Верн, Майн Рид – этот список можно продолжать хоть до Конан Дойля – в свое время все они были «взрослыми» писателями, которых подросшее человечество вручило новому поколению детей.
Так младшему брату по наследству достаются штаны и куртки старшего брата. Дети нового века «донашивали» взрослую беллетристику былых времен – про рыцарей, индейцев, разбойников, пиратов и сыщиков.
Поэтому «Детская Литература» в чистом виде, как мы ее себе представляем, произнося это словосочетание, – продукт двадцатого века.
Русская же детская литература сформировалась только в советский период. До этого имелся лубок, классика в виде недетских сказок Пушкина, Ершова, Одоевского, переводной авантюрный роман, журнал «Задушевное слово» со слезливыми историями Чарской о девочках и сиротках.
«Детское» понималось как нечто упрощенное (Энциклопедия для детей) предельно цензурированное, надклассовое, нравоучительное и бесполое.
В набоковском романе «Защита Лужина» отец главного героя занимается производством такой вот нравственной пищи для учащихся: «Приключения Антоши, изд. Сильвестрова» – на обложке «ясноокий гимназист кормит облезлую собаку завтраком».
Это то, что преобладало: вместо реальных детей по литературной сцене расхаживали ряженые писклявые травести, которым суфлировали почтенные писательские дяди.
А потом была революция и Гражданская война. Детство на время обрело страшную свободу. Процветали проституция, воровство, бандитизм, бродяжничество. Новой власти пришлось брать распоясавшихся беспризорников под уздцы. Тогда же зародилась советская детская литература. И Гайдар стоял у ее истоков.
Непонятно, что было раньше: все эти Димки, Вовки, Федьки, обучившие Гайдара своим речевым оборотам, или их изобрел и сложил сам Гайдар, а затем Мишки Квакины и Юрки Ковякины бойко заговорили на звонком и веселом гайдаровском наречии?
До этого уже были попытки внедрить «живую» детскую речь в литературу. Современнику Гайдара, замечательному писателю Леониду Пантелееву, в повести «Республика Шкид» удалось зафиксировать трагичный новояз детства, пережившего революцию, войну и разруху. Дефективные отроки Пантелеева говорят на смеси воровского жаргона. По большому счету они – умудренные «взрослые» лилипуты, униженные и развращенные.
Насколько достоверной была пантелеевская «феня»? Она все-таки результат художественной обработки, в которой исходник доведен до комизма: «В печку мотаем, в ширму загибаем, на халяву канаем» сродни «редискам» и «петухам гамбургским» из «Джентльменов удачи».
Этот жаргон с восторгом принимался в литературу – «Республика Шкид» была в то время абсолютным хитом, – но лексика дефективных маргиналов никак не могла претендовать на статус «детского языка».
Именно Аркадий Гайдар стал создателем советского мальчишеского дискурса. Или даже больше – пионерского пиджина. Благодаря ему дети новой страны обрели нормативный язык – «пиджин-гайдар», на котором коммуницировали в художественных мирах (вплоть до развала Союза).
Благодаря Гайдару обрели свои голоса герои Носова, Драгунского, киноперсонажи «Приключений Электроника» («вокальные партии» озвучивала грубоватым голосом подростка Елена Камбурова) и «Гостьи из будущего».
Ныне уже не встретить носителей «пиджин-гайдара». Последние отголоски этого ныне мертвого языка можно, пожалуй, услышать в юмористических киновыродках «Ералаша» – маленькие паяцы с осколками гайдаровских интонаций, играющие вымороченную бездарную драматургию, так же нелепы, как казахи, говорящие на латыни.
Нужно признать, нового детского языка в ближайшее время не предвидится, ибо не предвидится нового Аркадия Гайдара.
Да и старый Гайдар вдруг оказался никому не нужен. Наступили новые времена.
5
В романе Виктора Пелевина «Жизнь насекомых» (1993) присутствует ернический псевдо-структуралистский обзор творчества Гайдара: «Полет над гнездом врага. К пятидесятилетию со дня окукливания Аркадия Гайдара» Всуеслава Сирицына и Семена Клопченко-Конопляных, авторов альманаха «Треугольный хуй»:
«Прочесть его (Гайдара), в сущности, некому: взрослые не станут, а дети ничего не заметят, как англичане не замечают, что читают по-английски»…
Этот, в общем-то не лишенный симпатии к Гайдару, очерк четко отразил восприятие писателя постсоветским литературным сообществом. В качестве потешного парадокса в обзоре постулировалась основная тема гайдаровского наследия:
«Кстати сказать, тема ребенка-убийцы – одна из главных у Гайдара. Вспомним хотя бы “Школу” и тот как бы звучащий на всех ее страницах выстрел из маузера в лесу, вокруг которого крутится все остальное повествование. Но нигде эта нота не звучит так отчетливо, как в “Судьбе барабанщика”. ‹…› В этом смысле Сережа Щербачов – так зовут маленького барабанщика – без всяких усилий достигает того состояния духа, о котором безнадежно мечтал Родион Раскольников…»
«Вечный ребенок» Гайдар (тот же Маршак говорил о Гайдаре: «Он был жизнерадостен и прямодушен, как ребенок») от книги к книге воспевал малолетнего убийцу. На гайдаровских «кровавых мальчиках» выросло три поколения.
«Сережа абсолютно аморален, и это неудивительно, потому что любая мораль или то, что ее заменяет, во всех культурах вносится в детскую душу с помощью особого леденца, выработанного из красоты. На месте пошловатого фашистского государства “Судьбы барабанщика” Сережины голубые глаза видят бескрайний романтический простор…»
Оставим на совести насекомых характеристику СССР как «пошловатого фашистского государства». В конце концов, не стоит забывать, что перед нами очерк из альманаха «Треугольный хуй».
Гайдар действительно был дидактическим «суперфосфатом», идеологическим опиумом советского Храма, благодаря которому тысячи школьников просыпались утром счастливыми от мысли, что родились в СССР.
Примечательно другое: небрежно сплюнутый авторами «леденец из красоты» (понимай: поэтика) и есть тот самый важный, единственный предмет, исследованием которого (рассасыванием, вкусовым анализом, разложением на ингредиенты – да чем угодно!) призвано заниматься литературоведение.
Но не «чарующие безупречные описания детства» интересуют Всуеслава Сирицына и Семена Клопченко-Конопляных. Они задаются вопросом:«Зачем бритый наголо мужчина в гимнастерке и папахе на ста страницах убеждает кого-то, что мир прекрасен, а убийство, совершенное ребенком, – никакой не грех, потому что дети безгрешны в силу своей природы?»
Задаются, призывая «отбросить фрейдистские реминисценции», и сами же отвечают в пошловатом психоаналитическом ключе:
